Вадим ЦЫМБУРСКИЙ

ЭТО ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ГЕОКУЛЬТУРНЫЙ ВЫБОР, РОССИЯ?

 

Что такое геокультура?

…Понятие "геокультура" достаточно новое для российской науки. Между тем, если вглядываться в прошлое отечественной геополитики, то можно увидеть, что геокультурные критерии на протяжении ее истории были едва ли не доминирующими.

Что мы называем геокультурой? Давайте обратимся к Валлерстайну, который впервые ввел этот термин. Под геокультурой Валлерстайн понимает культурный способ организации мирового пространства с выделением обществ, входящих в цивилизационное ядро существующего мира, обществ, оказывающихся периферийными, изгоями, и обществ, занимающих позиции так называемой полупериферии. При геокультурном конструировании пространства речь идет о геополитике, строящейся на культурных основаниях и критериях, т.е. на различении "своих" и "чужих". Подчеркну, не политических "друзей" и "врагов" по К. Шмитту, а именно культурно "своих" и культурно "чужих", усваивающих те или иные ценности и не усваивающих их. Геокультурной субъектностью обладают, на мой взгляд, те из государств, которые способны самостоятельно выбирать себе "своих" и отличать их от "чужих", а также реализовывать политические проекты, основанные на такого рода различениях.

Обратим внимание также и на другие моменты рассуждения Валлерстайна о геокультуре. Во-первых, на его указание, что расизм является постоянной изнанкой либерализма, что этот принцип дискриминации, выделения включенных и отличения их от исключенных - фундаментальная черта либеральной геокультуры. И, во-вторых, - на его точку зрения о страшной подвижности этого критерия, в силу которой скандинавы, являющиеся сейчас естественной частью западного мира, в какое-то время могли рассматриваться жителями Западной Европы как варвары и когда-то могут снова оказаться в таком же положении (этот пример со скандинавами промелькнул в одном из реферативных изложений Валлерстайна, выполненном А.И. Фурсовым; на мой взгляд, он прекрасно отражает релятивность геокультуры как формы геополитического проектирования).

Мы увидим, что, в конечном счете, каждая цивилизация, каждое цивилизационное сообщество располагают собственной геокультурой, собственной техникой геокультурного проектирования. Если исходить из данного понимания геокультуры, рассматривая ее как форму геополитики, основанную на различении культурно "своих" и культурно "чужих", и, более тонко, - на различении включенных в цивилизационное ядро, исключенных из него и находящихся в промежуточном пространстве - на цивилизационной периферии, то необходимо будет признать, что практически вся российская геополитическая история основана на сложнейшем манипулировании геокультурными критериями.

Достаточно вспомнить, например, какое исключительное значение (как показал Андрей Леонидович Зорин в своей книге "Кормя двуглавого орла…") имели в конце XVIII века для русского геокультурного самоопределения греки, которые к середине XIX века уже не представляли для России никакого интереса. К тому времени константинопольская проблема начала рассматриваться в связи с не с греческой, а славянской темой, совершенно не актуальной для России XVIII в. Иными словами: кто для России свой, кто для нее чужой - каждый раз определялось заново с утилизацией совершенно особого набора культурных (вероисповедных, лингвистических и т.п.) критериев.

Подобная интерпретация геокультуры отличается от той, которая предложена Валлерстайном, в одном существенном пункте. Дело в том, что Валлерстайн игнорирует тот факт, представлявшийся совершенно очевидным Фернану Броделю, что цивилизация не тождественна мир-экономике и потому в мире существует не одна цивилизация. Бродель исходил из того, что любое сообщество, являвшееся в какое-то время обособленой геоэкономикой, в последующие века, даже интегрировавшись в большое геоэкономическое пространство, сохраняет потенциал особой цивилизации и обособленного самосознания. Валлерстайн же, напротив, объявил, что в сегодняшнем мире существует столько же цивилизаций, сколько в нем мир-экономик, то есть одна. Поэтому и геокультура, по его мнению, тоже одна - планетарная, тогда как прошлое народов никак не влияет на их нынешнее положение в мировой системе. Если бы Валлерстайн учел принципиально иной подход своего учителя, то он должен был бы признать и возможность альтернативной точки зрения, согласно которой геокультур в мире может быть значительно больше.

Сейчас на Западе действительно идет конкурс на господствующую в рамках мировой системы геокультуру. Но, я полагаю, что для контекстно встроенных цивилизаций существуют свои разновидности такого конкурса. Валлерстайн, конечно, прав в своей констатации, что в эпоху, когда Запад в самом деле пленил весь мир идеей развития, почти во всех цивилизациях действительно взяли верх конвергентные варианты геокультуры, идеологии ускоренного развития и сближения, а по мере того, как такого рода идеологии теряли свое лидирующее положение (что мы и видим сейчас), в этом конкурсе закономерно начали побеждать другие варианты геокультур.

Поэтому Валлерстайн просто абсолютизирует в своей теории определенный момент развития миросистемы, когда существовала только одна абсолютно контекстно свободная цивилизация, действовавшая в соответствии со своей собственной контекстно свободной логикой. Однако он не учитывает, что в рамках мир-системы продолжают сохраняться масса контекстно связанных, контекстно встроенных цивилизаций со своей исторической памятью и со своим геокультурным конкурсом.

В ряде случаев геокультура порождается какой-то конкретной цивилизацией. В то же время геокультуры могут и выходить за цивилизационные рамки, выступая как большое предложение со стороны цивилизации многоцивилизационному человечеству. Таким глобальным предложением была и геокультура "девелопментализма", в том числе в ее русской (ленинской) версии. И, тем не менее, надо признать, что иногда в качестве геокультурных субъектов способны выступать народы и страны, хотя и не входящие в ядро той или иной цивилизации, в том числе принадлежащие к цивилизационным лимитрофам, но, тем не менее, отстаивающие программу разделения мира на "своих" и "чужих" и, по возможности, политику, вытекающую из такой программы.

Кризис "девелопментализма", отмечаемый Валлерстайном с конца восьмидесятых, выразившийся в общем - и в мировом центре, и на мировой периферии - недоверии к идеям догоняющего развития и породивший на Западе новую геокультуру постмодерна, имел важные последствия для России. Ленинский вариант "девелопментализма" оказался наиболее чуток к мировым переменам, создававшим в СССР ощущение страшной зашлакованности империи неинтегрированными, рвущимися в разные стороны элементами. Реакцией на это новое сознание стало сжатие России до континентального острова.

Что же мы видим сегодня? С одной стороны, отчаянные попытки на либеральной основе реанимировать идеи догоняющего развития, в том числе развития срезающего, надежды срезать очередную историческую петлю и вырваться сразу туда, где Запад окажется на очередном витке. Люди, развивающие эти идеи, не учитывают того, что формирующаяся в мире идеология "клуба господ" обрекает Россию в случае преследования этой стратегии, при наилучшем варианте, на участь Японии 1998 г., жертвы целенаправленно организованного банкротства. А при варианте наихудшем - на то, что предсказывают Михаил Делягин и некоторые эксперты из его института: чем быстрее будет возрождаться экономическое самостояние России, тем вероятнее применение против нее прямой силовой деструкции - по югославскому сценарию - под предлогом защиты прав человека, прав национальных меньшинств, прав центрально-азиатских наркоторговцев или еще чьих-то прав.

С другой стороны, у нас сложилась более реалистичная группировка экспертов, отвергающих любые иллюзии "догоняющего развития", не видящих для России как она есть никаких мировых функций и делающих ставку, прежде всего, на выделение внутри нее элитных группировок, готовых занять место на "краешке стола господ". Эти эксперты стремятся обрести для себя подобие сепаратной геокультурной идентичности за счет отказа от геокультурной субъектности России как национального целого (в данном случае, возможно, точнее было бы говорить о геокультурной проектности). По сути, речь идет о том, что "господа" по ходу планирования мира будут планировать и эту группу, а она в качестве квази-национальных золотых мальчиков станет транслировать на Россию заказ "господ".

Крах геокультуры "девелопментализма" не просто обрекает отсталых вечно пребывать отсталыми или оставаться при бессильном моральном протесте: я полагаю, что в ближайшие годы мы будем присутствовать при возвышении геокультур, ориентирующих силы периферии на дестабилизацию и сокрушение мирового центра, прежде всего, его анклавов, погруженных в Третий Мир. Как хунвейбины были истинными героями 1968 г., так талибы могут оказаться политическими героями наших дней.

Между West и the Rest

В 1990-е годы, создавая свою "островную" геополитическую модель, я исходил из того, что России следует оставаться в стороне от мировых конфликтов, неизбежных после предсказанного Валлерстайном краха либеральной геокультуры. Я исходил при этом из простой идеи. С середины XIV века Запад переживает сверхдлинные (150-летние) милитаристские циклы, которые связаны с постепенным преобразованием его фундаментальной исторической биполярности. Первоначально биполярность Запада состояла в противостоянии приатлантической Франции и глубинно-континентальной Священной Римской империи германской нации, затем она претерпевает ряд изменений. Сперва биполярный расклад трансформируется в противостояние Англии и объединенной вокруг Берлина Германии. На следующем этапе он преобразуется в "холодную войну" Соединенных Штатов Америки и СССР, т.е. - с одной стороны, государства, лежащего за океаном, а, с другой стороны, государства, фактически не входящего в систему Запада, прилегающего к Западу извне, образующего с ним особую историческую метасистему Европа-Россия.

Ялтинская система в моей модели отражала, собственно говоря, переход от противостояния внутри Запада к новой форме - "West against the Rest". Запад против всего остального, когда западный мир консолидируется вокруг нового центра, вынесенного за океан, а вместо восточного центра выдвигается внешний противник, противостоящий западному сообществу как таковому.

Что из этого вытекало на следующем этапе? Имелось несколько различных вариантов. Либо Россия начинала мировую войну и в случае победы должна была интегрировать в себя по возможности весь западный мир, что означало бы чудовищные мутации в ее идентичности - я об этом специально написал в "Острове России". Либо она отказывалась от этой попытки и в таком случае выпадала бы из системы "West against the Rest". На роль главного представителя этого the Rest в таком случае через некоторое время должен был бы выдвинуться кто-то другой - исламское ли сообщество или Китай. Но тогда что остается на долю России?

Я показал в ряде работ, что государства, которые утрачивают свою функцию в такого рода биполярности на следующем этапе продолжают существовать в рамках данной конфликтной системы как своего рода нефункциональные, приграничные швы. Например, в раскладе противостояния Англии и Германии промежуточным, ослабленным, малофункциональным звеном оказывалась Франция (вспомним ее позорную капитуляцию в 1940 г.). В рамках ялтинской системы аналогичным промежуточным буфером и швом стала Западная Германия - брандтовско-шмидтовская - с ее сомнительной восточной политикой. Россия, отказавшаяся нести функцию the Rest, становится этим государством-швом в рамках складывающейся новой мировой системы.

Вопрос, который стоял передо мной, когда я писал "Остров Россию", был в том: какая возможна политика для России, чтобы избежать этой судьбы - судьбы "шва". Ибо этот "шов" в случае актуализации конфликта Запада со своим "иным" должен быть рассосан и расточен. Единственный выход для России в данной ситуации - попытаться разработать и реализовать стратегию, которая вывела бы ее за пределы этих мировых конфликтов - тех конфликтов, которые Хантингтон рационализирует как "West against the Rest", а Валлерстайн - как "Центр против Периферии".

В своих последовавших за "Островом Россия" статьях я попытался разработать стратегию, позволяющую России выйти из поля конфликта Запада с его "иным". В первоначальном варианте моей концепции, изложенной в статье "Остров Россия", окружающие Россию территории-проливы, разделяющие нашу страну от других цивилизационных платформ, рассматривались как данный ей стратегический пояс безопасности. Однако к концу 90-х для меня гораздо острее встала проблема геоэкономических и силовых игр, разыгрывающихся на пространствах территорий-проливов, проблема развертывающихся на них вариантов геополитической сборки, опасных для России. Свернув геокультурный проект советского коммунизма как вариант "девелопментализма", мы не могли удержать эти территории в поле своей империи, но тем отчетливее к концу 90-х становится видно, что нам придется серьезно бороться за эти территории как за пояс нашей безопасности, наш "защищающий и подпитывающий предел".

Модель "острова" была решительным возражением как против попыток пристраиваться к "столу господ", так и против азианистского эпигонства, стремления объявить те или иные силовые центры Азии геокультурно "своими" для России на тех странных основаниях, что русские якобы всегда мечтали об Индии, что православие и ислам одинаково не уважают ростовщичество, что с Китаем нас объединяет память о Чингисхане и т.п. Тезис о сжатии России как выборе пути геокультурного одиночества побуждает разрабатывать проекты сотрудничества силовых и экономических центров, выходящих на Великий Лимитроф к востоку от Черного моря, как проекты, я бы сказал, геокультурно-холодные. Сразу замечу, это не значит, что эти проекты - геокультурно-нейтральные, игнорирующие фактор геокультуры, - поскольку отталкиваются они от геокультурной реальности Великого Лимитрофа. Партнерство России с Китаем и Ираном окажется не просто прагматическим партнерством в сообществе "своих", как было между нациями-государствами в Европе Нового времени, но небывалым еще геоэкономическим и политическим взаимодействием соседствующих "чужих".

В своих работах, начиная с 1995 г., я выделял как особую геополитическую реальность великий межцивилизационный пояс (лимитроф), который тянется от Прибалтики через Восточную Европу и, охватывая Кавказ, постсоветскую Центральную Азию и так называемую старую Тибето-Синьцзяно-Монгольскую Центральную Азию, заканчивается в Корее. Я исходил из того, что этот пояс территорий-проливов прочно дистанцирует Россию от силовых центров, сложившихся на платформах других цивилизаций, и определенная политика, проводимая в рамках этого пояса, позволит России обеспечить себя против прямых атак со стороны соседних приокеанских силовых центров.

Что предполагала эта политика на этом поясе, названном мною вслед за воронежским автором Станиславом Хатунцевым, Великим Лимитрофом? Я исходил из того, что, отказавшись от велико-имперского замаха, Россия тем самым отказалась геокультурно включать себя в Великий Лимитроф, рассматривать его как часть "своей" территории. Впервые с XVIII в. Россия встала на путь отчетливого противостояния России и Евразии. Возник вопрос: как России следует вести себя в этой "новой" Евразии? Я предположил, что фундаментальные для сегодняшнего полутораполярного (как сказал один переводчик Хантингтона) мира колебания между монополярной и многополярной тенденциями будут решаться во многом на пространстве Великого Лимитрофа, причем монополярная тенденция восторжествует в том случае, если консолидированный Запад возьмет под свой контроль весь Великий Лимитроф и фактически установит на нем свою диктатуру, замкнет эту протяженность на себя. Если ему удастся это сделать, четыре цивилизационные платформы - Россия, Китай, Иран и Индия - окажутся зажаты между океаном, где силы Запада господствуют уже сейчас, и Великим Лимитрофом, который также попадет под контроль Запада. Поэтому я считал важнейшей задачей не допустить главенства Запада на Великом Лимитрофе. Великий Лимитроф, писал я, должен быть пространством, связующим и разделяющим цивилизации, а не пространством, подконтрольным одной из них, он не должен стать орудием ее диктатуры.

Решение этой задачи должно было обеспечить стратегическое сотрудничество России, Китая и Ирана, которое имело бы декларированный геоэкономический смысл. Формирование транспортных потоков со стороны Индийского океана, идущих на север, в сторону Европы фактически утвердило бы российско-китайско-иранскую транспортную и ресурсно-поточную олигополию, обеспечиваемую взаимодействием трех держав в Центральной Азии и их совместным противодействием любым попыткам дестабилизировать это звено Лимитрофа. Центральная Азия должна быть провозглашена общим стратегическим тылом этих трех держав.

Иначе говоря, речь шла о стратегическом союзе, который предполагал бы сохранение статус-кво в Центральной Азии при недопущении проникновения в этот регион четвертой силы ни со стороны Кавказа и Восточной Европы, ни со стороны пакистано-пуштунского пространства. Этот план должен был обеспечить России серьезные гарантии безопасности.

Первый год президентства Путина внушал определенные надежды, что данная модель будет реализована. В этот первый год Путин сделал в направлении осуществления новой стратегии на Великом Лимитрофе максимум того, что можно было от него ожидать. Во-первых, ему удалось достичь очень серьезного улучшения отношений с Азербайджаном, без которого никакая сила со стороны Запада не сможет вклиниться в Центральную Азию. Во-вторых, очень удачными оказались результаты поездки Путина в Узбекистан, руководители которого были настолько напуганы талибским натиском, что поспешили официально признать интересы России в Центральной Азии и, более того, объявить Узбекистан чуть ли не южным форпостом России. В-третьих, важным достижением Путина было соглашение о транскорейской магистрали и ее замыкании на Транссиб, фактически означающее включение в сферу интересов России этого замкового компонента Великого Лимитрофа - Корейского полуострова.

На чужой войне

Все шло очень удачно. К сожалению, политика и поведение Путина во время кризиса двух последних месяцев во многом похоронили прежние надежды. Согласие на приход американцев в Таджикистан и возможная "сдача" Грузии с Абхазией сводит к минимуму возможности России действовать в поле Великого Лимитрофа. Причем очевидно, что сила, которая на нем утвердится, не сможет, обложив Россию, непосредственно не влиять на внутрироссийские процессы. Следовательно, геокультурная субъектность страны, ее возможность свободно определять свою судьбу, практически сводится на нет.

Что, на мой взгляд, следовало сделать руководителям России в первые дни после нью-йоркской трагедии? Нужно было активизировать связи с лидерами Ирана и Китая, затем собрать совещание представителей этой "большой тройки" (большой евроазиатской тройки) и активизировать в рамках данного формирующегося сообщества деятельность "шанхайской пятерки". Иначе говоря, следовало организовать встречу лидеров евроазиатского ядра по формуле 3+8 и в рамках этого совещания в течение сентября выработать следующее решение: объявить, что талибский режим внушает беспокойство всем своим соседям и в связи с этим народы Центральной Азии и выходящих на нее государств полностью разделяют озабоченность Соединенных Штатов и их западных союзников. Именно поэтому великие державы, выходящие на Центральную Азию (Россия, Китай и Иран), берут на себя ответственность за спокойствие в данном регионе и безопасное существование здешних суверенных режимов. При этом они принимают на себя обязательства по недопущению дальнейшего распространения талибского влияния. Но в то же время следовало бы указать на нежелательность появления, по крайней мере, непосредственного, в Центральной Азии четвертой силы со стороны Запада. Если бы Запад заявил, что ему в стратегических целях необходима поддержка Северного альянса, нужно было бы оговорить, что вся помощь последнему будет поступать через посредство комиссии, созданной региональной "большой тройкой". Такая последовательность действий была бы оптимальной стратегией в сентябре 2001 г.

Теперь же ситуация для России представляется весьма драматической, причем при любом исходе начавшейся кампании. Россию в Центральной Азии должно беспокоить как западное вклинивание в Центральную Азию, представленное, в частности, проектом ТРАСЕКА, с соответствующей угрозой Урало-Сибирскому подбрюшью, так и, с другой стороны, опасность прорыва экстремистов со стороны афгано-пакистанского пространства. Столкновение двух сил - Запада и талибов - приведет к тому, что какая-то одна из угроз нашей безопасности с весьма высокой вероятностью, если не неизбежностью осуществится.

Вообще, России была отчасти выгодна "дружба" США и талибов. Пока эти две силы рассматривались, как силы в некотором смысле союзные, в сложном положении очевидным образом оказывался Узбекистан, который старался ориентироваться на Соединенные Штаты и в то же время испытывал панический страх перед талибами. Последнее позволяло России развернуть Узбекистан в свою сторону, оторвать его от Соединенных Штатов и использовать это государство как большую затычку "новой" Центральной Азии, где могло бы осуществляться серьезное китайско-ирано-российское сотрудничество. Если бы Запад и талибы начали действовать независимо друг от друга, возможна была бы стратегия, направленная на нейтрализацию этих сил порознь.

Самым драматическим оказалось то, что эти силы столкнулись как антагонистические. Совершенно очевидно, что талибы - это режим, который мало у кого может вызывать симпатию. Он неприятен Ирану, он неприятен Китаю, он неприятен Индии и России. В результате, после 11 сентября возникла ситуация, когда не нашлось силы, которая могла бы возражать против американской антитеррористической акции в Афганистане. Ввиду того, что такой силы не нашлось, Америка с ее удивительной имперской хваткостью сумела использовать эту ситуацию для того, чтобы вклиниться в "новую" Центральную Азию.

Предположим, Америка увязнет в этой войне, скажем, на несколько лет. И война пойдет относительно успешно, так что американцы смогут нарастить свое присутствие в Узбекистане. Ясно, что такой сценарий вызовет огромную радость у узбекских лидеров, поскольку приведет к осуществлению их давней мечты - вытеснить как русских, так и иранцев из Центральной Азии и обеспечить здесь свою гегемонию с прихватом Таджикистана, Кыргызстана и т.д.

Какие здесь вероятны перспективы? Второй по силе режим региона - режим нынешней Астаны - может попробовать оттолкнуться от нового великодержавия, формирующегося на Юге, и у России возникнут серьезные шансы для втягивания казахского пространства в свою зону влияния. О таком возможном сценарии высказался в беседе со мной крупнейший знаток региона Сергей Панарин.

Но еще более эффективно пойдет тот же процесс, если американцы потерпят поражение в войне с партизанами и талибский гной разольется по Югу Центральной Азии. Это означает полную панику в Казахстане и в Кыргызстане. Это означает также, что Россия ради своих интересов должна будет взять под опеку это пространство как минимум по линии Балхаш-Арал, как максимум - с включением Кыргызстана и Казахстана в свою зону ответственности. Я считаю, что это не оптимальный и не желательный вариант стратегии для России. Потому что, утратив способность действовать на Юге Центральной Азии (я имею узбекско-туркменское пространство), она будет лишена возможности серьезного гарантированного геоэкономического строительства, прокладки железных дорог в сторону Ирана, потому что тогда связи с Ираном будут идти только по Каспию. Вы можете себе представить, что это такое будет - Каспий, который с одной стороны простреливался бы талибскими бандами? Вместе с тем возникнет угроза ее геоэкономическому сближению с Китаем через казахское пространство, т.е. Кыргызстан и Казахстан придется включать в русскую зону ответственности уже не как поле перспективного геоэкономического строительства, а просто как "дикое" поле, как передний фронт обороны.

Это был бы страшно тупиковый вариант. Это напоминало бы ситуацию в шахматной игре, когда у шахматиста не остается никаких перспектив, и он делает несколько чисто рекурсивных ходов, крутясь вокруг одного и того же положения. Но если у американцев дело пойдет быстро и эффективно, тогда через несколько лет - может быть, после серьезного кризиса на Кавказе с участием сил Запада - Россию надо будет рассматривать просто как крайне проблематичную провинцию оформившейся мировой империи, как какую-нибудь злополучную Гасконь времен Ришелье, жителям которой оставалось только гадать, придут их вызволять испанцы или не придут. Потеря Россией собственной геокультурной субъектности сделала бы наиболее перспективным для нашей страны сознание, которое до сих пор отстаивали у нас люди типа Дугина.

В случае поражения американцев и отката России из Центральной Азии весьма вероятно, что наибольшим влиянием в России будут пользоваться люди, исповедующие геополитику в духе Льва Гумилева, рассматривающие киргизско-казахское пространство как потенциально "свое" для России и нуждающееся в ее опеке. Как известно, Гумилев проводил четкий барьер между Казахстаном и Узбекистаном, рассматривая Узбекистан уже как зону другой цивилизации. Если мы возьмем Казахстан под защиту, подобные идеи могли бы взять верх. Другое дело, что такой геополитический ход вызвал бы серьезную реакцию внутри самой России: вскоре возник бы вопрос о необходимости переосмысления форм жизни, культуры и бытового уклада русского народа, который уже не смог бы осознавать себя главенствующим этносом.


***
Итак, Россия временно или навсегда утратила способность выбирать свое будущее. Наша геокультурная судьба сейчас определяется в значительной степени не нами, а тем, как пойдут дела в Афганистане, насколько боеспособными окажутся абхазы после того, как российские войска уйдут из Грузии, и не возникнет ли волнений на китайской части Великого Лимитрофа, способных открыть США (и Японии) путь в "старую" Центральную Азию с востока. Как я уже говорил ранее, такое плачевное положение, в котором оказалась Россия, вовсе не было неизбежным. Еще два месяца тому назад у нас было собственное Будущее, которое мы могли строить сами. Мы утратили это Будущее в надежде усесться "с краю стола сильных и богатых". Теперь нужно надеяться на удачное стечение обстоятельств, чтобы через пять-шесть лет "остров Россия" сохранил, по крайней мере, внутреннюю суверенность, не говоря уж об отыгрывании геокультурной субъектности. Причем, еще неизвестно - кто, какая элита, будет отыгрывать?

ВАШ ОТКЛИК!

АРХИВ ВИРТУАЛЬНОГО ЭССЕ