Ольга МАЛИНОВА

Идеология и политическая наука: разрыв или взаимодополнение.

По-видимому, в реплике С.В.Патрушева есть по крайней мере три темы для обсуждения: 1. о соотношении "политической науки" и "политической идеологии". 2. о "политической науке" и "политической практике" и 3. о "современном русском либерализме". Последнюю тему я бы пока оставила за скобками, ибо это - предмет для отдельного разговора, который должен быть подкреплен анализом репрезентативного набора текстов. На уровне же разбора одного отдельно взятого интервью - это лишь повод включиться в публицистическую полемику.

Что же касается вопроса о идеологической "чистоте" науки - со времен К.Маннгейма очевидно, что "в зависимости от позиции исследователя меняются не только основные ориентации оценки, содержание идей, но и постановка проблем, характер наблюдений и даже категории, обощающие и упорядочивающие опытные данные". Так что представление о том, что наука мыслит категориями, свободными от искажающей "идеологической" оптики - иллюзия. Другое дело, что задача ученого - рефлексировать по поводу этой самой оптики, пытаться учесть меру возможного искажения и т.п.

Разумеется, функции ученого и идеолога различны. И разумеется, А.Кара-Мурза говорит (в данном тексте) как идеолог. Простейший индикатор различия: идеолог верит, а потому не сомневается, ученый ищет, а значит, сомнения неизбежны. Задача идеолога - представить систематизированную картину (разумеется, апеллируя к авторитету науки - сама форма идеологии как "системы идей и/или убеждений" (которая, видимо, является лишь одним из превращений явления, к описанию которого вот уже два столетия пытаются приспособить термин "идеология") родилась как проявление рационализации общественного сознания). Задача ученого - понять, попутно подвергая сомнению собственные выводы и по причине их возможной ошибочности, и по причине своей неизбежной пристрастности. Разные задачи - и обе нужны. Чем скорее мы научимся это понимать, тем лучше будет и для развития политической науки, и для более внятной артикуляции альтернатив общественного развития, которая важна для развития политических коммуникаций на разных уровнях (не только на уровне того, что, кажется, А.Соловьев назвал рекламистикой). При этом идеологи, скорее всего, всегда будут представляться как ученые (и потому, что используют форму рациональной аргументации, и для придания авторитета сказанному, и просто потому, что поколение советских ученых воспитано в духе ленинской теории партийности). Поэтому разделение функций скорее должно инициироваться сообществом ученых, по мере его профессионализации.

Гораздо более сложный вопрос об отношениях между политической наукой и политической практикой. Разумеется, политика не является полем для верификации научных гипотез, а наука - суммой рецептов, жаждущих практического осуществления - такое представление было бы неоправданной редукцией, да и с этической точки зрения оно выглядит сомнительно. И тем не менее эти сферы должны каким-то сопрягаться, ибо если наука для науки, то кому она нужна, кроме самих ученых, тешаших свое честолюбие? И если практическая политика от балды, то (про это много говорится, особенно при основании очередной политической партии, жаждущей привести в политику класс интеллектуалов). И здесь, видимо, возникает некая промежуточная среда, в которой одно с другим могло бы встречаться. По-видимому, главными действующими лицами этой среды должны оказываться не ученые (которые обязаны сомневаться) и не идеологи (которые обязаны верить), а, возможно, те и другие, но в другом качестве - в качестве экспертов, представляющих разные позиции. Как должна функционировать эта среда, какие правила игры в ней нужно стремиться устанавливать и как следует в ней себя позиционировать представителям политической науки - это, как мне представляется, тема для серьезного обсуждения. Во всяком случае, у меня на этот счет пока больше вопросов, чем ответов. Но в процессе развития профессионального сообщества политологов тема эта рано или поздно должна будет всплыть.

ВАШ ОТКЛИК!