К БОЛЕЕ ТОЧНЫМ ОЦЕНКАМ ТРАНСФОРМАЦИЙ В РОССИЙСКОЙ ЭЛИТЕ

Ш. Ривера, Д. Ривера

РИВЕРА Шэрон Вёрнинг (RIVERA Sharon Werning), доцент колледжа Хэмилтон;
РИВЕРА Дэвид У. (RIVERA David W.), преподаватель колледжа Хэмилтон (Нью-Йорк, США).
Для связи с авторами: drivera@hamilton.edu

Ключевые слова: Россия, элита, силовики, когортный анализ, милитократия, Крыштановская, White.

В течение десятилетия, последовавшего за распадом Советского Союза, постоянно вспыхивали жаркие дебаты вокруг состава элиты в период правления Б.Ельцина. Эта дискуссия вращалась вокруг вопроса, осталась ли у власти старая советская номенклатура или же политический поворот начала 1990-х годов имел также результатом социальную революцию в слое элиты. Одни подчеркивали высокий уровень воспроизводства элиты в начальный период существования посткоммунистической России [Hanley, Yershova, Anderson 1995; Kryshtanovskaya, White 1996: 711-733]. Другие утверждалось, что посткоммунистическая элита после окончания советского периода претерпела серьезные изменения [Ашин 1993: 58-59; Lane, Ross 1998; Rigby 1999; Rivera 2000].

С приходом к президентской власти В.Путина состав политической элиты еще раз оказался в центре внимания. В частности, аналитики отметили массовое появление на самых различных правительственных постах новых чиновников - из военной среды и из органов безопасности. Они получили обобщенное название "силовики" - т.е. выходцы из "силовых министерств", таких как Федеральная служба безопасности (ФСБ), Министерство внутренних дел (МВД) и Министерство обороны. Эти чиновники, как широко считается, оказывают существенное влияние на политический курс современной России.

В статье рассматривается состояние дел на основе критического анализа как опубликованных работ, так и оригинальных подборок данных. В ней доказывается, что, даже если эффект присутствия "силовиков" в российской политической жизни был столь же негативным, как это обычно утверждается, число "силовиков" на видных позициях оказалось не столь существенно, как считалось ранее. В частности, как рекалькуляция индикаторов, взятых из ключевой исследовательской работы по этой проблеме [Kryshtanovskaya, White 2003], так и наш анализ новых показателей показывают, что данные о нарождавшейся "милитократии" во время первого срока пребывания Путина у власти, хотя и обладают некоторой валидностью, все же значительно преувеличены.

Приход военных в российское чиновничество

С того момента, как Путин занял кресло российского президента в новогодний день 2000 г., многочисленные аналитики указывали на увеличивающееся влияние "силовиков" на российскую политику. В самом видном по сей день исследовании элит эпохи Путина, которое авторы озаглавили "Путинская милитократия", Ольга Крыштановская и Стивен Уайт пишут, что доля военных и представителей органов безопасности в российской элите увеличилась с 11.2% в 1993 г. при Ельцине до 25.1% в 2002 г. при Путине. Они делают вывод, что, "если бы только несколько генералов пришли в политику, то не было бы причин придавать этому столь много значения. Но то, с чем мы имеем дело - это не ограниченное количество индивидуальных перемещений, но целая миграция, которая составила 15 до 70% членства в различных элитных группах" [Kryshtanovskaya, White 2003: 293, 303].

Какое влияние это "нашествие" силовиков на посты в политической власти могло оказать на политику правительства? Чего можно было бы ожидать от "милитаризованного" Кремля - так это перехода к милитаристской внешней политике, особенно на пространстве бывшего СССР. Некоторые аналитики предсказывали, что Кремль в условиях доминирования силовиков будет вести себя более агрессивно на международной арене. Тем не менее, российская внешняя политика во время первого срока Путина характеризовалась как стремлением к стратегическому сотрудничеству с Западом, так и продолжением в целом мирной, неимпериалистической политики, проводившейся в период пребывания у власти Б.Ельцина [Ривера 2005].

В противовес этому многие аналитики обнаружили явную связь между инфильтрацией во власть силовиков и усилением авторитаризма, который укреплялся в России со времени прихода к власти Путина [1]. К примеру, лидер КПРФ Г.Зюганов предупреждает, что "значительное число бюрократов и офицеров-силовиков в пропрезидентской партии 'Единая Россия' означает, что эта партия является не политическим блоком, а своего рода командным пунктом, где попахивает полицейским государством" […And Warns... 2003]. Крыштановская и Уайт [Kryshtanovskaya, White 2003: 303-304] аналогичным образом характеризуют государственное устройство при Путине и добавляют, что "изменение количества обязательно должно привести к качественному изменению… Чем прочнее милитократия, тем больше посткоммунистическая российская политика будет напоминать по своим характеристикам полностью формальную демократию советского периода". Со времени публикации принципиальной статьи Крыштановской и Уайта их обобщение, будто одна четверть нынешней российской элиты - выходцы из рядов КГБ или военных кругов - неоднократно цитировалась и учеными, и журналистами [см. Reddaway et al. 2004; Bellaby 2004]. Более того, их тезис о быстрой милитаризации стал даже еще более известным во время второго президентского срока Путина, а журнал The Economist зашел настолько далеко, что назвал Россию "неокагэбэшным государством" [The Making... 2007]. Другие материалы с подобными оценками см. [Bremmer, Charap 2006-07: 83-92; Treisman 2007: 141-153].

Источники данных и методология

Наши исследования состава раннепутинской элиты базируются на двух источниках: 1) данные, содержащиеся в работе Крыштановской и Уайта 2003 г.; и 2) оригинальная база данных, состоящая из подборки ежегодников под названием "Федеральная и региональная элита России: Кто есть кто в политике и экономике. Ежегодный биографический справочник" [Мухин 2001, 2002, 2004]. Эти справочники публикуются независимым исследовательским учреждением - Центром политической информации (ЦПИ), который выпустил кроме всего прочего исследования российских регионов, политических элит и лидеров бизнеса [www.spic-centre.ru].

Существуют три общепринятых подхода к идентификации элит в каждом обществе. Наиболее распространенный метод для определения вхождения в элиту - это позиционный анализ (positional analysis). При использовании этого метода исследователи "исходят из того, что формальные правительственные институты представляют собой путеводную карту властных отношений и что чиновники, находящиеся на высоких постах в этих институтах, весьма вероятно, обладают политической властью" [Putnam 1976: 15]. Такой подход исходит из того, что элита - это люди, занимающие четко обозначенные, высокие позиции в формальных институтах.

Второй метод, репутационный анализ (reputational analysis), "опирается не на формальные организационные раскладки, а на неформальную репутацию во власти" [ibid.: 16]. С особым случаем мы встречаемся тогда, когда индивиды, не занимая высоких формальных постов, тем не менее, оказывают важное влияние на принятие решений или результаты.

Наконец, ученые могут использовать анализ решений (decisional analysis), который идентифицирует индивидов у власти "путем изучения того, как принимаются те или иные решения и, в особенности, путем вычленения тех, кто успешно инициирует или отвергает предложения" [ibid.: 17] [2]. Анализ решений достаточно затруднителен и, таким образом, менее часто используется для исследования элит.

Хотя точная методология отбора индивидов для включения в справочники ЦПИ, к сожалению, в них не прописана, очевидно, она представляет собой комбинацию этих трех методов (позиционный, репутационный и метод анализа решений). Редактор справочников утверждает, что главным критерием для включения индивида была способность "изменить или способствовать изменению политических и экономических процессов в России в течение данного периода" [Мухин 2002: 3]. Таким образом, справочник 2002 г. включает "биографии индивидов, которые, по мнению редактора, были выдающимися членами российского общества в период 1990-2002 гг." и кто "сохраняет известность в 2002 г.". Эти индивиды составляют некий "пул" элит, отличающийся по составу от тех, кто главным образом причисляется к растущей милитократии.

Элитная когорта в статье Крыштановской и Уайта состоит из 786 индивидов, которые были отобраны исключительно посредством позиционного подхода. В частности, их элиты состоят из представителей следующих пяти секторов: 1) 24 члена Совета безопасности в 2003 г., которых они именуют "национальными лидерами"; 2) "58 членов российского правительства в 2003 г."; 3) региональные элиты, состоящие из 88 глав субъектов Российской Федерации (без Чечни); 4) "168 членов Совета Федерации"; 5) 448 депутатов Государственной думы, избранной в декабре 1999 г. [Kryshtanovskaya, White 2003].

В отличие от этого наша база данных гораздо шире, включая также большинство ключевых членов федерального правительства и двух палат Федерального Собрания. Мы это выяснили путем сравнения справочника ЦПИ с другим справочником, подготовленным другим независимым аналитическим центром в тот же самый год. Последний том, "Российская власть в лицах: Биографический справочник", который включает 109 ведущих политиков, представляющих исполнительную, законодательную и судебную ветви власти, как президент, премьер-министр, председатели кабинетов и лидеры фракций в обеих палатах Федерального Собрания, главы ключевых юридических органов, высокопоставленные фигуры в президентской администрации [Кожевникова, Михееску 2001: 1]. Около трех четвертей этих людей были также включены в справочник ЦПИ 2001 г. Таким образом, наша база данных включает большинство индивидов из высших эшелонов власти, которых можно было идентифицировать на базе только лишь позиционного анализа.

"Эфэсбэизация власти" - реальная и преувеличенная

В современной России глубокая трансформация элит, как представляется, привела на авансцену качественно новых людей. Как утверждают Крыштановская и Уайт [2003], существенно большее число находившихся у кормила власти в 2003 г. происходили из военных кругов и органов безопасности, чем во времена Ельцина. В частности, они утверждают, что 26.6% политической элиты путинской эры имели "военное образование" (по сравнению с 6.7% ельцинской элиты, находившейся у власти в 1993 г.). Они также представляют расклад внутри "милитаризованной элиты" по каждому из пяти секторов, которые они анализировали: 58.3% в национальном руководстве, 32.8 в правительстве, 10.2 в региональной элите, 14.9 в верхней палате парламента и 9.4% в нижней палате. Крыштановская и Уайт затем усредняют эти цифры, чтобы агрегировать "среднюю величину по когорте" за 2003 г. в 25.1%. Под этим они подразумевают, что 25.1% вышли из военных кругов и компетентных органов. После представления эквивалентных данных за 1988, 1993 и 1999 гг. они делают вывод: "привязка к военным кругам стала во все большей степени выдающейся характеристикой политической элиты с позднесоветского периода. Между годами перестройки и серединой путинского первого президентского срока, доля военных увеличилась почти в семь раз. После избрания Путина в 2000 г. они начали активно участвовать в экономической и политической жизни" [Kryshtanovskaya, White 2003: 292].

Есть один слегка тревожащий аспект в анализе Крыштановской и Уайта: они не раскрывают методов определения и кодирования "представителей милитократии". Еще большие проблемы создает то, что их "средний показатель по когорте" дает агрегированную оценку различных групп, как будто они эквивалентны по размеру или влиянию. В частности, доля силовиков в российском руководстве (которая, повторим, определяется как 24 члена Совета Безопасности) усредняется в процентном отношении с нижней палатой парламента (который состоял из 448 членов). В результате статистический вес члена Совета Безопасности в 18.7 раза превышает вес депутата Думы в общем "среднем показателе по когорте". Когда любые из очень больших или малых секторов имеют крайние пропорции, такой подсчет приводит к искажению показателей в тех случаях,. К сожалению, это именно случай со данными Крыштановской и Уайта 2003 г.: Совет Безопасности представляет собой самый малый сектор элиты и имеет наибольшую пропорцию силовиков (58.3%), а нижняя палата парламента составляет крупнейший сектор элиты и обладает наименьшей долей выходцев из группы военных и органов безопасности (9.4%).

Принципы альтернативной суммарной статистики, которой удается избежать подобных искажений и которая, таким образом, должна представить более аккуратное отображение общей доли силовиков в элите каждой когорты, могут быть сформулированы следующим образом: 1) суммирование числа представителей силовиков по всем пяти элитным секторам; 2) суммирование общего числа индивидов в каждой когорте элиты и 3) деление первой цифры на последнюю для вычисления доли военного представительства в элитной когорте в целом. Крыштановская и Уайт не дают исходных цифр, но соответствующие показатели могут быть легко вычислены на основе предоставленной ими информации [3]. Такое исчисление для когорты Путина 2003 г. означает, что было лишь 109 силовиков из 786 индивидов, что равняется 13.9%, или составляет примерно половину от 25.1%, о которых говорилось в статье. Другими словами, по нашим перерасчетам данных Крыштановской и Уайта, менее одной седьмой из российской элиты 2003 г. было рекрутировано из "силовых министерств", а не одна четверть, как сообщают авторы в своей широко цитируемой статье.

В третьей колонке табл.1 мы даем аналогичные расчеты для трех других когорт элиты в периоды Горбачева и Ельцина. Эти перерасчеты показывают, что центральное достижение исследования Крыштановской и Уайта валидно, но явно преувеличено: присутствие силовиков в российской элите увеличивалось монотонно после перестройки и достигло новых высот при Путине, но оно выросло в три раза с 1988 г., а не в семь раз, как говорится в статье. Более того, согласно этим данным, разбухание при Путине слоя чиновников - выходцев из военной среды значительно, но не соответствует тому, что называется "беспрецедентным". Например, когда Е.Примаков был назначен премьер-министром в сентябре 1998 г., он также начал заполнять посты своими бывшими коллегами из службы разведки [International Institute… 1999: 123-133]. В результате представительство силовиков в элите увеличилось на 3.6% между 1993 и 1999 гг. и на 4.6% между 1999 и 2003 гг.

Таблица 1
Перерасчет данных Крыштановской и Уайта по присутствию военных в российской элите

Источник: [Kryshtanovskaya, White 2003: табл. 2].

Еще менее милитократична?

Однако какие паттерны предстанут перед глазами, если окуляр "микроскопа" перевести с политических элит на более широкую группу социетальных акторов - на тех, кто оказывает значительное и постоянное влияние во многих секторах российского общества? Чтобы ответить на этот вопрос, мы проанализировали профессиональный бэкграунд элит в справочнике ЦПИ. Во-первых, мы выбрали четыре различных реперных точки, чтобы представить различные политические поколения - периодов Брежнева, Горбачева, Ельцина и Путина - и чтобы сделать наши данные сравнимыми с данными [Kryshtanovskaya, White 2003]. Затем мы закодировали должности, которые эти индивида занимали в выбранные годы (1976, 1986, 1996 и 2001). Дополнительно мы закодировали те должности, которые они занимали непосредственно перед назначениями на посты в указанные четыре года. В результате нашего первоначального кодирования получился список из 170 мест работы, которые мы затем сгруппировали в пять категорий и 15 субкатегорий (они представлены в табл. 2). Например, активист партии "Яблоко" (если он/она не занимает одновременно пост в Государственной думе или ином органе), кодировался как занимающийся "неправительственной политической работой" в категории "Партии и гражданские группы".

В более широкой категории "Культура/СМИ/Профессионалы" субкатегория "Беловоротничковые профессионалы" включает ученых, преподавателей, исследователей, докторов, адвокатов и т.п. "Культура" включает артистов, актеров, режиссеров, писателей и музыкантов. А субкатегория "СМИ" состоит из главных редакторов, журналистов, радиоведущих, глав телекомпаний и радиостанций. В категории "Экономика" мы проводили различие между приватизированными предприятиями и частным бизнесом, с одной стороны, и государственными предприятиями, с другой, по формальному принципу: если компания классифицировалась как акционерное общество или каким-либо другим образом, указывавшим на то, что она относится к коллективному или частному виду собственности, то она попадала в субкатегорию "Частный бизнес и финансы". Иначе она кодировалась как государственное предприятие.

Таблица 2
Занятия социетальной элиты в 1996 г. (N=1055)

Источник: данные из [Мухин 2002].

В табл. 2 представлены позиции, которые в 1996 г. занимали 1055 представителей элиты, перечисленных в справочнике 2002 г. В ней показано, что только 4.3% элиты 2002 г. были заняты в военной области и в сфере обороны (т.е. служили в ФСБ, Внешней разведке, в военном управлении, МВД, пограничных войсках, железнодорожных войсках и в Федеральной налоговой полиции, а также в отряде космонавтов) [4].

Однако, конечно, данные только за 1996 г. не дают возможности увидеть всю картину. Надежнее было включить в анализ долю представителей элиты, которые когда-либо занимали посты в сфере безопасности. Таким образом, мы проанализировали восемь контрольных точек по элите в нашей базе данных (т.е. посты, которые они занимали в 1976, 1986, 1996, 2001 гг., а также их посты непосредственно накануне этих четырех выборок). Хотя была проверена не каждая позиция, занимаемая индивидом в тот или иной период, мы в достаточной степени уверены, что, если кто-либо в своей карьере когда-либо подвизался на военной стезе или в сфере безопасности, наши данные отразили бы это. Например, крайне маловероятно для человека занимать пост в каком-либо "силовом министерстве" лишь один-два года без необходимой образовательной подготовки. По нашим вычислениям 10.7% элиты в нашей базе данных имеют опыт работы в одной из областей, связанных с безопасностью. Суммируя, отметим, что присутствие людей из военного аппарата и органов безопасности в российской широкой социетальной элите было даже ниже, чем цифры, приводимые Крыштановской и Уайтом или те, которые предлагает наша рекалькуляция.

Достоверность этого обобщения подкрепляется данными по образованию в биографиях наших субъектов. Для кодирования образовательного бэкграунда элиты, мы использовали справочные данные о тех факультетах, на которых они получили диплом. Если подобная информация была недоступна, мы старались обозначить их образовательный бэкграунд, исходя из типа университета, который они посещали. В большинстве случаев это была вполне посильная и адекватная задача. Например, человек с дипломом Новосибирского института гражданской инженерии кодировался как имеющий инженерное образование; выпускник Всесоюзного государственного института кинематографии (ВГИК) кодировался как имеющий подготовку в области культуры. Мы указывали "военное образование" для тех, кто вышел из стен военного училища, военной академии или образовательных заведений КГБ или МВД или имел там некую образовательную подготовку [5]. "Экономическое или юридическое образование" подразумевало подготовку в области экономики, финансов, внешней торговли, менеджмента, статистики, бухучета или права - либо на младших, либо на выпускных курсах.

Табл. 3 демонстрирует долю социетальных элит с военным образованием наряду с данными о политической элите в статье Крыштановской и Уайта. Как следует из таблицы, только 8.9% социетальной элиты имеют военное образование, тогда как 25.0% имеют подготовку в области экономики или права. Хотя политические элиты, согласно Крыштановской и Уайту, демонстрирует практически те же показатели в экономической и правовой подготовке, что и рассчитанные нами для социетальных элит, гораздо более высокий процент политических элит имеют военное образование (см. табл. 3) . Иными словами, данные по образованию для исследованных нами более широких групп элиты не демонстрируют уровня милитаризации, обозначенного в исследовании Крыштановской и Уайта.

Таблица 3
Возраст и образовательная подготовка элит эпохи Путина

Источники: Дли политических элит: [Kryshtanovskaya, White 2003, табл. 1]; для социетальных элит: данные из справочника [Мухин 2002].

Заключение

Нами установлено, что после прихода к власти президента Путина в 2000 г. усилился приток в элиту представителей военных кругов и органов безопасности. Тем не менее, их присутствие было не столь велико во время первого срока Путина, как указывается в предыдущих исследованиях. Фактически истинная доля колебалось в промежутке между 10% (если мы говорим об элите в широком смысле) и 14% (если под элитой подразумевать лишь российских госчиновников).

С другой стороны, также представляется возможным, что приток силовиков на высокие посты - как государственные, так и общественные - продолжался в последующие годы. Впрочем, не исключено, что сегодня 25% элиты рекрутируется из различных учреждений безопасности. Будем надеяться, что Крыштановская, Уайт и другие сейчас уже занимаются анализом данных как второго путинского срока, так и первого президентского строка Дмитрия Медведева.

______________________________________
Ашин Г. 1993. Правящая элита и общество. - Свободная мысль, № 7.
Кожевникова Г., Михееску Л. 2001. Российская власть в лицах. Биографический справочник. М.: Центр "Панорама".
Мухин А.. (ред.). 2001. Федеральная и региональная элита России: Кто есть Кто в политике и экономике. Ежегодный биографический справочник. M.: Издательство ГНОМ и Д.
Мухин А. (ред.). 2002, 2004. Федеральная и региональная элита России: Кто есть Кто в политике и экономике. Ежегодный биографический справочник. M.: Центр политической информации.
Ривера Д.У. 2005. Расширение НАТО и Россия: Анализ внешней политики России в 90-е годы. - Обозреватель, № 2 (181).
Ривера Ш.В. 1995. Тенденции формирования состава посткоммунистической элиты в России: Репутационный анализ. - Полис,. № 6.
…And Warns of Emerging Police State. 2003. - RFE/RL Newsline, 8.12.
Bellaby M.D. 2004. Putin Government Packed with Former Spies. - Associated Press, 5.03.
Bremmer I., Charap S. 2006-07. The Siloviki in Putin's Russia: Who They Are and What They Want. - The Washington Quarterly, vol. 30, № 1.
Hanley E., Yershova N., Anderson R. 1995. Russia-Old Wine in a New Bottle? The Circulation and Reproduction of Russian Elites, 1983-1993. - Theory and Society, vol. 24, № 5.
International Institute for Strategic Studies. 1999. - Strategic Survey 1998/99. Oxford: Oxford University Press,
Kryshtanovskaya O., White S. 1996. From Soviet Nomenklatura to Russian Elite. - Europe-Asia Studies, vol.48, № 5.
Kryshtanovskaya O., White S. 2003. Putin's Militocracy. - Post-Soviet Affairs, vol. 19, October-December.
Lane D., Ross C. 1998. The Russian Political Elites, 1991-95: Recruitment and Renewal. - Higley J., Pakulski J., Weso?owski W. (eds.). - Postcommunist Elites and Democracy in Eastern Europe. N.Y.: St. Martin's Press.
Putnam R.D. 1976. The Comparative Study of Political Elites. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall.
Reddaway P., Lapidus G.W., Ickes B.W., Saivetz С., Breslauer G. 2004. Russia in the Year 2003. - Post-Soviet Affairs, vol. 20, № 1.
Rigby T.H. 1999. New Top Elites for Old in Russian Politics. - British Journal of Political Science, vol. 29, № 2.
Rivera Sh.W. 2000. Elites in Post-Communist Russia: A Changing of the Guard? - Europe-Asia Studies, vol. 52, №. 3.
The Making of a Neo-KGB State: Russia under Putin. 2007. - The Economist, 25.08.
Treisman D. 2007. Putin's Silovarchs. - Orbis, vol. 51, № 1.

Авторы благодарят Татьяну Грищенко, Татьяну Шпинёву, Григория Заласского и Юлию Зоркину за помощь в исследовании, а также Arthur Levitt Public Affairs Center at Hamilton College за финансовую поддержку.

Перевод С.Чугрова

___________________________________

[1] О трансформации демократии в период правления Путина, см. страновые отчеты по России, опубликованные Freedom House. - www.freedomhouse.org.
[2] Об использовании всех трех методов в российском контексте см. [Ривера, 1995].
[3] В частности, национальное руководство в 2003 г. включало 58.3% х 24, или 14 силовиков; правительство включало 32.8% х 58 (или 19); региональная элита включала 10.2% х 88 (или 9); верхняя палата парламента включала 14.9% х 168 (или 25); а нижняя палата - 9.4% х 448 (или 42).
[4] Отбывавшие обязательную военную повинность не были включены. Согласно нашей схеме кодирования, мы были лишены возможности зафиксировать индивидов, служащих в Министерстве чрезвычайных ситуаций, Федеральной службы охраны (ФСО) или Федеральном агентстве правительственной связи и информации (ФАПСИ), но это едва ли могло бы значительно изменить результаты.
[5] Доля тех, кто был причастен к некоторым военным аспектам в своей образовательной подготовке, возможно, слегка недооценено, поскольку наша схема кодирования исключает, например, выпускников государственного университета со специализацией в военном переводе.