conference_PolitPhyl

О СВОБОДЕ, АВТОРИТЕТЕ И НЕ ТОЛЬКО О НИХ

Процесс "разъяснения" или "актуализации" той или иной политической концепции, будь то свобода, справедливость, равенство или авторитет, неизбежно включает в себя решение о том, какие именно части концепции мы берем для своих исследовательских целей, а от каких отказываемся и начинаем пересматривать. Или иначе, никакая политическая концепция не может рассматриваться нами как нерушимая целостность, имеющая однозначный смысл.

...Мы можем мыслить о политической философии как противоположности идеологии, ибо она в отличие от идеологии всегда стремится узаконить специфическую организацию различных интерпретаций политических концепций.

Наш семинар в поселке "Московский", по-видимому, всем участникам доставил немалое удовольствие: причем не только самой по себе редкой возможностью поговорить в терминах политической философии, на профессиональном языке, не опускаясь до заезженной публицистичности, но и тем отрадным фактом, что политическая теория жива на пространствах России и, более того, содержит в себе очевидный потенциал для дальнейшего развития. Можно было бы, по-видимому, и ограничиться этой констатацией и на том закрыть тему, но всякое философствование изначально, с античных времен, есть диалог, вопрошание и уточнение ответов, и снова вопрошание и т.д. до бесконечности до тех пор, пока есть История и есть потребность в осмысленной жизни.

На семинаре было затронуто столь большое число тем — от сущности войны и права наций на самоопределение до того, как может быть мыслима свобода, справедливость, что такое власть, авторитет, какая методология политико-философского исследования возможна и желательна, — что ни время, ни мною же установленные размеры текста, выносимого на обсуждение, не позволяют остановиться на всех выступлениях и репликах. Ограничусь поэтому лишь некоторыми реминисценциями по поводу затронувших лично меня сюжетов. А стало быть, мои заметки неизбежно будут носить личностный, субъективный характер. Заранее прошу извинить за то, что откликнусь не на все высказанные тезисы. Наверное, самым отрадным на этом семинаре был общий весьма высокий уровень всех участников и довольно высокая планка дискуссии.

***

Первый вопрос, который показался мне весьма важным для нашей дальнейшей дискуссии, — это вопрос, поставленный Б.Г. Капустиным об "образе" политической философии. Многие нестыковки и напряжения прямо были связаны с тем, что г-н Вольнов рассуждал в традиции кантовско-роулсовского конструктивизма, в то время как большая часть аудитории придерживалась критически-артикуляционного типа философствования. И, тем самым, хотим мы или нет, но в центре нашего спора оказались чисто методологические вопросы. И, как мне кажется, отсюда мы вполне логично перешли ко второй проблеме: правильно ли ставить вопрос об автономии идеологии и ее выведении из единого, " чистого корня"? Это, на мой взгляд, нуждается в комментарии, причем довольно развернутом.

Возьмем, к примеру: справедливость. Известно множество альтернативных подходов к этой проблеме в современной политической мысли. Джон Стюарт Милль пытался показать, каким образом справедливость вытекает из представлений о социальном благосостоянии, вовсе не являясь чем-то независимым, в то время как другие политические философы пытались доказать обратное, а именно то, что социальная справедливость полностью независима от представлений о социальном благосоcтоянии и никак не может вытекать из них.

Сократ утверждал, что задачей философа является преодоление таких концептуальных затруднений. Современные политические философы также видят свою задачу в разъяснении и прояснении концепций. Тем не менее, когда мы анализируем споры о наилучшем способе интерпретации политической концепции, то редко встречаемся с беспристрастным поиском истины среди философов, или признанием того, что утверждения их оппонентов также не лишены своей логики. Для многих мыслителей, особенно социалистической ориентации, распределительная справедливость выступает в качестве фундаментального морального императива. Для других, например, для Фридриха фон Хайека, сторонника рынка и противника плановой экономики, понятие "социальной справедливости" представляется " оскорблением" самого понятия "справедливость".

Подобные споры представляются неразрешимыми, поскольку не носят беспристрастного характера, невозможного, в силу превращения конфликта в политический. Но почему концептуальные споры о справедливости, или свободе, или равенстве, и т.д., обязательно приобретают политический характер?

Современный американский политический философ В. Гэлли в своем эссе "Сущностно конкурирующие концепции" попытался объяснить природу споров о политических концепциях (1). Он писал, что всякая политическая концепция — "сущностно конкурентна". Это означает, что:
1. Концепция должна получить оценку, причем оценку положительную: она должна указывать на нечто, являющееся ценным, хорошим, правильным, достойным и т.д.
2. Природа концепции должна быть комплексной, сложной, тогда можно будет подчеркнуть разные части концепции.
3. Правильность, ценность и т.д. концепции может получить разное объяснение, в зависимости от того, какой именно аспект концепции поддерживает тот или иной сторонник.
4. Концепция открыта для новых интерпретаций.
5. Участники спора понимают, что их собственное использование концепций опровергается другими участниками. У каждой из сторон спора есть собственное понимание и оценка противоположной стороны и того, какой именно аспект концепции она использует.
6. Поскольку все участники спора должны поддерживать собственный способ использования концепции, все они стремятся доказать, что именно их аспект является наиболее важным и опровергнуть аспекты, поддерживаемые противоположной стороной.

Мы наблюдали, как именно это происходило в процессе обсуждения нами проблемы свободы.

Гэлли, кроме того, вводит важное различие между "концептом" и разнообразными "концепциями". Ядро концепта составляют характеристики понятия: Когда разворачивается конкуренция между концепциями, то можно предположить наличие у них общего ядра. В противном случае мы не сможет утверждать, что конкуренция разворачивается вокруг одного и того же понятия, ибо она выражается наилучшем анализе и развитии понятия. Каждую из интерпретаций концепта мы можем назвать его концепциями. Иными словами, мы понимаем каждую концепцию как интерпретацию и развитие концепта.

Однако, на мой взгляд, если идея о "сущностно конкурентных концепциях" позволяет нам понять механизм развития политических подходов, то в этой части Гэлли совершают ту же ошибку, что и задолго до него Сократ. По Витгенштейну ("Не говори, что должно быть что-то общее,… а посмотри и попробуй увидеть: есть ли вообще нечто общее"), мы отнюдь необязательно должны позиционировать общее ядро в применении таких концептов как справедливость: равенство или свобода: Вместо того, чтобы понимать различные концепции как развивающие общее ядро, лучше рассматривать их как обеспечивающие различные оценки кластеров идей, убеждений и действий, определяющих сцену концептуального спора. Может и не существовать тот единственный элемент или часть концепции, c которыми будут согласны все участники спора, но поскольку каждая концепция дает интерпретацию комплекса ценностей, убеждений и действий (обладающих семейным сходством), она и может вступать в конкуренцию с другими концепциями.

Таким образом, на мой взгляд, концепция идентифицирует какую-то часть кластера
или языковой игры) в качестве имеющей решающее значение для понимания концепции, в то же время настаивая на том, что другие элементы кластера имеют меньшее значение, а некоторые вообще могут быть отброшены. Можно сказать, что концепция организует кластер убеждений, ценностей и деятельности, показывая, какие из них являются наиболее важными, и как все они связаны друг с другом (2).

Итак, мы выяснили, что концепции находятся в перманентной конкуренции друг с другом. Однако это еще не объясняет, почему мы вкладываем в них столько эмоций в политической борьбе и почему полностью отвергаем самые убедительные доводы оппонентов.
Для того, чтобы понять механизм происходящего, обратимся к работам американского политического философа Майкла Фридэна, попытавшегося объяснить этот феномен. Политические концепции, указывает Фридэн, — это основные строительные блоки нашего мышления о политике (3). Из этих строительных блоков — концепций свободы, равенства справедливости, власти и авторитета и т.д. — выстраивается то, что он называет "идеологиями", целостные системы идей, создающих основание для объяснения и критики политической жизни. Таким образом, либерализм, социализм и консерватизм — это идеологии, составленные из взаимосвязанных интерпретаций политических концепций. Либерализм создает систему концепций вокруг определенной концепции свободы и соответствующим ей пониманием равенства и справедливости, поддерживая определенное либеральное понимание авторитета и демократии. Важно подчеркнуть, что по Фридэну, либерализм (то же может быть сказано и по поводу других идеологий) — это не просто группа политических концепций, а система интерпретации политических концепций. Например, интерпретация свободы поддерживает и в свою очередь поддерживается вполне определенными интерпретациями равенства, справедливости и авторитета.

Если мы именно так понимаем политические взгляды, то можно увидеть, почему, например, споры между либералами и социалистами всегда имеют две характерные черты.

Во-первых, эти споры носят глубинный характер. Приверженность социалистов идее социальной справедливости вытекает из всех убеждений по поводу равенства и свободы, и их месте в политической жизни. Тогда "вызов" их взглядам по поводу социальной справедливости одновременно означает обращение ко всей системе концепций, всей социалистической идеологии. Это связано с тем, что интерпретация одной концепции связана с интерпретацией всех других концепций. Аналогичным образом, и либерал, когда ставятся под сомнение его взгляды на коммунитативную справедливость, чувствует неприятие его взглядов также на свободу, равенство, политическую жизнь. В споре по поводу социальной справедливости речь идет не только об этом понятии, а о всеобъемлющем понимании политики, а возможно, и шире — даже неполитической жизни.

Во-вторых, затрагивая все наши взгляды на политику и общество, споры такого рода ведут к последующему несогласию о природе свободы, власти, равенства и авторитета. Иными словами, несогласие не просто приобретает кругообразный характер, оно продвигается все дальше и дальше, охватывая все новые и новые сферы, препятствуя нахождению каких-либо аргументов, которые могли бы способствовать достижению согласия.

Либерализм, социализм и консерватизм как политические идеологии могут рассматриваться в качестве систем концепций, организованных отчасти на рациональной, но, главным образом, на эмоциональной, культурной и исторической основе. Поэтому идеология может оказаться не вполне целостной, но, тем не менее, возможно, именно в силу своей непоследовательности, она может легитимировать и организовывать политические движения, вызывая эмоциональную приверженность своих сторонников.

Таким образом, мы можем мыслить о политической философии как противоположности идеологии, ибо она в отличие от идеологии всегда стремится узаконить специфическую организацию различных интерпретаций политических концепций. Политическая философия представляет связные аргументы в защиту концепций свободы, власти, равенства, справедливости, авторитета, демократии и т.д. Она в состоянии узаконить интерпретации политических концепций, обращаясь к другим интерпретациям, другим фундаментальным ценностям и утверждениям (например, к индивидуализму или коллективизму). И в этом заключается сама суть политической философии, в отличие от политической идеологии. Далее, узаконивание, предлагаемое политической философией, позволяет поместить некоторые политические идеи в центр своего интереса, отодвинув другие на вторичные а: третьи — даже на маргинальные позиции, или вообще отбросить их.

Узаконивание политических концепций политической философией имеет четыре немаловажных аспекта:

(1) Узаконивание предполагает выдвижение аргументов. Оно, таким образом, не обращается ни к эмоциям, ни к предрассудкам. Поскольку оно основывается на разуме, то оно призвано уважать последовательность и логичность в аргументации. Обращение к противоречивым аргументам, таким образом, не может быть принято как узаконивание. Поясним разницу между узакониванием и легитимацией. Политические взгляды считаются узаконенными, если они поддерживаются разумными аргументами, не содержат внутренней противоречивости, соответствуют известным фактам и т.д. Узаконивание — вопрос разумного убеждения. Легитимация предполагает нечто иное. Политическая идеология может легитимировать какую-то политическую концепцию, если сторонники данной идеологии одобряют и принимают эту концепцию. Соображения, выдвигаемые легитимирующей идеологией, могут быть разумно обоснованными, но могут носить и эмоциональный характер, диктоваться безосновательными культурными предрассудками или противоречивыми доктринами. Главное, чтобы люди приняли и согласились с соображениями, выдвигаемыми легитимирующей идеологией.

(2) Политическая философия идентифицирует некоторые соображения как важные и, как следствие, начинает рассматривать как более существенные одни аспекты концепции в ущерб другим. Таким образом, аргументы и узаконивание — это наша связь с соображениями, которые, в конечном счете, имеют для нас значение. Невозможно ответить на вопрос Сократа о том, что такое справедливость, не зная, что в действительности имеет для нас значение и каков способ понимания нами общества. Только в рамках политической философии возможно узаконивание одной концепции, а не другой.

(3) Но если мы можем узаконить концепцию в рамках политической философии, то какой бы убедительной она ни выглядела для нас, у нас нет способа убедить в ее законности человека, придерживающегося другой политической теории. С его точки зрения, концепция вовсе не будет выглядеть узаконенной, поскольку соображения, убедительные для нас, могут предстать в виде спорных в другой политической теории.

(4) Однако это вовсе не означает, что ни одна из сторон, участвующих в споре, не права по определению и что вообще никакой правильный ответ не может возникнуть в процессе обсуждения. Тем не менее, в данный момент мы все еще не в состоянии разрешить проблему различий в разных политических теориях.

Таким образом, политическая философия может быть понята двояко: как идеология и как узаконенная политическая теория. Вполне возможен вариант, когда исследователь "извне" воспринимает некую доктрину как идеологию, в то время как ее адепты "внутри" считают ее узаконенной научной теорией, то есть правильной и, возможно даже, наилучшей (например, марксизм-ленинизм во времена СССР и его последовательные адепты).

Тем не менее, оставаясь на позициях науки, мы не можем утверждать, что какая-то политическая теория лучше и обоснованнее других. Столь же неверным будет также утверждение о том, что наши оппоненты во всем неправы. Признание сущностно конкурентной природы политических концепций способствует развитию толерантности в отношении взглядов, отличных от наших. Но тогда, стоит ли вообще ввязываться в спор по поводу интерпретации концепций? Если мы знаем, что правильного ответа мы так и не найдем, нужно ли тратить время на споры? Тем не менее, смысл в этом, безусловно, есть. Даже если однозначно правильный ответ невозможен, то можно найти самый дурной и злонамеренный ответ, показывающий, что наша позиция еще не самая плохая, разумеется, если мы избегаем фанатизма и нетерпимости. Именно это понуждает нас вступать в споры об интерпретации и узаконивании концепций.

Таким образом, можно допустить, что политическая философия включает в себя системы интерпретации политических концепций. Например, определенная концепция свободы может помочь узаконить какой-то подход к равенству, который, в свою очередь, поддержит (и будет поддержан) концепциями справедливости и авторитета. Политическая философия упорядочивает эти подходы — некоторые из них получают приоритет, в то время как другие будут исполнять поддерживающую роль или даже обретут периферийный статус в некое всеобъемлющей системе.

Конструирование системы концепций обычно требует от мыслителя творческого подхода, способности создать новые комбинации интерпретаций. Разумеется, никакой единой формулы политического теоретизирования не существует. Мыслители, занимаясь политическим теоретизированием, рисуют новые концептуальные карты, логически увязывающие политические концепции, таким образом, как еще никогда не делалось до них. Собственно, именно это и делает г-н Вольнов, именно поэтому его усилия могут и должны быть поддержаны научным сообществом.

История политических идей содержит в себе множество устойчивых типов концептуальных связей — систем интерпретаций, хотя и сформулированных в рамках существующих мыслительных традиций, но в определенных пределах стремящихся их улучшить и модифицировать (4). Такие устойчивые типы включали в себя концепции свободы, власти, равенства: справедливости и политического авторитета, обращения к ценностям и образам общества, составляющим связные и целостные, фундаментальные политические системы взглядов. Сама по себе возможность сгруппировать политических мыслителей, отделенных друг от друга иногда сотнями лет, по определенным типам концептуальнорсвязи, имеет исключительно важное значение для понимания тенденций развития политической философии.

***

Мне показалось важным высказать эти соображения в связи с самим характером нашего обсуждения политических концепций и их связей. Теперь, в этой связи: по поводу самотрансформации или внешнего дополнения либерализма. Здесь, хотелось бы обратить внимание на высказанный на семинаре тезис О. Малиновой о том, что трансформация либеральной парадигмы происходит не на привнесенных принципах, а развивается внутри самой либеральной традиции. Так ли это? Думаю, что с этим тезисом вполне можно согласиться.

Самое простое определение говорит о том, что либерал — это человек, верящий в свободу. Все либеральные теории, вне зависимости от их несогласия друг с другом: ставят свободу в эпицентр политики. При этом для либералов одинаково важны как споры о том, что такое свобода, так и размышления в рамках либеральной традиции. Приверженность свободе способствует формированию такого взгляда на справедливость, который акцентирует расширение пространства прав на свободу, а равенству, при этом: отводится ограниченное, вторичное место. Либеральная справедливость понимается как обладание равными правами на свободу. Поскольку либералы обычно рассматривают авторитет правительства как ограничение свободы, они относятся к государственной власти с большим подозрением.

Либеральная традиция является ярким проявлением положения о "сущностно конкурентных концепциях", о которых речь шла выше. Несмотря на то, что в либерализме имеется множество разных интерпретаций свободы, равенства и справедливости в либерализме, сторонники разных точек зрения соглашаются в отношении "образца", или "идеального типа", совершенного случая, воплощенного в концепции. В качестве такого образца в либеральной традиции принимается эссе Джона Стюарта Милля "О свободе". Это сочинение часто рассматривают как квинтэссенцию либерализма, хотя она и подвергалась критике очень многими либеральными мыслителями. У Милля присутствуют все фундаментальные либеральные положения. Во-первых, Милль защищает суверенитет человека по отношению к его собственной жизни, то есть право строить свою жизнь так, как он сам того пожелает. Хотя либералы традиционно настаивают на приоритете свободы, они, тем не менее, признают необходимость ее ограничения. Свобода может быть ограничена, если человек использует ее во вред другим людям. Милль очень ясно подчеркивает, что моя свобода не может быть ограничена для того, чтобы защитить меня от собственного выбора: то, что я делаю со своей жизнью — мое личное дело до тех пор, пока я не наношу вред другим.

Милль придает большое значение суверенитету человека, объясняя, почему он накладывает такие жесткие ограничения на авторитет других, включая и правительство. И хотя Милль был сторонником демократической формы правления, его всегда волновало то, что демократическое большинство может выступить в роли тирана по отношению к индивиду, существенно и злонамеренно ограничивая его свободу.

Думаю, нам стоит все время иметь в виду, что к концу ХIХ столетия либеральная теория разделилась на два течения:

1. "Классический либерализм" продолжил линию Милля, ставя свободу в центр либерального мировоззрения и подчеркивая необходимость в интересах защиты свободы существенного ограничения принуждения и насилия, включая и деятельность правительства. Для сторонников этого течения свобода и справедливость тесно связаны с защитой рыночного порядка и права на частную собственность. Как следствие, либералы этого течения были сторонниками ограниченного правления и свободного рынка. Однако, опасаясь всякого правительства, они весьма осторожно защищали демократию. Они не возражали против демократии в той степени, в какой она защищает свободу индивида, но, вслед за Миллем, видели в ней опасность ограничения свободы некоторых людей. Фридрих фон Хайек, писал, например, что демократия это "идеал, за который стоит бороться изо всех сил, поскольку она — наша единственная защита… против тирании. Хотя демократия сама по себе не означает свободу… она одна из самых важных защитниц свободы" (5).

2. Реформистский либерализм, или неолиберализм попытались приблизить либерализм к социализму. Например, Л. Хобхаус (1864-1929) даже выдвинул теорию, получившую название "либеральный социализм". Тем не менее, он также считал себя последователем Джона Стюарта Милля. Он реинтерпретировал концепцию свободы, увеличив ее дистанцию с частной собственностью, а также предложил один из первых вариантов теории демократического государства "всеобщего благоденствия". Хотя индивидуальная свобода и сохранилась в качестве ядра концепции свободы, однако она должна была находиться в гармонии с демократическим государством "всеобщего благоденствия", защищающим социальную справедливость и регулирующим рыночные отношения. Аналогичным образом, Джон Роулс (род. 1926 г.), хотя и называет справедливость важнейшей ценностью, однако придает свободе приоритетное значение. И лишь только после того, как все свободы и права человека защищены и гарантированы, возможна реализация принципа дифференциации (перераспределения благ в пользу наименее преуспевающей части общества при условии соблюдения равенства возможностей).

Представители "классического" и реформистского либерализма защищают, таким образом, разные концепции свободы, равенства и справедливости. Тем не менее, подчеркивание всеми ими важности свободы и провозглашение себя последователями Милля позволяет включить и в либеральную традицию. Посмотрим теперь, что происходит со свободой в других политических теориях.

Политические теории социализма подчеркивают: прежде всего, значение равенства между людьми, помещая идеал равенства в центр своего мировоззрения, а это, в свою очередь, создают основу для эгалитаристских концепций социальной справедливости и демократии.

Можно было бы предположить, если либералы придают приоритетное значение свободе и оттесняют равенство на второй план, то социалисты делают наоборот. Но это было верно только в отношении ранних социалистов. Один из современных философов-социалистов Бернард Крик утверждает нечто иное: " Свобода заслуживает почти фанатичной поддержки со стороны демократических социалистов" (6). Фундаментальная позиция многих представителей современной социалистической мысли заключается в том, что они рассматривают свободу и равенство как поддерживающие друг друга концепции. Свобода нуждается в равенстве. Иначе говоря, свобода и равенство не только не противостоят друг другу, но и часто совпадают. Отсюда делается вывод, что сильные эгалитаристских демократические правительства воплощают свободу. Что же касается частной собственности, то она также как и рынок, противостоит свободе, постоянно воспроизводя неравенство в собственности и власти.

***

Консерватизм, как известно, появился как реакция на великие политические проекты первых либералов, а затем и социалистов, стремившихся осуществить революционные изменения, и поддерживавших ценности свободы и равенства. В силу сложности общества и ограниченности человеческого разума, как полагают консерваторы, революции не могут привести к благоприятным политческим изменениям. Попытки подобных революционных изменений всегда несут за собой неисчислимые беды, примерами чего были и Французская революция 1789 года, и Русская революция 1917 года.

Консерваторы обычно подчеркивают, что политика — это сложная практическая деятельность: Вслед за Платоном они видят в ней это искусство управления людьми и государством. Некоторые люди обладают авторитетом: поскольку владеют практическим знанием в искусстве политика — это и узаконивает их деятельность. Правление, подобно медицине или столярному делу, является искусством. Оно, как всякое искусство, требует владения технологиями, инструментами и средствами. И оно должно осуществляться теми, кто лучше всех подготовлен для этого. Здесь требуется не книжное, а практическое знание и умение. Большинство людей не сознает ограниченности искусства политики Авторитетом могут обладать лишь эксперты в этом виде деятельности, полагают консерваторы. Из этого положения вытекает их неприятие эгалитаристских (демократических) ценностей, в чем совершенно прав Г. Мусихин.

Консервативное отношение к свободе также отличается сложностью. Консерваторы не столько отрицают идею свободы, сколько стремятся контролировать и ограничить ее революционный потенциал, принимая не столько общее представление о свободе, сколько тщательно отобранные конкретные традиционные политические свободы. И, разумеется, они отвергают попытки социалистов совместить свободу и равенство, воспринимая их как полностью антагонистические ценности.

Иными словами, все три великих подхода в политической философии играют по существу с одним и тем же набором "кубиков" и дело здесь состоит отнюдь не только в их взаимовлиянии или "похищении" какой-то новой концепции у других политических теорий, а в ограниченности возможных ответов на наиболее фундаментальные "вызовы" Модерна. Но этого еще недостаточно. Вот тут-то на авансцену и выходит методология.

Политические теории — это системы, включающие взаимно поддерживающие интерпретации политических концепций. Кроме вышеперечисленных компонентов, в них входят и другие элементы. Например, это скептицизм относительно способности человеческого разума понимать и контролировать общество. Мы находим его у консерваторов. Концепции либералов также содержат положения, сформулированные в отношении к природе знания, человеческого общества, психологии, разума, жизненных идеалов и др. Либеральная позиция в этих вопросах помогает узаконить интерпретации соответствующих политических концепций и вытекающих из них политических предложений.

Среди элементов, образующих "вечные" политические вопросы: можно назвать те, которые имеют решающие значение в противоречиях между либералами, социалистами и консерваторами на протяжении длительного времени. Это:

1. рационализм и антирационализм;
2. теории природы человека;
3. методологический индивидуализм и методологический коллективизм;
4. моральный индивидуализм и моральный коллективизм.

Можно было бы назвать и другие проблемы. Однако названные четыре элемента носят фундаментальный характер и многое объясняют в различиях либеральных, социалистических и консервативных подходов к политическим концепциям.

Мне кажется, недостаток многих выступлений на семинаре состоял в том, что участники не определялись по данным позициям. Не обозначив своего отношения к фундаментальным вопросам методологии, не избрав конкретного способа узаконивания выдвигаемых положений (будь то "общественный договор", традиционный для либерализма или скептицизм в отношении человеческого разума, типичный для консерватизма), мы с неизбежностью оставляем свои высказывания в безвоздушном пространстве. Превращая их скорее в мнения, нежели аргументы.

Хотелось бы также обратить внимание на то, что само представление о свободе не остается неизменным. Для средневекового человека — свобода суть привилегия, для человека ХIХ века — это, прежде всего, политическая свобода, для человека массового общества — свобода выбора товаров, т.е. консьюмеризм. Сегодня человек озабочен не столько тем, как сохранить собственную идентичность, сколько тем: как "избежать фиксации и сохранить свободу выбора" (З. Бауман "Свобода"). Но то же самое можно сказать и в отношении других концепций — равенства, справедливости, власти, авторитета и др. Иными словами, мы оказываемся в весьма подвижной системе координат, заставляющей каждый раз начинать все сначала, что, впрочем, вполне соответствует основной задаче политической философии.

А в этой связи мне показалось весьма интересным в дальнейшем обсуждении не только неоднократно вернуться к поставленным проблемам, но и обратить внимание на два вопроса, поставленных в нашей дискуссии:

— Действительно ли основной вопрос политической философии сегодня — что можно противопоставить сегодня массовому обществу, по существу, выхолащивающему всякий смысл и в свободе, и в равенстве и в других великих идеях?

— Возможна ли некая конструкция или утопия, в основе которой будет лежать ни экономический, ни политический человек, а человек культуры?

На этом, пожалуй, остановлюсь в ожидании реакции коллег.

1. Gallie W.B. Essentially Contested Concepts // Philosophy and the Historical Understanding. N.Y., 1968, p. 157–191.

2. Gaus G. Political Concepts and Political Theories. Boulder (Colo.), 2000, p. 32.

3. Freeden M. Ideologies and Political Theory: A Conceptual Approach. Oxford, 1996, p.2.

4. Chapman J. Political Theory: Logical Structure and Enduring Types // L'Idee de philosophie politique: Annales de philosophie. P., 1965, p. 57–-96.

5. Hayek F.A. Law, Legislation and Liberty. Vol 3 // The Political Order of the Free People. L., 1979, p. 5.

6. Crick B. Socialism. Milton Keynes, UK, 1987, p. 84.

ВАШ ОТКЛИК!