Восемнадцатый выпуск Библиообзора, посвящен различным аспектам российской истории начала XX века.

В выпуске:

Последняя война императорской России / Под ред. О.Р. Айрапетова.
М.: Три квадрата, 2002. - 264 с.

ВОЙНА, В КОТОРОЙ ПОГИБЛА РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Сборник статей, выпущенный издательством "Три квадрата", содержит работы отечественных и зарубежных историков, в которых рассматриваются различные аспекты участия России в первой мировой войне. Несколько особняком здесь - только статья сербского историка Мирослава Йовановича, который исследует восприятие войны сербским обществом как столкновение с тотальной войной "обычного человека", обывателя. Он показывает, что, с одной стороны, тотальная война была бедствием, вызвавшим неисчислимые жертвы, в том числе в Сербии, а с другой - именно в этой войне многие сербские крестьяне, прежде в армии не служившие, впервые приобщились, пусть порой и трагикомическим образом, к благам цивилизации.

Как справедливо отмечает в предисловии составитель и редактор сборника Олег Айрапетов, в СССР первая мировая война всегда находилась на периферии интресов историков, в отличие от стран Европы и Северной Америки, где этой теме посвящена весьма обширная библиография. В нашей стране если и изучали, то только собственно военную или в лучшем случае дипломатическую историю "первой империалистической войны". Трудов же по политической и социальной истории почти не было. Все исследования в этой области испытывали гнет догматического марксистского подхода и вместе с тем - воздействие меняющейся политической конъюнктуры, в зависимости от которой то подчеркивалась отсталость царской России и ее неспособность успешно вести современную войну, то будто бы ее решающая роль в победе Антанты.

На рубеже XX и XXI вв. у нас и на Западе отмечается определенный всплеск внимания к истории первой мировой войны. Не исключено, что это связано и со следующим обстоятельством: сегодняшняя геополитическая обстановка во многом напоминает ту, что сложилась в первые годы после первой мировой войны, когда в Европе и во всем мире безоговорочно доминировал один блок - Антанта. Ныне мир стал еще более однополярным: в первую очередь в нем доминируют США, и лишь во вторую - возглавляемый американцами Североатлантический союз. В нашей стране интерес к событиям 1914-1918 гг. может быть также обусловлен своеобразным "комплексом побежденного". Дело в том, что в первой мировой, как и в холодной войне, Россия оказалась среди побежденных стран.

Любопытно определяет геополитические последствия первой мировой войны сам Айрапетов: развал Российской, Австро-Венгерской, Германской и Османской империй "вызвал к жизни систему, остатки которой продолжают агонизировать на наших глазах". По мнению историка, "если признать тезис о неизбежности распада империй, то, глядя на развитие постимперского пространства в "коротком веке", приходится признать и невозможность решения национального вопроса на этих территориях в рамках либеральной системы управления обществом. Единственным исключением, пожалуй, была и остается Финляндия с ее традиционной этнической монолитностью и не менее традиционным государственным двуязычием. Война нанесла решительный удар по представлениям о возможности линейного копирования британской политической системы на Европейском континенте. Основные ее участники, и в первую очередь Россия, оказались не в состоянии решать проблемы своей экономики в ее рамках" (с. 8). Здесь прежде всего надо указать на ряд фактических ошибок. Финляндия отнюдь не монолитна в этническом отношении, поскольку там имеется значительное шведское меньшинство (отсюда и двуязычие). В России до революции политическую систему копировали вовсе не с британских, а с прусских образцов. Кроме Финляндии, либеральная модель общества в период между двумя мировыми войнами в постимперских государствах укрепилась только в Чехословакии, впрочем, ее укоренение само по себе не было целью государств Антанты даже после отпадения от этого союза России. Главное же заключается в том, что вскоре все постимперские государства стали объектами своеобразных попыток реставрации двух империй (Российской и Германской) и создания новой - Итальянской. Последние два усилия оказались эфемерными и сгорели в пламени второй мировой войны. Советская же империя возродилась и просуществовала еще полвека. Если взглянуть на современные государства, образовавшиеся на месте распавшихся в первую мировую войну империй, то торжество принципов либерализма и демократии одновременно с более или менее удовлетворительным решением национальных проблем мы наблюдаем сегодня, помимо Финляндии, еще в Австрии, Чехии, Словакии, Венгрии, Польше и Словении. Это не так уж мало.

Российские участники сборника - Айрапетов, Федор Гайда, рассматривающий оценку Прогрессивного блока либеральной оппозицией и Вероника Смородина, посвятившая свою статью военному фоторепортажу, - счастливо избегают идеологических штампов. Замечу, что статья Смородиной в основном описательна, но при этом ей удалось провести атрибуцию ряда фотографий и раскрыть некоторые псевдонимы. В то же время самая интересная и значительная публикация сборника, основанная на богатом архивном материале, которая написана Айрапетовым о судьбе планов так и не состоявшейся Босфорской экспедиции русского флота, посвящена вполне традиционным военно-дипломатическим сюжетам. Здесь сделан обоснованный вывод о том, что эта экспедиция могла состояться лишь в одном случае: если бы союзники разбили Турцию, и русскому флоту было бы позволено оккупировать проливы. Для собственно военной операции не имелось ни достаточного транспортного флота, ни свободных войск. Блокада же, вызванная закрытием проливов, во многом способствовала поражению России. Как подчеркивает Айрапетов, по иронии судьбы, "техническая готовность к осуществлению операции (осенью 1917 г. - Б. С.) совпала с крушением русской армии и флота, ставшим логическим следствием их бездумной демократизации и разложения" (с. 252). В 1920 г. остатки русской армии и флота в виде войск Врангеля все же пришли на проливы, но уже только в качестве беженцев.

Канадский исследователь Давид Схиммельпеннинк Ван дер Ойе посвятил свою статью взаимоотношениями между военными и гражданскими лицами в III Государственной думе. Здесь интересен вывод о том, что именно стремление восстановить военную мощь после катастрофического поражения в войне с Японией подталкивало законодателей к требованию политических реформ; вместе с тем император и его окружение также стремились к ускоренному развитию армии и флота, а это обстоятельство в итоге только обостряло конфликт между Думой и монархией. Еще одним негативным фактором стало то, что Дума больше внимания уделяло военно-морским вооружениям в ущерб сухопутным, в том числе из-за прохладного отношения к военному министру В.А. Сухомлинову. В результате морское министерство смогло пробить большую программу усиления флота, который перед 1914 г. имел приоритетное финансирование сравнительно с сухопутными силами (на развитии последних настаивал Сухомлинов). Но в первую мировую войну русский флот не сыграл почти никакой роли, оказавшись слишком слабым даже для десанта в проливах. Относительная же слабость сухопутной армии привела к тяжелым поражениям.

Американец Дональд Райт рассматривает проблему военной подготовки русской молодежи в 1906-1914 гг. и приходит к парадоксальному выводу, что качество обучения солдат не могло сколь-нибудь существенно влиять на ход военных действий: "Правительству удалось улучшить качество определенного числа солдат, сражавшегося за царя… Тем не менее Российская империя оказалась трагически неподготовленной к тому, чтобы справиться с теми тяготами, которые военные условия возлагали на экономику и социальную и политическую структуру". Беда была в том, что мировая война "была в меньшей степени проверкой духа и мастерства солдат, чем проверкой политической стабильности воюющих наций, их экономического потенциала и социального единства" (с. 62). Царское правительство в плане подготовки к войне пошло по линии наименьшего сопротивления, сделав упор на военно-патриотическом воспитании молодежи, но отложив при этом в долгий ящик назревшие политические и экономические реформы.

С американским историком Брюсом Меннингом, рассматривающим роль Ю.Н. Данилова и М.В. Алексеева в предвоенном планировании, можно по некоторым тезисам и поспорить. Он пытается разобраться в авторстве предвоенного мобилизационного расписания 19 и определить, кто именно из генералов внес в него роковое изменение, приведшее к наступлению русских армий в расходящемся направлении - в Галиции и в Восточной Пруссии. Именно это, по мнению Меннинга, привело русскую армию к тяжелому поражению в Восточной Пруссии и не позволило до конца использовать победу в Галиции. Между тем, вины Алексеева, Данилова и других военных руководителей, кто бы из них ни был автором злосчастного изменения об одновременном наступлении против Германии и Австро-Венгрии (вопрос остается не проясненным до конца и после статьи Меннинга), в неудаче в Восточной Пруссии нет. Последняя была следствием ряда тактических ошибок командующих армиями А.В. Самсонова и П.К. Ренненкампфа и плохой координации со стороны командования Северо-Западным фронтом. Предвидеть эти ошибки в предвоенном планировании не было никакой возможности. Чисто оборонительный характер действий русской армии в первые месяцы войны вряд ли принес бы ей какие-нибудь дивиденды и, возможно, привел бы даже к более тяжелым поражениям в конце 1914 г. Меннинг признает: "Пока русская армия не смогла бы эффективно расправиться с германским противником, любой успех против австрийцев был бы эфемерным, как это ясно показало наступление генерала А.А. Брусилова в 1916 году" (с.88). Даже если бы русская армия не расходовала силы на неудачную атаку против Восточной Пруссии, ей вряд ли бы удалось полностью разгромить австрийцев в Галиции, которым наверняка помогли бы немцы. Американский историк полагает, что призыв Алексеева еще в 1908 г. создать план наступления против одной Австрии мог бы хорошо послужить России во время мобилизации 1914 г. Однако не стоит забывать, что даже неудачное вторжение русских армий в Восточную Пруссию вынудило германское командование отказаться от планировавшегося до войны удара на Седлец в помощь австрийцам, а бросить все силы на вытеснение неприятеля из данного субрегиона. И пересылка немцами одного корпуса с Западного фронта на Восток, хотя и не имела решающего значения для исхода битвы на Марне, тем не менее, облегчила бремя союзников.

В статье Гайды о Прогрессивном блоке интересна такая мысль: будучи соглашением весьма разнородных сил, он мог существовать лишь в силу благоприятных для него и неблагоприятных для Российской империи внешних обстоятельств: войне, социальной напряженности, кризису власти и отсутствию у нее осознанного политического курса. Как признавал один из лидеров кадетов Ф.И. Родичев, "блок, в сущности, основан на фикции, что при настоящих условиях в России может быть правительство, не враждебное стране". Как отмечает Гайда, для кадетов основным стимулом сохранения блока с партиями, далеко не разделявшими их программы, стало то, что под влиянием Прогрессивного блока власть "шла на некоторое подобие уступок" (с. 106). Вместе с тем, к Февральской революции блок настолько исчерпал себя, что о нем даже не вспомнили при формировании Временного правительства. Игравший в оппозицию блок перестал быть нужен в тот момент, когда действительно оппозиционная его часть оказалась у власти.

Борис СОКОЛОВ