Александр ЛЮСЫЙ

Двусмысленность Современности

Рецензия на книгу:
Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности.
Пер. группы авторов под ред. Д. Скопина, Б. Кагарлицкого, Б. Скуратова.
М.: Логос-Альтера, Ессе Homo, 2003. — 272 с. (Левая карта);
Другое издание:
Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентификации.
Пер. А. Кефал, П. Хитского, при участии А. Маркова.
М.: Логос, 2004. — 320 с.
(Впервые опубликована в журнале "КОСМОПОЛИС". №1(7) 2004)

Две тысячи лет назад идея о том, что «нет ни эллина, ни иудея», нашла питательную почву среди самых обездоленных людей. Теперь же нация, раса и класс служат для них убежищем. И если одно из этих убежищ рассыпается, то они быстро переходят в соседнее, что и объясняет столь стремительные колебания от одного «пристанища» к другому, при всей их кажущейся несовместимости.

Начало XX в. оказалось теснейшим образом связано с понятием «интернациональность», а завершение столетия происходило под знаком такого интеллектуального убежища, как интертекстуальность. Предлагаемая российскому читателю книга (Balibar E., Wallerstein I. «Race, Nation, Class: Ambiguous Identities», 1988 r.) дает повод и для их продуктивного сопоставления сквозь призму само собой возникающей интерклассовости (при том что авторы используют термины в классическом понимании, без постмодернистской приставки «интер-»).

Тем не менее интернациональный авторский дуэт в лице французского философа Этьена Балибара и американского историка и социолога Иммануила Валлерстайна объединяет стремление использовать марксистский анализ классового разделения общества применительно к новым условиям, когда в мире происходит реанимация расизма и национализма. Для Балибара «марксизм как искусство вопрошать о природе социальных антагонизмов всегда опережает свое собственное "завершение"». В условиях потери интернациональными классами своей «видимой идентичности» «что-то от марксизма может рассматриваться как неустранимое до тех пор, пока классовая борьба остается принципом постижимости социальных трансформаций, существующим если и не в качестве единственной "фундаментальной детерминации" или "мотора" исторического движения, то, по крайней мере, как непримиримый, всеобщий антагонизм, абстрагироваться от которого не может никакая политика».

Валлерстайн, отталкиваясь от интерпретаторского мнения, что «у каждого свой Маркс», уточняет, что у каждого как минимум «два Маркса». И дело не столько в хронологическом разрыве между Марксом «ранним» и «поздним», сколько в фундаментальном противоречии внутри самой марксовой эпистемиологии, порождающем две различные историографии. С одной стороны, Маркс — беззаветный борец против буржуазной либеральной мысли с ее антропологией, центрированной на понятии человеческой природы, кантовскими категорическими императивами, верой в медленное, но неизбежное улучшение человеческого естества, озабоченностью индивидуальными поисками свободы. В противоположность данному понятийному набору Маркс утверждал существование множественных социальных реальностей, каждая из которых обладает особой структурой и расположена в отдельном мире, определенном своим способом производства. Он ставил перед собой задачу раскрыть то, как именно эти способы производства функционируют за их идеологическим занавесом. В итоге, вера в «универсальные законы» помешала распознанию особенностей каждого из способов производства, секреты функционирования которых остались не полностью разгаданными. С другой стороны, Маркс был представителем универсализма и приверженцем жесткой версии неумолимого прогресса с ее линеарной антропологией: способы производства он предпочитал выстраивать в шеренгу как школьников. Для либералов более приемлем «второй Маркс», с которым удобней идти на интеллектуальный и политический компромисс. Современному автору впору задуматься об интермарксизме, но Валлерстайн делает выбор в пользу «первого Маркса», критиковавшего капитализм как историческую систему, делавшего акцент на специфичности различных исторических систем.

Если говорить о «двух Марксах» самих авторов этой книги, то, пожалуй, следует отметить в большей степени интенсификацию Маркса со стороны Балибара и преобладающую нацеленность на экстен-сификацию Маркса у Валлерстайна. Балибар ставит задачу отделить «подлинные взгляды Маркса» от его чисто идеологических представлений, например, о том, что с развитием капитализма классовые отношения «упрощаются». Наоборот, нет идеального типа классов (пролетариат и буржуазия), но есть процессы пролетаризации и обуржуазивания, в каждом из которых содержатся внутренние антагонизмы. Социальная конфликтность пересекает классы, принимая ряд иных форм, от «войны поколений» до этнических и религиозных столкновений. Несмотря на институциональную неустойчивость или благодаря ей, новые или забытые старые конфликты с виду кажутся более значимыми. «Такова, быть может, самая радикальная форма "исчезновения классов": не просто-напросто растворение социально-экономической борьбы и интересов, которые она отражает, но утрата ими центральной политической роли, их вплетение в ткань многоформенной социальной конфликтности, где факт вездесущности конфликта не сопровождается никакой иерархизацией, никаким видимым разделением общества на "два лагеря", никакой "последней инстанцией", детерминирующей обстоятельства и эволюцию, никаким другим указывающим направление перемен вектором, кроме случайной результирующей технологической необходимости, идеологических страстей и государственных интересов». И ориентиры новой политической философии указывают скорее на «гоббсо-ву», чем на «марксову» ситуацию. Третьего не дано (хотя тут и можно предложить промежуточный термин вроде «гоббс-интер-марксизм»),

Валлерстайн обращает внимание на геополитическую перспективу классовых отношений, обрушившихся на страны «третьего мира». Африканцы, занимающиеся сельским хозяйством, — это пролетарии нашего времени, «продающие» свою рабочую силу даже в тех случаях, когда с формально-юридической точки зрения они в качестве фермеров-землевладельцев работают сами на себя. Раса поэтому оказывается  размытым   коллективным   представительством для международной классовой категории народов-пролетариев, а расизм — актом поддержания существующей международной социальной структуры. Не от первого ли из этих понятий ведет свое происхождение неологизм «государства-изгои», не от второго ли — тупиковый термин' «международный терроризм»?

Предлагаемое Балибаром весьма актуальное для постсоветского пространства понятие «вымышленная этничность», то есть этничность, на самом деле учреждаемая национальным государством, отнюдь не является чистой иллюзией, не влекущей за собой исторических последствий. Наоборот, по аналогии с persona ficta (лат. — условная личность. — Авт.) из юридической практики оно обладает институциона-листским эффектом, «эффектом выработки», ибо национальное и националистическое государство стало главным «редук-ционером сложности» современной истории. Социалистическая идеология классов и классовой борьбы, развивающаяся в перманентной конфронтации с национализмом, вследствие эффекта исторического миметизма в конечном итоге копировала его. Родственное же слияние национального государства и буржуазии занимает исторически преходящий период. Первоначально понятие «буржуа» означало жителя городского района, причем жителя «свободного» (в частности, от цементирующих общество обязанностей). С самого начала в этом понятии таились аномальность и двусмысленность, строго говоря, лишающие «буржуа» четко закрепленного места в социуме. И не случайно современная буржуазия демонстрирует куда более впечатляющий урок интернационализма, чем пролетариат.

Любопытно, что отмеченная выше актуальность этой книги вылилась в двойное российское издание. Каждое из этих изданий имеет свои достоинства. Все же нельзя не отметить некоторую «облегченность» первого из них, наглядно проявившуюся в объеме («Левая карта» как будто так и просится в руки нынешним российским политкартежникам). Не обошлось и без проколов. К примеру, редкое английское выражение «pollyanna», означающее «простодушный оптимизм», превратилось в австрийского химика и социолога Майкла Пола-ньи. Второе издание выигрывает большей основательностью, в частности, более основательным комментарием. Так, объяснение перевода одного из центральных понятий в теории Валлерстайна как «мир-экономика» («luorld-economy») превращается в компактное терминологическое эссе: «Мир-экономика как социальная система отличается структурно от "мир-империи" только тем, что она интегрирована относительно независимыми экономическими связями, а не административными институтами государства» (в первом же издании расшифровка этого понятия вверяется только Балибару). В заключение остается пожелать нашему книжному производителю выпускать побольше Балибаров и Валлерстайнов, хороших и разных, тем более что творческое наследие этих мыслителей включает и массу других работ.

ВАШ ОТКЛИК!