Пятнадцатый выпуск Библиообзора посвящен политической философии консерватизма.

В выпуске:
1. Мусихин Г.И. Россия в немецком зеркале (сравнительный анализ германского и российского консерватизма). Издательство "Алетейя", Санкт-Петербург, 2002.
2. Шпенглер О. Пруссачество и социализм / Пер. с нем. Г.Д. Гурвича (Серия "Идеологии"). М.: Праксис, 2002.
3. Берк Э. Правление, политика, общество. Сборник / Пер. с англ., сост., вступ. ст. и коммент. Л.Полякова. М.: "КАНОН-пресс-Ц", "Кучково поле", 2001.
4. Оукшот М. Рационализм в политике и другие статьи. М.: Идея-Пресс, 2002.
5. Грей Дж. Поминки по Просвещению: Политика и культура на закате современности (серия "Новая наука политики"). Пер. с англ. М.: Праксис, 2003.
6. Эволюция консерватизма: европейская традиция и русский опыт: Материалы международной научной конференции. Самара, 26-29 апреля 2002 года. Самара, 2002.
7. Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на востоке России в ХVIII-ХХ вв. М.: РАН. Сибирское отделение, "Памятник исторической мысли", 2002.
8. Ремизов М. Опыт консервативной критики. М.: Фонд "Прагматика культуры", 2002.

Эволюция консерватизма: европейская традиция и русский опыт: Материалы международной научной конференции. Самара, 26-29 апреля 2002 года. — Самара, 2002. — 302 с.

Интеллектуальная мода переменчива, но в ее поворотах, видимо, есть известная закономерность: в начале 1990-х годов объектом пристального внимания был либерализм — ему посвящались научные конференции, сборники, журнальные статьи и монографии. К концу той же декады проявился не менее горячий интерес к консерватизму: лишь в прошлом году прошло несколько конференций, на которых обсуждались идейное наследие и политические перспективы этого направления. Природа подобных колебаний — вопрос для отдельного обсуждения, но, несомненно, они дают повод и, что немаловажно, возможности для более комплексного изучения предпосылок и фундаментальных основ пользующейся популярностью идеологии. Сборник "Эволюция консерватизма: европейская традиция и русский опыт" подготовлен по материалам международной конференции, которая была организована учеными Самарского государственного университета и проходила в два этапа: в феврале 2002 г. виртуально, на сайте http://conservatism.samara.ru, а в апреле того же года — в режиме очного симпозиума.

Материалы сборника затрагивают широкий круг тем, связанных с изучением консерватизма в России и западных странах, они охватывают период от XVIII до XXI в. и включают исследования компаративного, методологического и описательного характера. Американский историк А. Мартин, автор монографии о русском консерватизме первой четверти XIX в., в статье, опубликованной в рецензируемом сборнике, сравнивает контекст возникновения консерватизма в эпоху наполеоновских войн в Испании и России. С точки зрения Мартина, организационная слабость и идейная разнородность российского консерватизма в значительной степени определялись не только отсутствием адекватной социальной базы, но и тем обстоятельством, что роль главного политического организатора общества принадлежала самодержавию. Статья М. Дегтяревой посвящена сравнительному анализу двух текстов, в свое время (перед началом Отечественной войны 1812 г.), реализовывавших заказ на обоснование ревизии либерального политического курса — "Записки о древней и новой России" Н.М.Карамзина" и "Четырех глав о России" Ж. де Местра. Автор приходит к выводу, что победа де Местра в этом "соревновании меморандумов" определялась той виртуозностью, с какой савойскому дипломату удалось доказать непригодность либеральных ценностей в российских условиях, не подвергая уничижительной критике идеалы, которых Александр I придерживался в начале своего царствования. Тема компаративного анализа продолжена также в статьях М. Шиппана, сравнивающего русскую мысль с "ранним консерватизмом" в Германии, Ю. Крашенинниковой, исследующей феномен либерального консерватизма на примерах творчества Б. Констана, А. де Токвиля, Б.Н. Чичерина, А.Д. Градовского и Р. Бюттнер, рассматривающей "столкновение" консервативных программ русского и финского дворянства по вопросам прибалтийской политики.

Целый ряд статей посвящен анализу творческого наследия отдельных консервативных мыслителей: М.М. Щербатова (С. Польской), А.С. Шишкова (А. Минаков), К.П.Победоносцева (А.Сметанников), Л.Тихомирова (А. Репников). В очерке М. Леонова описывается история получения кн. В.П. Мещерским правительственных дотаций для издания журнала "Гражданин". В двух статьях сборника — Ю. Крашенинниковой и Я. Головина — поднимаются проблемы либерально-консервативного синтеза. Отдельный блок составляют тексты, посвященные различным аспектам современного консервативного дискурса: антиглобализму в России (А. Макарычев), отношению консерватизма к этноконфессиональным конфликтам (П. Потапейко), консервативным аспектам в истории американской политики (Р. Фоменко и А. Окунь).

Возможно, наиболее интересную часть сборника составляют статьи, посвященные методологическим проблемам, в частности, решению вопроса о том, кого и на основании каких критериев следует считать консерватором в России. И это неудивительно, поскольку в исследовании интеллектуальных традиций выделение критериев принадлежности и классификации действительно является наиболее сложной и ответственной задачей.

Консерватизм, видимо, создает наибольшие сложности с идентификацией. Не случайно возникает соблазн рассматривать его "в качестве метафоры, а не строгого термина" (Т. Артемьева) и сравнивать его изменчивые очертания с гибкостью и непостоянством границ средневековых государств (Д. Григорова). Впрочем, основные способы проведения демаркации известны, и зависят они от того, какой смысл вкладывается в соответствующие термины, используются ли они для обозначения сегментов политического спектра, определенных типов социальных доктрин или же стилей мышления. В материалах сборника представлены все три подхода.

В рамках первого из них понятия "либерализм" и "консерватизм" используются в ситуативном значении и служат маркерами политического пространства, определяя те или иные позиции относительно друг друга в конкретном историческом контексте. Изменение контекста неизбежно сопровождается смещением маркеров. Консерватизм, как хорошо показано в классической статье С. Хантингтона (Huntington S. Conservatism as Ideology // "The American Political Science Review", 1957, Vol.51, p. 454-473), особенно тяготеет к ситуативному определению, ибо он опрокинут в прошлое, интерпретация которого задается настоящим (а значит, отталкивается от программ партнеров по спектру). Естественно, что границы определенного таким образом консервативного пространства оказываются непостоянными и изменчивыми. Их уточнение требует кропотливого анализа позиций различных авторов, оценок современников, изучения спорных проблем. Материалы сборника — шаг в этом направлении.

Попытки определить критерии, позволяющие различать консерваторов и их оппонентов (прежде всего либералов), предприняты в статье В. Дубиной. Справедливо отмечая издержки подхода, при котором история идей превращается в историю схем, ученый из Самары предлагает "при анализе консерватизма и либерализма в России исходить не из сформировавшегося представления о том, какими должны быть эти явления, а из того, какими они были в представлениях общества изучаемого периода" (с.119). По мнению Дубиной, все попытки определить консерваторов и либералов, отталкиваясь от готовых схем, основаны ли они на классическом критерии оценки Французской революции, на принципе "кто не либерал — тот консерватор" или даже на отношении к Великим реформам, оказываются неудовлетворительными: задачу демаркации политического пространства можно решать лишь применительно к конкретному периоду. Так, для России второй половины XIX в. достаточно надежным критерием принадлежности к консервативному лагерю, по мысли автора статьи, может служить близость к мировоззрению М.Н. Каткова. Иными словами, эти критерии должны быть укоренены в контексте, их невозможно определить раз и навсегда. Эту же проблему применительно к 1880-1890-ым годам решает Д. Григорова, которая считает нужным говорить о "русском" консерватизме и "российском" либерализме, поскольку первый в рассматриваемый период исповедовал идею "Россия для русских", второй был имперским, т.е. ориентировался на "всех россиян". Григорова анализирует интерпретации понятий народа, свободы, равенства, власти, бюрократии, церкви, общины, земства либералами и консерваторами в конце XIX в. и приходит к выводу о невозможности проведения строгих границ, ибо первые и вторые были "не антиподами, а идейными двойниками" (с.139). Представляется, однако, что этот вывод несколько противоречит содержанию статьи, ибо автор вполне убедительно показывает, что в одни и те же понятия оппоненты по политическому спектру вкладывали разное содержание и, следовательно, консервативный дискурс все-таки заметно отличался от либерального.

Другой допустимый подход к определению консерватизма основан на интерпретации его как более или менее целостной социально-философской доктрины, содержание которой может быть выделено из трудов тех, кого принято считать "классиками". Данная процедура вполне оправдана, ибо анализ "идейных ядер" — непременный элемент работы с конкретными "измами". Однако познавательную ценность такого рода конструктов не следует и преувеличивать, поскольку логическое неотделимо от исторического, "классические доктрины" абстрагируются из текстов, которые рождались в конкретных обстоятельствах и чаще всего не рассматривались как катехизисы. Более существенно другое: мы всегда прочитываем труды классиков из своего собственного контекста, поэтому то, что мы склонны представлять как "самое главное" в каком-то "изме", — вовсе не истина в последней инстанции, а идеологический конструкт, выполненный с той или иной степенью интеллектуальной честности и тщательности. В этом смысле анализ "идейного ядра" представляет собой также попытку переосмысления конкретного "изма" применительно к данным конкретным обстоятельствам. В русле данного подхода написана статья профессора Тверского государственного университета В.А. Гусева, представляющая собой краткое изложение концепции, развернутой в монографии "Русский консерватизм: основные направления и этапы развития" (Тверь, 2001). По мысли Гусева, "консерватизм представляет собой тип политической мысли, политическую идеологию, главным систематизирующим принципом которых выступает принцип следования социальной традиции" (с.240). Этот принцип находится на вершине иерархической лестницы консервативных ценностей, куда входят религиозность, "идея ранга", патриотизм, сильное государство, приоритет интересов целого над частями и др., и определяет свойственную консерваторам враждебность к рационализму и индивидуализму. Автор разделяет точку зрения, высказывавшуюся рядом исследователей, в частности К. Мангеймом и А. Валицким, что "консерватизм — это осознанный, теоретически аргументированный традиционализм", который возникает тогда, когда "прекращается автоматическое, нерефлексирующее, неосознанное следование традиционным нормам общежития" (с.241). Поскольку традиции различны, конкретное содержание консервативных идеологий подвержено вариациям.

В.А. Гусев предлагает вполне определенное прочтение русского консерватизма, отличая последний от "консерватизма в России": "На статус русского консерватизма, — по его мысли, — может претендовать только такая идеология, которая неукоснительно следует вековым традициям России: видит в Православии и непосредственно вытекающих из него нормах человеческих взаимоотношений абсолютную ценность; рассматривает в качестве политического идеала сильное централизованное полиэтническое государство; настороженно относится к имеющей место в течение всей истории России западной экспансии как угрозе Православию, вытекающей из него народной культуре и охраняющему эту культуру государству" (с. 242-243). В развитии русского консерватизма Гусев выделяет три этапа: дореволюционный, эмигрантский и современный. Последний отличается тем, что отмеченные выше родовые черты русского консерватизма выступают особыми гранями: антизападничество принимает характер противостояния мондиализму, отстаивание идеалов православия сопровождается сопротивлением "небывалой по активности в отечественной истории агрессии псевдорелигиозных культов в отношении России", а верность идеалу мощного централизованного государства сопряжена с определенными расхождениями в понимании внешних и внутренних задач российской государственности. Главную задачу русского консерватизма на современном этапе Гусев видит в "возрождении и внедрении в массовое сознание идеи-правительницы, отвечающей подлинным традициям России, связанным с приматом духовного над материальным, нестяжанием, культом скромности, честного труда, взаимопомощи" (с. 249). Концепция, представленная проф. Гусевым, -определенная версия современной консервативной программы, идеологический проект, тщательно продуманный и обоснованный и, в этом смысле, несомненно заслуживающий внимания.

Однако если рассматривать этот текст в рамках научного дискурса, хотелось бы подвергнуть сомнению тезис его автора о том, что "выражение "русская консервативная политическая идеология" тождественно выражению "русская политическая идеология", поскольку свое, оригинальное, национальное может вытекать только из самобытных традиций, то есть всегда консервативно. Либерализм же в России неизменно был западноевропейским, заимствованным" (с. 242). Этот тезис — не более чем широко распространенный миф. Все "измы" обладают и национально-особенными, и родовыми чертами. Все они формировались в общем, универсальном, идейном пространстве, а "европейские идеи" оказывали существенное влияние не только на русских либералов, но и на отечественных консерваторов, что неоднократно подчеркивалось исследователями. Вместе с тем, политические программы складываются в ответ на конкретные проблемы и поэтому обладают "национально-особенными" чертами. Более того, поскольку идеологии формируются и развиваются во взаимодействии друг с другом, "повестка дня" и даже язык русских либералов в значительной степени задавался их оппонентами-консерваторами — и наоборот.

Вернемся, однако, к проблеме демаркационных линий. Консерватизм и либерализм можно определять и описывать еще и как определенные стили мышления (в манхеймовском смысле), т.е. как разные способы интерпретации проблем общества Современности, за которыми стоят разные антропологии и социологии. В этом смысле идеологии подобны оптическим линзам, каждая из которых по-своему преломляет социальные проблемы. Поскольку стиль мышления прослеживается на уровне общественного, а не индивидуального сознания в высказываниях отдельных индивидов разные стили мышления могут смешиваться (причем не всегда это вызывает дискомфорт и у самого мыслителя, и у его читателей). Изучение стилей мышления также предполагает выделение идейных ядер и изучение мнений современников о линиях политической демаркации, однако и то, и другое служит построению идеально-типических моделей, которые в дальнейшем могут использоваться в качестве инструментов для анализа конкретных мировоззрений. Исследователя интересует не вопрос "что думает консерватор" по тому или иному вопросу, а "как он думает". Одним из возможных приемов, применяемых в таком исследовании, является изучение значений, приписываемых какому-то понятию представителями разных стилей мышления. Данный подход также нашел некоторое отражение в рецензируемом сборнике: его элементы можно обнаружить в упоминавшейся выше работе Григоровой, а также в статье автора этих строк, посвященной различиям в интерпретации концепта нации либералами и консерваторами.

По-видимому, в зависимости от того, как мы определяем консерватизм -сегмент политического спектра, доктрину или стиль мышления, — наше понимание этого явления, а значит, критерии идентификации и классификации будут меняться. Представляется, что все три подхода имеют право на существование, ибо служат решению разных познавательных задач. Однако важно подвергать их рефлексии, ибо в противном случае мы обречены смешивать разные смыслы, обозначаемые одним и тем же понятием, и едва ли сможем договориться об искомых критериях.

Материалы рецензируемого сборника показывают, что изучение и осмысление консервативного наследия происходит в рамках разных подходов. Хотя саму конференцию и вышедшую по ее результатам книгу вряд ли можно назвать большим теоретическим прорывом, тем не менее, это — серьезный шаг в осмыслении феномена консерватизма и особенностей его российских версий. Остается лишь надеяться, что исследования в этой области удастся продолжить, несмотря на капризы изменчивой моды.

Ольга МАЛИНОВА

Следующая рецензия