Исходной концептуально-теоретической базой моих исследований по данной проблематике является концепция групп интересов, которая разрабатывается западной политологией с первых десятилетий ХХ в. и продолжает разрабатываться поныне. В зависимости от характера отношений групп интересов с государством и их роли и места в политической системе группы интересов изучаются в рамках либо плюралистического, либо корпоративистского направлений современной политологии. Если первое рассматривает взаимодействие групп и государства, складывающееся на основе полной независимости первых, то второе изучает те виды этого взаимодействия, которые предполагают определенные степени согласования и чаще всего – его институциональное оформление.

Поскольку в реальной действительности ни «чистого плюрализма», ни «чистого корпоративизма» не существует, возникшее в 70-е – 80-е гг. на волне «расцвета» неокорпоративистских исследований противостояние плюралистов и корпоративистов постепенно сходит на нет, и корпоративная проблематика изучается чаще всего в рамках более широкой системы функционального представительства, т.е. представительства интересов. Рассмотрению сути данного звена политической системы и его отличием от другой – партийно-политической его составляющей была посвящена одна из первых статей автора в «Полисе» («Политическое представительство интересов: опыт Запада и проблемы России». «Полис», №4, 1998).

В статьях 1994 г. («Организованные интересы и государство: смена парадигм» – «Полис», №2 и №5, 1994) я попытался проследить смену моделей взаимодействия групп интересов и государства, произошедшую в результате крушения советского политического режима. Систему взаимодействия между укреплявшимися в 60-е – 70-е гг. группами интересов (прежде всего это были министерства, ведомства и так.наз. комплексы) и высшей партийно-государтвенной властью в СССР я определяю как бюрократический корпоративизм. Данный феномен принципиально отличался от «нового», «либерального» корпоративизма, сложившегося в послевоенный период в ряде западноевропейских стран. В статьях подчеркивалось, что СССР отнюдь не был «корпоративным государством», ибо бюрократический корпоративизм являлся лишь «подсистемой», сама же система продолжала оставаться тоталитарной.

Возникший в конце 80-х – начале 90-х годов в результате распада существовавших связей плюралистический хаос начал мало-по-малу сменяться неким симбиозом старого, бюрократического и нового, квазирыночного корпоративизма, с одной стороны, и системой квази-плюралистического взаимодействия – с другой. В дальнейшем, несмотря на далеко зашедшую приватизацию и формирование субъектов рыночной экономики верх взяла тенденция к созданию того типа отношений между влиятельными финансово-промышленными образованиями и государством, который я назвал олигархическим корпоративизмом. Основным мотивом, который определял поведение обоих субъектов данных отношений, т.е. представителей бизнес-элиты и государственной бюрократии, являлось получение политической ренты. Не являясь заработанным доходом, она представляет собой часть получаемой посредством различного рода законных и незаконных сделок государственной собственности и иных ресурсов, находящихся в распоряжении чиновничества. (См. «Новый российский корпоративизм: демократический или бюрократический» – «Полис», №2, 1997).

Важной составляющей политической активности крупного российского бизнеса является участие в партийно-политической борьбе и в электоральном процессе. Данная тема затрагивается, в частности, в статье «Корпоративный капитал в российской политике» («Полис», №4, 2000), где делается попытка проследить эволюцию развития российских корпораций и их отношений с государством с конца 80-х гг.

Будучи почти постоянным участником конгрессов Международной ассоциации политических наук и отслеживая западную литературу по корпоративистской проблематике, я посвятил одну из своих публикаций в журнале анализу работ западных авторов, в которых прослеживалась и прослеживается эволюция отношений корпоративистского толка в различных странах и регионах мира. Вопреки утверждениям «крайних» плюралистов, утверждающих, что корпоративизм мертв и что начавшаяся с конца 70-х гг. «неолиберальная эра» означала его закат, авторы указанных работ убедительно доказывали живучесть корпоративизма, причем некоторые из них даже предрекали его «ренессанс» (с чем вряд ли можно согласиться). В статьях («Новейшие тенденции в изучении гражданского общества и государства» – «Полис», №1, 1998; «Корпоративный капитал в мировом контексте» – «Полис», №6, 2000), мною подчеркивается роль микрокорпоративизма, в рамках которого государство взаимодействует с отдельными компаниями и корпорациями, а не с отраслевыми и общенациональными предпринимательскими ассоциациями и профсоюзами, как это имеет место в «мезо- и «макрокорпоративистских» моделях трипартистского толка. Одновременно я обращаю внимание на роль (в ряде случаев возросшую) комитетской системы, являющейся основным институциональным звеном современной системы функционального представительства. Подчеркивается также особое значение данных учреждений в условиях снижения роли партийно-электоральных механизмов политического управления. В условиях России, где эти механизмы крайне слабы, «комитетской системе», основанной на демократических принципах формирования и функционирования, могло бы принадлежать особое место в создании эффективных органов государственного управления. Определенные предпосылки такого развития я усматриваю в заметно усилившейся институционализации отношения крупного бизнеса и государства (см. «Крупная российская корпорация в системе власти» – «Полис», №3, 2001 г.).

В центре моих исследовательских интересов продолжает оставаться корпоративная проблематика, анализ основных этапов формирования корпоративного сектора экономики России; отмечу, что процесс этот во-многом определяет не только экономическое, но и социально-политическое развитие России, и поскольку он далеко не закончен, и необходимо продолжать отслеживать его наиболее существенные черты и особенности. В частности, я предполагаю в конце 2001 г. завершить работу над проектом «Крупная российская корпорация как социально-политический институт» и опубликовать этот труд в 2002 г. в виде полноценной монографии (вышедшая в 2000 г. работа под этим названием является «промежуточным» изданием, предназначенным, в основном, для обсуждения со специалистами и работниками организаций, при содействии которых был получен эмпирический материал). В рамках данного проекта мной осуществляется “case study”, объектом которого является крупнейшая российская нефтяная корпорация «ЛУКОЙЛ». В дальнейшем предполагается участие в коллективных монографиях, причем основное внимание будет сосредоточено на выявлении роли и места корпоративного капитала (российского и зарубежного) в процессах глобализации.

Таковы, в самом кратком изложении, основные концептуальные и эмпирические составляющие моих публикаций по корпоративной проблематике. Все, кто заинтересовались ею, может почерпнуть более подробную информацию как из упомянутых выше статей в журнале «Полис», так и в книгах, названия которых даны в самом начале данного представления. Надеюсь, что на страницах журнала найдут отражение и результаты моих последующих изысканий.

Сергей ПЕРЕГУДОВ