Восемнадцатый выпуск Библиообзора, посвящен различным аспектам российской истории начала XX века.

В выпуске:

Фирсов С.Л.
Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х - 1918 гг).
М.: Духовная библиотека, 2002. - 624 с.

ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ

Обширный труд доктора исторических наук, сотрудника кафедры истории религии философского факультета СпбГУ С.Л. Фирсова посвящен тому периоду истории России, когда проблема "Русская Православная Церковь и государство" потребовала незамедлительного созыва Поместного собора. Правдивая история русской Церкви в XX веке не может быть написана без внимательного изучения вопроса о каноническом положении ее, о взаимоотношении с государством. История церковных расколов ушедшего века - "карловацкого" (1921), "обновленческого" (1922), "григорианского" (1925), "иосифлянского" (1927) и "самосвятского" (1930), - произошедших по большей части вследствие политических, а не вероисповедных, причин, заставляет исследователей пристально изучать историю "Третьего Рима". Обилие литературы на эту тему, вышедшей за последнее время, подтверждает важность этой задачи (1).

Как в десятилетие подготовки собора (1905-1917), так и в наше время среди различных православных юрисдикций по отношению к институциональному месту Церкви в государстве существовали несколько различных точек зрения. Именно поэтому в период перестройки отношений между Церковью и государством в начале 1990-х годов расколы возобновились. Юбилейный Архиерейский собор в 2000 провел четкую грань между Церковью и государством как богочеловеческим и человеческим, признал, что сотрудничество с секуляризованным государством возможно только в определенных сферах, призвал к неповиновению верующих граждан безбожной власти в случаях, "если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви", но, тем не менее, внутренне проблема остается нерешенной. Социальная доктрина церкви включает в себя фактическое осуждение демократического государства, возникшего в результате революций, явно не предлагая ничего взамен, но скрыто предпочитая монархическое устройство. Налицо вынужденное стремление Церкви отмежеваться от государства, быть вне его, но претендовать на моральное превосходство.

Различные "церкви" "обновленцев", явно сохраняющие генетическую связь с диссидентским движением 1960-70-х годов А. Краснова-Левитина, Л. Регельсона и др. и движением о. А. Меня, выступают не только за полное отдаление и отделение Церкви от государства, но и за церковную децентрализацию в духе апостольских времен. Они одновременно упрекают РПЦ в огосударствлении, а постсоветское государство в цезарепапизме. Нараставший конфликт с иерархией привел их к окончательному отпадению от Московской Патриархии. Правые (последователи архим. Серафима (Соболева) и митр. Иоанна (Снычева)), напротив, настойчиво выступают за восстановление православного монархического государства и осуществление принципа симфонии властей. Тяготение к монархизму отчетливо наблюдается во многих православных кругах, особенно в "низах". Представители РПЦЗ с 1927 г. критикуют Московскую патриархию за так называемое "сергианство" - союз с советским безбожным государством при митрополите Сергии (Страгородском). Полемика развернулась и о взаимоотношениях самих "зарубежников" с нацистами в период Великой Отечественной войны. "Зарубежники" также раскололись на тех, кто по-прежнему непримирим к Московской патриархии, и тех, кто готов идти на воссоединение (например, архиепископ Марк Берлинский и Германский), поскольку положение Русской Православной Церкви с появлением закона о свободе совести и принятием социальной доктрины существенно изменилось. Резко негативную позицию по отношению к синодальному периоду традиционно занимают старообрядцы. Эта полемика между полусотней юрисдикций с течением времени не ослабляется, а грозит Православию новыми расколами. Характерно, что почти всю литературу по истории церкви XX в. самые разные авторы неизменно квалифицируют как тенденциозную. Но как раз книга С. Фирсова вполне удовлетворяет требованиям взвешенности и аполитичности.

В отличие от большинства работ по истории Церкви, вышедших за последнее время, работа Фирсова носит монографический характер и охватывает период всего в 10-15 лет подготовки Поместного собора. Однако задача автора выходит далеко за рамки темы подготовки к церковной реформе. Как он сам заявляет во введении, сквозь призму истории подготовки единственного в синодальное двухсотлетие собора, можно попытаться "понять причины, приведшие некогда великую империю к гибели, а Поместную Православную Церковь - к разорению и противостоянию с воинствующим богоборчеством" (с. 5). Автор, конечно, не дает окончательного ответа на вопрос, как следовало бы строить отношения Церкви и государства, чтобы не допустить катастрофы. Нет в ней ответа и на вопрос, как следует строить их сейчас.

Книга Сергея Фирсова написана на обширном историческом материале. Библиографический список ее насчитывает 420 единиц и включает в себя не только постановления и проекты Предсоборного Присутствия (1906), Предсоборного Совещания (1912-1917), Предсоборного Совета (1917) и самого Поместного Собора 1917-1918 годов, но и свидетельства многочисленных участников собора. Автор скрупулезно исследовал дневники и воспоминания таких приближенных к "высшим сферам" очевидцев, как Г. Е. Распутин, князь Н.Д. Жевахов, генерал А.А. Киреев, протопресвитер Г. И. Шавельский, митрополиты Евлогий (Георгиевский), Вениамин (Федченков). Значительную долю текста составляет анализ церковной периодики - своеобразного барометра по отношению к вопросу о созыве собора, чутко реагировавшего на настроения "верхов". Автор, специалист по творчеству и деятельности исключительного долгожителя в должности обер-прокурора Святейшего Синода (1880-1905) К.П. Победоносцева (2), раскрывает самую настоящую трагедию этого заложника консервативных убеждений, монархиста, при этом ни на йоту не верившего в монархию. Носитель "Ума холодных наблюдений // И сердца горестных замет" (3), охарактеризованный современниками как рационалист и любитель отвлеченных схем, мог "предчувствовать и предвещать" не хуже А. Блока или А. Белого. Обер-прокурор заявил однажды генералу А.А. Кирееву: "Вам хорошо, а куда мы-то денемся с нашей-то темнотой, с мужиком, - и добавил: - Я боюсь раскола, вот чего я боюсь!" (с. 82). Знаменитые слова Победоносцева о России, сказанные в беседе с Д.С. Мережковским, как о ледяной пустыне, по которой гуляет лихой человек, вполне могли быть произнесены и мистиками-символистами.

В книге присутствует и глава, посвященная взаимоотношениям Распутина с Церковью. Со слов Шавельского .Фирсов упоминает о загадочной книге 1913 г. иеромонаха Алексия (Кузненцова) "Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое исследование", приписывающей юродивым и блаженным половую распущенность. Написанная в оправдание распутинщины, она вызвала неподдельный интерес государыни. Шавельский замечает: "Архимандрит Алексий, как сообщил проф. Н.Н. Глубоковский, представлял эту книгу в СПБ Духовную Академию для получения степени магистра богословия, но там ее, конечно, отвергли" (4).

В ходе пятиглавого повествования разворачивается не только ускоряющийся ход церковной истории последних лет. В монографии раскрывается важнейшее противоречие эпохи, начавшееся в синодальный период и знаменовавшее нарушение принципа симфонии властей. Идущая от панегириста Юстиниана Евсевия Кесарийского, идея симфонии легла в основу бытия Византийской империи, а затем и Руси (5). Православие может существовать лишь в православном государстве, глава которого помазывается на царство и действует по благословению епископа. И царская власть и священная епископская происходят из одного источника, но священство имеет приоритет в духовных делах, а царство - в светских. Идея симфонии прошла у нас длительную метаморфозу от идеологемы "Москва-Третий Рим" до теорий официальной народности и "Святой Руси". Протоиерей Владислав Цыпин излагает идею симфонии так: "Суть симфонии составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой". Причиной созыва церковного собора в начале века было осознание большей частью церкви грубого искажения симфонии властей синодальной реформой 1721 г., когда Церковь была лишена патриаршества и поставлена под контроль государства. Церковь стала в синодальный период не только иерархическим собранием верных и Телом Христовым, но и одной из коллегий - "Ведомством Православного Исповедания". Уничтожением патриаршества было грубо нарушено 34-е Апостольское правило: "епископам всякого народа подобает знати перваго из них, и признавати яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения… Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех". Патриарх являлся единственной силой, могущей сопротивляться царю-реформатору, но после реформы вместо первого епископа появился обер-прокурор во главе безгласного Синода, а соборы совершенно прекратились. "Итак, мы видим: единство народа и церкви - вот чего боялось самодержавие Петра!" (6).

Сергей Фирсов показывает, что проблема реформы церкви отчетливо осознавалась не только профессорами-богословами и интеллигенцией (В. Розанов, Дм. Мережковский и др.), но и петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), и министром финансов С.Ю. Витте. Отношение к петровской реформе уже у дореволюционных историков было неоднозначным. Известный своей критичностью к источникам Е.Е. Голубинский (1834-1912) в силу своих западнических симпатий почитал церковную реформу Петра. Но дореволюционных историков сковывала цензура, и те из них, кто был настроен против нарушения канонического положения, отнюдь не могли высказать своих взглядов в открытую. Например, А.Н. Муравьев в своей "Истории Российской Церкви" (7) воздерживается от оценок синодального периода, хотя он "мечтал стать обер-прокурором, чтобы уничтожить эту должность" (8). Резко негативную оценку церковной реформе Петра давали Л.А. Тихомиров и А.В. Карташев. Только в синодальный период было возможно, чтобы обер-прокурор П.П. Чебышев (1868-1774) кричал при толпе народа: "да никакого Бога нет!" (9). Историкам вторил протопресвитер (глава военного и морского духовенства, равный архиепископу - Т.Р.) Г. Шавельский: "В Синоде не было хозяина, не было ответственного лица, которое бы чувствовало, что оно именно должно вести церковный корабль, и что на него прежде всего ляжет ответственность, если этот корабль пройдет по неверному пути…Св. Синод и обер-прокурор стояли друг перед другом, как две силы, отношения между которыми были в высшей степени странными…История связала воедино Синод и обер-прокурора - две силы, отталкивавшиеся друг от друга и фактически мешавшие друг другу, и поддерживала этот противоестественный союз на протяжении двухсот лет" (10). При Петре "государственная власть самоутверждается в своем самодовлении, утверждает свою суверенную самодостаточность. И во имя этого своего первенства и суверенитета не только требует от Церкви повиновения и подчинения, но и стремится как-то вобрать и включить Церковь внутрь себя, ввести и включить ее в состав и в связь государственного строя и порядка….Все должно стать и быть государственным, и только государственное попускается и допускается впредь" (11).

Примечательно, что историки советской формации, нечуткие к реальным проблемам Церкви, не видели разницы между досинодальным и синодальным периодами. Например, ленинградский историк Н.С. Гордиенко пишет о том же самом периоде: "Самая тесная связь была у русского православия с царским самодержавием, которому церковь на протяжении веков служила верой и правдой и чье падение в марте 1917 года она оплакивала как величайшую трагедию (увы, на самом деле оплакивала далеко не вся Церковь - Т.Р.)…Со своей стороны царизм тщательно оберегал русское православие от нападок, всячески поддерживал церковь в ее борьбе за сохранение своего привилегированного положения в самодержавной России…Таким образом, православие и самодержавие извлекали из своего сотрудничества взаимную выгоду" (12).

Из книги С.Л. Фирсова отчетливо видно, что теория официальной народности - искаженный вариант симфонии властей - привела к тому, что за свержением самодержавия принялись разрушать храмы. Политическая борьба с самодержавием или даже только неприятие его влекли интеллигенцию к богоискательству в самых разных формах: от стремления к обновлению Церкви участниками Религиозно-философских собраний (1901-1903) до "эмпириомонизма" А.А. Богданова и А.В. Луначарского. Негативное отношение к Церкви в целом и священству в частности в русском обществе отмечалось многими. Государство дискредитировало Церковь своей опекой, сознательным заключением в тесные рамки "Ведомства Православного Исповедания". "Официально нельзя было отнести заботу о душах к службе. Но фактически она действительно стала государственной обязанностью одного из "чинов" государства. В ряду обязанностей, необходимых для государства она заняла не первое место. По своему общественному положению замкнувшееся сословие очутилось в самом низу социальной лестницы… Только при Елизавете (1743) духовенство было окончательно исключено из числа податных сословий… Духовенство находилось в пренебрежении у дворянства, как "подлый род людей"; оно создало себе репутацию мздоимцев в крестьянской среде, и его, в свою очередь, эксплуатировал архиерей, который в старину нередко обращался с попами как с крепостными" (13). Духовенство не отвечало своей высокой роли, по мнению, П.Н. Милюкова именно благодаря петровской реформе. Еще более резкую критику дает в 1907 г. духовенству известный своей консервативностью митрополит Антоний (Храповицкий): "Учащиеся в академиях попы целыми месяцами не ходят в церковь, едят перед служением колбасу с водкой (утром), демонстративно, гурьбами, ходят в публичные дома, так что, например, в Казани один из таковых известен всем извощикам под названием "поповский б…", и так его и называют вслух…И вот толпы таких звероподобных экземпляров наполняют наши школы в виде законоучителей" (14).

Поместный собор счел, что Русская Православная Церковь должна занимать особое положение в государстве, в котором уже была провозглашена свобода совести. Определение об отношениях Церкви и государства, принятое еще Предсоборным Советом осенью 1917 г. при Временном правительстве, как пишет автор, "останется красивой, но неосуществимой мечтой" (с. 550). Но долголетняя привычка делала свое дело. "Рассказывали, что один дьячок, вместо "Господи! силою Твоею возвеселится царь" (Пс. 20:2), начал читать за богослужением: "Господи! Силою Твоею возвеселится Временное Правительство" (15). Никто не представлял себе, сколько продержатся большевики, один из них писал: "Крах во всем, со всех сторон! Даже, собрав все силы, Россия быть может, не вышла бы из этого ужаса, а мы должны спасти ее одними большевистскими силами. Детка, положение страшно опасно и ответственно" (16). Но история распорядилась иначе, и уже 11 ноября 1911 года Собор признал, что "К нашему несчастью, не народилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной". Многолетний союз Церкви и государства завершился.

1. См. напр. Фирсов С.Л. Краткий обзор обобщающих трудов и серийных изданий по истории Русской Православной Церкви С.Л.Фирсов // "Нестор. Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы", 2000, №1. Кроме того, за последнее время вышли следующие книги: Ключевский В.О. История русской Церкви. Федоров В.А. Русская Православная Церковь и государство. М. 2003.

2. Сергей Фирсов - составитель антологии: К.П. Победоносцев: pro et contra. СПб.: РХГИ. 1996.

3. Цит. по: Розанов В.В. Скептический ум (К.П.Победоносцев и его "Московский сборник") // Около церковных стен. М.: Республика. 1995, с. 137.
4. Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М. Крутицкое патриаршее подворье. 1996, с. 67.

5. См. напр.: Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. М.: Наука, 1998, с. 152-154.

6. Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л.: Лениздат, 1989, с. 332.

7. Муравьев А.Н. История Российской Церкви. М.: Паломник, 2002.

8. Цит. по: Казанский П.С. Воспоминание об Андрее Николаевиче Муравьеве // "Душеполезное чтение", 1877, Март, с. 384.

9. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. М.: ТЕРРА, 1992. Т. 2, с. 488.

10. Прот. Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. М.: Крутицкое патриаршее подворье, 1996, с. 136-137.

11. Прот. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937, с. 83.

12. Гордиенко Н.С. Современное русское православие. Л.: Лениздат, 1988, с. 11-12.

13. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М.: Прогресс. Т. 2, 1994, с.161-162. См. также.: Смирнов С. Древне-русский духовник. М.: Синодальная типография, 1913.

14. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры, с. 165.

15. Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М. Крутицкое подворье. 1996. 11.

16. Письмо А.В.Луначарского жене 27 октября (9 ноября) 1917 года // Хрестоматия по отечественной истории (1914-1945 гг.). М.: Владос, 1996, с. 105.

Татьяна РЕЗВЫХ