"ГОСПОДИН КРИЗИС, КАК ВАС ТЕПЕРЬ НАЗЫВАТЬ?"

Круглый стол

В Круглом столе приняли участие
ВОЛОДИН Андрей Геннадиевич, доктор исторических наук, главный исследователь ИМЭМО РАН;
КОЛЬБА Алексей Иванович, кандидат политических наук, доцент кафедры государственной политики и государственного управления КубГУ;
КУДРЯШОВА Ирина Владимировна, кандидат политических наук, доцент кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД России;
ЛАПКИН Владимир Валентинович, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН;
ЛЕБЕДЕВА Марина Михайловна, доктор политических наук, профессор, зав. кафедрой мировых политических процессов МГИМО(У) МИД России;
МАКАРЕНКО Станислав Александрович, аспирант кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД России;
ПАНТИН Владимир Игоревич, доктор философских наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН;
ПЛЯЙС Яков Андреевич, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой социально-политических наук Финансовой академии при Правительстве РФ, ученый секретарь Экспертного совета ВАК РФ по праву и политологии (секция политологии);
РОЗОВ Николай Сергеевич, доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии и права СО РАН, профессор Новосибирского государственного университета;
СЕРГЕЕВ Виктор Михайлович, доктор исторических наук, директор Центра международных исследований МГИМО(У) МИД России;
ЧИХАРЕВ Иван Александрович, кандидат политических наук, ассистент кафедры мировой и российской политики отделения политологии философского факультета МГУ им. М.В.Ломоносова.

От редакции. Глобальный финансовый кризис, ставший - благодаря своим уже вполне очевидным социально-политическим составляющим - серьезным интеллектуальным вызовом политической науке, побудил нас обратиться к политологическому сообществу с просьбой прояснить масштаб, причины и возможные последствия происходящего. Одна из возможных гипотез, предложенных для обсуждения: человечество столкнулось отнюдь не с очередным финансовым кризисом, а с первым кризисом глобализации как таковой, быть может, со всеобщим кризисом мироустройства. Мы попросили желающих высказаться и ответить на три группы вопросов: (1) какова природа и происхождение кризиса?; (2) с какими мегатрендами он связан, в чем его исторический смысл?; (3) каковы будут масштабы возможных последствий кризиса, а также каковы основные направления выхода из кризиса и дальнейшего развития? Нами приветствовались также любые другие дополнительные сюжеты о переживаемом ныне кризисе. Разумеется, в настоящий момент вряд ли можно дать исчерпывающие ответы на предложенные вопросы, однако, надеемся, первый шаг к осмыслению происходящего сделан.

В.И. Пантин.
КРИЗИС КАК РУБЕЖ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ
Современный глобальный кризис (точнее, нынешняя его волна, поскольку в перспективе можно прогнозировать вторую и даже третью волну кризиса) представляет собой не случайное, а закономерное явление, связанное с долгосрочными тенденциями (мегатрендами) мирового политического и экономического развития. Именно исходя из таковых долгосрочных тенденций, к которым относятся циклы эволюции международной политической и экономической системы, в свое время мне и В.В.Лапкину удалось спрогнозировать наступление нынешнего глобального кризиса. В то же время нынешний кризис имеет свои особенности и отличительные черты, связанные с далеко зашедшими процессами глобализации, региональной политической и экономической интеграции, глобальной миграции и т.п. Во многом порожденный этими специфическими процессами, он является важным рубежом в мировом развитии.
Его природа сложна и многогранна. Это не просто финансовый ("банковский") или экономический ("ипотечный", "продовольственный", "энергетический" и т.п.) кризис. Это кризис прежнего мироустройства, прежнего мирового порядка, и прежде всего - неолиберальной модели глобализации в том виде, как она сформировалась к концу XX в. К числу наиболее важных черт этой модели относятся доминирующая роль США как мирового экономического, политического и военного лидера, полное отделение в экономике финансовой сферы от производственной и связанное с этим наличие огромного количества ничем не обеспеченных финансовых активов, распространение вширь институтов либеральной демократии безотносительно к тому, существуют ли для них необходимые условия и предпосылки и т.п. Глобальный кризис выявил проблематичность и, во многом, несостоятельность этих составляющих прежней неолиберальной парадигмы. В то же время большинство государств (быть может, за исключением Китая) оказались не готовыми к пересмотру прежнего неолиберального курса и в настоящее время не имеют эффективной стратегии преодоления кризиса.
Кризис также вызван объективно существующей неработоспособностью прежней "однополярной" модели мироустройства. Даже такое богатейшее и могущественное государство, как США, не в состоянии в одиночку решать многочисленные и постоянно усложняющиеся политические, экономические, социальные и культурные проблемы современного мира. При этом попытки Соединенных Штатов управлять миром в одиночку, игнорируя интересы других государств и целых цивилизаций, привели к их финансовому и экономическому перенапряжению, которое и стало одним из важных факторов глобального кризиса.
В связи с этим можно прогнозировать, что последствия кризиса будут весьма масштабными и долговременными. Согласно модели эволюционных циклов (длинных волн) международной политической и экономической системы, выход из полосы кризисных потрясений скорее всего произойдет не ранее 2017-2020 гг. В развитых странах в ближайшие годы возможны острые социальные и политические столкновения, которые, с одной стороны, будут стимулировать проведение важных экономических и политических реформ, а с другой стороны, провоцировать политические и военные конфликты с участием США и стран Европейского Союза. Существенно возрастет политическая и экономическая роль Китая, Японии, Индии, в то время как роль США, по-видимому, несколько уменьшится.
Наиболее сложным и противоречивым в условиях глобального кризиса является положение целого ряда стран Африки, Латинской Америки, а также стран СНГ, которые не успели укрепить свою государственность и создать эффективную и конкурентную политическую систему. Положение России, которая находится между Западом и Востоком и переживает критический этап политической, экономической и социальной модернизации, также является весьма сложным. Скорее всего, кризис потребует усиления реальной, а не бумажной централизации управления в России, ускорит ротацию в верхних и средних эшелонах российской политической элиты. В то же время следствием этой централизации, по-видимому, станет временное ограничение либерализма в политике и в экономике, временное усиление авторитарных тенденций. Однако вероятной альтернативой этому в условиях глубокого кризиса оказывается распад России под давлением множества внутренних и внешних конфликтов.
В перспективе весьма серьезными будут социальные и политические последствия новой (второй) волны глобального кризиса, который может разразиться примерно в 2012-2013 гг. Именно в этот период возможны новые крупные потрясения, связанные с кризисом финансовой системы США и с изменением прежнего мирового порядка. В этот период начнутся глобальные геополитические и геоэкономические изменения, которые неизбежно затронут и Россию. Вместе с тем именно эти потрясения смогут, наконец, открыть возможности для действительно глубокой перестройки мирового порядка, для формирования "многополюсного" мира, для внедрения и распространения принципиально новых, "прорывных" технологий (биотехнологий, нанотехнологий, новых экологически более чистых источников энергии и др.). Кроме того, начнутся процессы выработки новой модели либеральной демократии, учитывающей условия глобального мира XXI в., его полицентричный и полицивилизационный характер.
России необходимо быть готовой к этой новой волне глобального кризиса и извлечь уроки из последствий первой волны кризиса 2008-2010 гг. В частности, необходимы такие меры, как ограничение коррупции и других видов преступности, реальное укрепление государства при учете разнообразия условий в российских регионах, централизация банковской сферы, создание реальных механизмов инвестирования в старые и новые отрасли производства, постепенный отход от доллара и связанной с ним "экономики финансовых пузырей", развитие внутреннего рынка, стимулирование малого и среднего предпринимательства, уменьшение имущественного и социального расслоения в российском обществе. В случае если эти меры хотя бы отчасти не будут реализованы, страна окажется в состоянии глубокой депрессии, и в политической элите произойдут существенные сдвиги. При этом после 2013 г. Россия скорее всего окажется перед серьезными геополитическими вызовами, причем в ситуации нерешенности целого ряда острейших внутренних и внешнеполитических конфликтов.

И.А. Чихарев.
КРИЗИС МИРОУПРАВЛЕНИЯ
Современный кризис, на мой взгляд, представляет собой кризис мироуправления. Такая перспектива, конечно, продиктована позицией политолога-международника, определена дисциплинарной рамкой. Но кризис - момент социального времени, когда именно политические решения определяют дальнейшую траекторию развития. Детерминантами критического положения могут быть понижательные финансово-экономические тренды, негативная экодинамика, культурные противоречия, однако выход из него в любом случае требует политико-управленческих действий и политического лидерства. Кризис - это время политики, период, когда политические процессы детерминируют дальнейшее развитие всех других сфер жизни сообщества. Очевидно, что в сегодняшней ситуации речь идет именно о принятии основополагающих решений в сфере мировой политики, так как наблюдаемые турбулентные процессы, возможно, впервые в истории имеют столь значительный охват и повсеместное проникновение.
Организационно-политическая инфраструктура мирового сообщества формируется c конца XV столетия. В ее центре - управленческая деятельность государств-лидеров, инновационных наций, которые в условиях международной конкуренции, проходя отбор в крупных военных конфликтах, создают и развивают основы современной миросистемы: технологическую (от каравелл до систем глобального позиционирования), финансовую (от нидерландских банков до электронных бирж), информационную (от меркаторовских карт до геоинформационных систем) и политическую (от договоров в Тордесильясе и Вестфалии до Объединенных Наций, ЕС и НАТО). С конца XIX столетия, с появлением и интенсивным развитием мгновенной коммуникации, названные подсистемы качественно усложняются, однако организационно-управленческая инфраструктура остается принципиально неизменной: система конкуренции ведущих государств и жесткого отбора лидера в первой половине XX столетия приобретает форму мировых войн.
Этот конкурентный отбор успешно прошли США, которым удалось стать лидером в осуществлении инновационного прорыва (первое послевоенное поколение человечества, по оценкам А.Тоффлера, создало не меньшее количество продуктивных новшеств, чем все предшествующие поколения, вместе взятые), сыграть определяющую роль в информационной революции, сконструировать глобальную экономическую и финансовую систему. К концу 60-х - началу 70-х годов XX в. миросистема столкнулась с группами проблем, которые формируют повестку дня будущего цикла инноваций и не находят решения со стороны США: энергетическая, экологическая, кластер проблем управления транснациональной экономической активностью и финансовыми потоками, увеличение глобального неравенства и политическое насилие в ответ на эту диспропорцию (в том числе - международный терроризм) и т.д.
На протяжении прошлого века родились три мироуправленческих проекта, в которых инициативы США были определяющими, но роль в осуществлении - противоречивой: Лига Наций, ООН и Новый мировой порядок (первая постбиполярная мироуправленческая инициатива Дж. Буша-ст.). В последних двух случаях существовала принципиальная возможность качественного изменения организационно-управленческой инфраструктуры миросистемы, создания условий регулирования глобализационных процессов на многосторонней основе, однако возобладала конкурентно-конфронтационная мирополитическая логика.
Ставка была сделана на проект транснационального либерализма, предусматривающего распространение дерегулированной глобализации на основе политической инфраструктуры "демократического мира" и "расширения пространства свободы". Последним концептам было придано наступательное значение: соответствующие силовые стратегии были реализованы в 2000-2008 гг. неоконсервативной администрацией Дж. Буша-мл. В результате к середине первой декады XXI в. уровень расходов на вооружения вновь приблизился к значениям конца 1980-х годов, США оказались втянутыми в затратные военные операции. При этом мировая финансово-экономическая система сохраняла тесную зависимость от США, что во многом и явилось финансово-экономической подоплекой сегодняшнего критического положения.
Современный кризис связан с противоречиями нескольких разнонаправленных политических мегатрендов: интеграция и управляемость vs поляризация и либерализация. Объективная необходимость создания многомерных структур глобального управления противостоит практике построения альтернативных коалиций в мировой политике по аналогии с союзами, начавшими Первую мировую войну. Ближайшие десятилетия, вероятно, станут периодом конструирования коалиций, возможные формы которых - от широких интеграционных объединений-форумов (с негосударственным участием) до классических реалистских силовых блоков. Возможности этих структур будут, несомненно, оцениваться с точки зрения экономического потенциала государств и иных образований, которые в них войдут. Главной проблемой предстоящего периода в сфере мироуправления станет поиск оптимальных моделей глобальной организации или нескольких метарегиональных организаций, которые в дальнейшем смогут создать качественно новую организационно-управленческую инфраструктуру миросистемы. Основные возможные форматы-сценарии - реформированная ООН, расширенный ЕС, иные метарегиональные интегрумы, Лига демократий.
В условиях мироуправленческого кризиса для России потенциально остаются открытыми все обозначенные форматы-сценарии. Безусловно, ее возможная роль в посткризисной мировой политике связана с инновационной деятельностью - не только в сфере экономики, но и в интеллектуально-политической сфере.

С.А. Макаренко.
О ГНОСЕОЛОГИИ КРИЗИСА
Какова природа и происхождение кризиса? С какими мегатрендами он связан, в чем его исторический смысл? Экономисты спорят о том, является ли кризис по природе "циклическим" или "структурным". Неэкономистам это напоминает военный совет из "Капитанской дочки" и вопрос, следует ли действовать оборонительно или наступательно, - когда спор, естественно, не дает практически значимого ответа ни на один вопрос.
Попытаюсь выстроить цепочку трендов (не всегда "мега-", но достаточно масштабных и глобальных по характеру), которые подвели к нынешнему кризису. Поставить в начале этой цепочки тренд глобализации правильно, но некорректно, потому что не проясняет содержания ответа. На мой взгляд, кризис - итог политики "коллективного Запада" за период с 1960-х годов. Политики, которая принесла огромные плоды, и будет приносить их впредь, если удастся пройти кризис без неприемлемых издержек.
"Гносеологию кризиса" нужно начинать с "отступления Запада" в 1950-1960-е годы (распад колониальной системы, кубинское фиаско США, достижение СССР ядерно-ракетного паритета). Далее было "контрнаступление в экономике" при продолжающемся "отступлении в политике". Именно с середины 1960-х годов глобально переопределяется понятие "мировой торговли", она начинает (на отрезке 1965-1990 гг.) расти по 13% в год вместо 3% в год в предшествующий период. Этот тренд, который Л.Пай сравнил по масштабу влияния с "великой трансформацией", описанной К.Поланьи применительно к становлению мирового рынка [Pye 1990: 3-21], начался и до "рейганизма", и до информационной революции, но оба этих феномена многократно его усилили. Далее, в общественно-политической области в 1960-1970-е годы - это Вьетнам, нефтяное эмбарго 1973 г., давление СССР на "слабые звенья" третьего мира, - иными словами, продолжающееся отступление "Запада". Не место здесь судить о социально-политической подоплеке тэтчеризма и рейганизма, но сделаем допущение, на наш взгляд, почти бесспорное. Речь идет о несомненном желании восстановить авторитет и влияние Запада, точнее - привести политическое и идейное влияние в соответствие с его объективным экономическим и технологическим превосходством. Отметим, наконец, "Вашингтонский консенсус" - возвращение к консервативным принципам Запада: "правительства - меньше, налоги - ниже, торговля - свободнее, госрегулирование - умереннее" - сработал как в самих странах Запада, так и во всем мире, поскольку продолжал действовать тренд глобализации мировой торговли и приближалась (а потом и разразилась) информационная революция. Этот подход дал без малого три десятилетия роста, как на самом Западе, так и во многих других регионах. Он помог Латинской Америке вылезти из долгового кризиса, он стимулировал перевод многих "этажей" индустриальной экономики из "первого мира" в третий. Так что, рассуждая о "китайском чуде", о странах БРИК, нельзя забывать, что их подъем (который многим хотелось бы объявить "концом либерализма") только на экономическом либерализме Запада и был основан. Да и сейчас успех китайского роста (на который молятся финансисты всего мира) зависит от того, что Америка сможет у Китая купить. Это - не отрицание успехов китайской и индийской экономики, а постановка их в глобальный контекст.
Однако либерализация экономики сопровождалась и либерализацией финансовых рынков. Насколько это было необходимо для обслуживания растущих потоков денежного обмена в условиях глобализации - вопрос к экономистам, политологам (или "политэкономам") же ясно, что возрождение spirit of free enterprise не могло не распространяться на "кровь" рыночной экономики - деньги. Глобализация многократно умножала возможности "игры" - чего стоит один суточный биржевой цикл, открывающийся Токио и Гонконгом и закрывающийся Нью-Йорком. Дерегулированные финансы и "надули пузырь", и когда рост (напомним, тридцатилетний!) стал замедляться, именно эта "кровь" экономики попыталась "побежать побыстрее" - отсюда практика sub-prime loans и все та свобода, которую дерегулированная экономика предоставила финансовой сфере. Пузырь лопнул, выявив все диспропорции в потреблении, следовательно, и производстве.
Второй мегатренд - демократизация - во многом был порожден процессами экономического развития и глобализации, хотя они и не были единственной причиной. Демократизация сделала мировое хозяйство подлинно глобальным: Китай, оставаясь недемократическим, уже в 1980-е годы активно интегрировался в мировое разделение труда, но участие в нем "советского лагеря" реализовывалось лишь в ограниченной степени. Демократизация не сделала демократию the only game in town, но существенно сузила площадку для всех остальных "игр", а потому также способствовала победному шествию глобализационных трендов.
Таким образом, кризис стал отражением нескольких долгосрочных глобальных трендов, которые определяли многие и влияли практически на все значимые процессы мирового экономического и политического развития. Их сильные стороны, основанные на экономической и политической свободе, в условиях нарастающего мегатренда глобализации давали значимые эффекты, но оборотная сторона этих трендов лишала их способности предотвратить кризис, который, таким образом, можно именовать кризисом управления мировым хозяйством.
Каковы будут масштабы возможных последствий кризиса, а также каковы основные направления выхода из кризиса и дальнейшего развития? Давать ответ на этот вопрос предельно сложно. Дело не только и не столько в том, что глубину кризиса и сценарии его развития экономисты прогнозировать не в состоянии. Весь прогнозный инструментарий - понимание трендов и правил их развития - оказался обесценен. Главное же в том, что по ходу развития кризиса и выхода из него будут переосмысляться функции всех значимых субъектов мировой политики и экономики. Экономические концепции обязательно получат идейно-политическое подкрепление. Пока невозможно рационально описать ни то, ни другое.
_________________________
Pye L. 1990. Political Science and the Crisis of Authoritanism. - American Political Science Review, March, vol. 84, № 1.

Н.С. Розов.
КРИЗИС КАК ГЛОБАЛЬНЫЙ ИМПЕРАТИВ ОБНОВЛЕНИЯ СТРУКТУР ОТВЕТСТВЕННОСТИ
В ЭПОХУ РАСЦВЕТА НАЦИОНАЛЬНОГО И ГРУППОВОГО ЭГОИЗМА
Какова природа и происхождение кризиса? Внимательный анализ разнообразных сторон кризиса и подходов к объяснению его причин позволяет сформулировать следующий тезис: современный мировой кризис является непреднамеренным системным следствием множества национальных, групповых и индивидуальных практик и стратегий, каждая из которых была вполне "рациональна", приносила немалый доход в рамках имеющихся правил и институтов экономического взаимодействия.
Эти правила и институты разного социального масштаба (от локальных установлений провинциального и муниципального уровня до международных организаций типа ВТО, МВФ, глобальных межбанковских сетей и тесно взаимосвязанных фондовых рынков) были созданы в разное время, в разных условиях, причем каждый раз выражали некий компромисс интересов влиятельных участников. Современные общества и национальные экономики включились в процессы глобализации, которая резко расширила возможности обогащения, особенно для сильных, инициативных и находящихся в выгодном положении игроков. Исключение составили лишь закрытые общества типа Кубы и Северной Кореи и территории с отсутствием или кризисом государственности типа режима афганских талибов или вольницы сомалийских пиратов. Глобальные и активно эксплуатируемые возможности обогащения в течение примерно 20 лет сочетались с весьма слабыми структурами финансового контроля и экономической ответственности, созданными в иных условиях и имеющими в подавляющем большинстве характер локальный, зачастую легко преодолеваемый новыми каналами и новыми преимуществами глобального взаимодействия (наглядный пример - секьюритизация рисков в банковской системе).
Рост разрыва между расширяющимся масштабом наживы и побежденными структурами обеспечения ответственности и так продолжался очень долго (почти 20 лет глобального роста с десятью последними годами беспрецедентного подъема всей мировой экономики). Достижение критического предела этого разрыва и следует считать наиболее значимой причиной нынешнего мирового кризиса. Пресловутый резкий коллапс доверия в экономических интеракциях, ведущий к сокращению кредитования и последующей рецессии, как раз и выражает эффект достижения вышеуказанного предела.
С какими мегатрендами связан кризис, в чем его исторический смысл? В рамках данной модели главный релевантный мегатренд может быть обозначен как перманентное отставание развития институтов и практик обеспечения экономической ответственности от роста скорости, плотности и масштабов экономических взаимодействий и процессов.
В мальтузианскую эпоху действие этого мегатренда проявлялось в периодических кризисах перенаселенности и перепроизводства элит, сопряженных с бунтами, крестьянскими и религиозными войнами, раннебуржуазными революциями (Дж.Голдстоун, П.Турчин, С.Нефедов).
В эпоху классического капитализма "мальтузианская ловушка" была преодолена, но тот же мегатренд стал проявляться в периодических кризисах перепроизводства, кондратьевских циклах, ритмах инфляции и дефляции, сопряженных со спорадическими обострениями классовой борьбы (эффектами "марксистской ловушки"), войнами между ведущими державами и новыми претендентами на лидерство (И.Валлерстайн, Дж.Модельски, М.Манн и др.).
В нынешнюю эпоху глобального капитализма появились новые эффективные формы глобального экономического управления (G7, международные экономические институты, банки развития и проч.), весьма изощренные средства преодоления инфляции, долговых кризисов, кризисов перепроизводства. Начальный период глобализации был не только почти повсеместной эйфорией, но также эпохой расцвета национального и группового эгоизма. Однако сам обозначенный выше мегатренд продолжал действовать, что и проявилось в нынешнем мировом кризисе.
Таким образом, смысл последнего состоит в том, чтобы осознать необходимость постоянного "подтягивания" институтов и практик обеспечения экономической ответственности к объективным требованиям современной глобальной экономики с ее невиданными ранее масштабами производств, обменов, скоростей, технологических, управленческих и финансовых инноваций.
Каковы будут масштабы возможных последствий кризиса, а также каковы основные направления выхода из кризиса и дальнейшего развития? Многообразные депрессивные и деструктивные процессы вызовут ответные стратегии защиты и приспособления как в рамках национальных экономик, так и в пространстве мировой экономики. Очевидно грядущее обострение социальных конфликтов, особенно межэтнического характера, обострение геополитических конфликтов вплоть до локальных войн. Основные направления выхода из кризиса прямо соответствуют трем мегатенденциям мирового развития, выявленным еще в начале 1990-х годов [Розов 1992].
При преобладании решений и процессов, характерных для Мегатенденции I (глобализация как вестернизирующая ассимиляция) мировые финансовые и политические элиты установят новый устраивающий их порядок без особого самоограничения. При возобновлении глобального роста возобновятся и процессы безудержной наживы, раздувания новых "финансовых пузырей". Негативные эффекты будут отчасти маскироваться и отсрочиваться новыми изощренными финансовыми технологиями, но непременно будут накапливаться и взорвутся новым кризисом, причем не более, чем через 7-10 лет после начала роста.
При преобладании решений и процессов, характерных для Мегатенденции II (изоляционизм и протест против вестернизации), резко вырастут протекционизм, таможенные барьеры, религиозно-этническое и цивилизационное взаимоотчуждение, реванш диктатур и авторитарных режимов. На этом пути следует ожидать и максимум массового насилия в мятежах, их подавлении, попытках сепаратизма, гражданских и внешних войнах. К сожалению, нынешний политический режим в России по своей сути и направленности соответствует именно Мегатенденции II (о политических последствиях мирового кризиса для России см. мою статью в настоящем номере журнала).
Оптимальным следует считать союз представителей и взаимоусиление процессов Мегатенденции I и Мегатенденции III (многополюсное партнерство на гуманистических и демократических началах), поскольку сама по себе Мегатенденция III слишком слаба. Именно эти объединенные силы способны ответить на вызов вышеуказанного мегатренда - выстроить новые структуры ответственности, включающие механизмы самоограничения элит, ставящие пределы финансовым аппетитам, инициирующие и поддерживающие развитие отсталых мировых регионов и социальных слоев.
Но даже при таком сверхоптимистическом исходе нынешнего кризиса ожидать какого-либо стабильного благоденствия ("конца истории") не следует. Живая жизнь и человеческая природа, включающие неизбывную страсть к наживе и власти, непременно найдут для себя прорехи в любых структурах контроля и ответственности.
___________________________
Розов Н.С. 1992. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. Новосибирск.

М.М. Лебедева.
ЧТО БУДЕТ С ГОСУДАРСТВОМ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА?
Вопрос, поставленный для дискуссии, подобен уравнению с двумя неизвестными. Во-первых, понятие "государство" далеко не однозначно. О каком государстве мы будем вести речь? О каком-то конкретном государстве, как принято в исследованиях по международным отношениям, например, об Исландии, оказавшейся на грани дефолта, или мы имеем в виду некое абстрактное государство? В последнем случае возникает проблема подходов, типологий и т.п., которых множество. Во-вторых, мы не знаем, что за кризис мы сейчас переживаем? Какова его природа? При попытке ответа на эти вопросы также обнаруживается огромное количество мнений и суждений.
Несмотря на множество исследований при анализе и первой, и второй группы проблем, практически никто не обращается к рассмотрению политической системы мира, в которой мы живем и которая является основой социально-политических и экономических отношений. Все ли с ней в порядке? Какие здесь наблюдаются изменения? В лучшем случае указывается, что финансовый кризис порожден отношениями, имеющимися в современной экономике.
Представляется, что именно существенные изменения в политической системе мира (Вестфальской системе) во многом лежат в основе нынешнего кризиса и современных экономических отношений, в том числе. Попробуем назвать некоторые из них.
Ряд финансистов обращает внимание на то, что за последние время государства, по крайней мере, некоторые из них, стали заниматься несвойственной им ранее деятельностью - зарабатыванием денег . В частности, по этому пути пошла упоминавшаяся ранее Исландия, которая в большом количестве скупала европейские кампании, набирая при этом долги. Существуют механизмы, препятствующие подобному рискованному поведению частных структур, но они не действуют, если на рынке оказывается национальное государство. К сказанному следует добавить, что наряду с государствами подобным образом все чаще ведут себя и внутригосударственные регионы, хотя здесь центральные власти могут стать своеобразным ограничителем.
В свою очередь, для бизнеса все более характерными становятся дополнительные функции. Так, крупные корпорации превращаются в своеобразные "государства" со своими системами образования, здравоохранения, безопасности и т.п. На международном уровне все активнее проявляются практики социальной ответственности бизнеса, которые формируются и развиваются при поддержке ООН, о чем свидетельствует появление Глобального договора [б.г.а]. В то же время государства не всегда в полной мере проявляли свою ответственность за процессы, происходящие на национальном уровне в области экономики. Ярким примером здесь может служить ситуация с жилищным кредитованием в США. Даже когда ситуация приблизилась к критической, мало что было сделано для предотвращения кризиса.
Иными словами, если государства начинают брать на себя функции корпораций, то корпорации - наоборот, функции государств.
Другая важная тенденция заключается в том, что на транснациональный уровень выходят не только ТНК, о которых сказано очень много, но и средний, а также мелкий бизнес. В настоящее время примерно каждое третье предприятие среднего и малого бизнеса США и каждое седьмое - Японии работает на транснациональном уровне [Fujita 1995]. Выход за пределы национальных границ позволяет им расширить возможности бизнеса, сократить те или иные издержки, диверсифицировать бизнес и т.п. Однако такая транснационализация усложняет контроль за бизнесом со стороны национального государства, особенно если учесть, что средний и мелкий бизнес имеет большое распространение.
У национальных государств сложности возникают и с крупными корпорациями, даже если они являются символом национального бизнеса. Так, в условиях кризиса в феврале 2009 г. Н.Саркози попытался за счет льготного кредита вернуть заводы Peugeot Citroen и Renault из Чехии во Францию. На что Чехия отреагировала резко отрицательно [б.г.б].
Таким образом, мы наблюдаем две тенденции в сфере экономики, сложившиеся еще до кризиса: 1) продолжающуюся транснационализацию, которая перешла на новый уровень, являющийся более массовым и 2) изменение традиционных функций различных акторов, их "перемешивание".
Принципиально важным является то, что названные процессы относятся не только и даже не столько к экономической сфере, сколько, прежде всего, к политической. Они затронули государственно-центристские основания Вестфальской системы. На интуитивном уровне то, что финансовый и экономический кризис есть, по сути, проявление кризиса политического, чувствуется практически всеми. Необходимо подчеркнуть только, что в отличие от многих других кризисов, которые порождались или сопровождались политическими кризисами, существующий обусловлен не проблемами политической системой одного или нескольких государств, а именно политической системы мира как таковой.
Все это происходит на фоне других изменений в Вестфальской политической системе: расширяющейся и усиливающейся деятельности негосударственных акторов, о чем писали Р.Кохэн и Дж.Най почти сорок лет назад; дальнейшего развития ИКТ, стимулирующих транснационализацию и т.д. Одним из самых существенным моментов, меняющих суть Вестфальской системы, стало включение в нее очень разнородных государств после распада колониальной системы во второй половине ХХ столетия. Если воспользоваться классификацией на государства премодерна, модерна и постмодерна [cм. напр. Cohen 2006; Cooper 2002; б.г.в], то в современной Вестфальской системе количество невестфальских государств (не государств модерна) оказывается критическим [подробнее см. Лебедева 2008]. Соответственно их влияние на систему становится все более существенным. Несостоявшиеся государства; непризнанные государства и государства, нарушающие принцип договора, лежащего в основе международных отношений - все чаще дают о себе знать путем создания общемировых проблем (пиратства, нарушения режима ядерного нераспространения, конфликтов и т.п.). Главное же, что исправить здесь почти ничего нельзя. В лучшем случае - проблема "приглушается".
Разумеется, есть и противоположные тенденции. Например, сегодня налицо своеобразный "ренессанс" государства, выражающийся, в том числе, в усилении государственного контроля над экономикой во многих странах. Но может ли данная тенденция стать трендом мирового развития? Представляется, что такое очень маловероятно. Во-первых, государства сами пытаются ограничить свое слишком сильное вмешательство в рыночные отношения. Об этом свидетельствует, в частности, то, что на встрече 1 марта 2009 г. лидеры ЕС договорились об отказе от протекционизма ради национальных интересов во время кризиса. Аналогичные решения были приняты на саммите АСЕАН [б.г.г].
Во-вторых, бизнес уже "не вернуть" в строгие рамки национальных государств, т.е. нельзя "отменить" процесс транснационализации.
В-третьих, сама система национальных государств под воздействием многих факторов оказалась "расшатанной". Как следствие - множество альтернативных проектов, которые сейчас интенсивно предлагаются и обсуждаются в научном сообществе.
Все это означает, что, скорее всего, после окончания кризиса (а возможно, уже в ходе него) наряду с "техническими" мерами (например, ограничивающими деятельность государства в качестве "коммерческого игрока"), которые будут приняты, постепенно начнется кристаллизация новых отношений и новых правил взаимодействия между акторами. Очевидно, что сейчас сказать, какими они будут, невозможно, однако наметить некоторые принципы их организации вполне реально. Один из них - многоуровневость (участие государственных и негосударственных акторов) при решении различных международных и мирополитических проблем. Этот принцип действует и сейчас, особенно при решении ряда глобальных проблем. Если говорить о региональном уровне, то с особой очевидностью он используется в странах ЕС. Очевидно, что в отличие от двухсторонней и многосторонней, многоуровневая дипломатия выходит за рамки Вестфальской системы.
Одновременно с многоуровневостью, по всей видимости, будет внедряться принцип сетевой дипломатии, заявленный Россией в Концепции внешней политики Российской Федерации 2008 г. [Концепция… 2008]. Сетевой характер взаимодействия предполагает, во-первых, вовлеченность в решение проблем заинтересованных сторон, во-вторых, - гибкое сочетание двухсторонних и многосторонних контактов. Поскольку принцип многоуровневости требует большого числа согласований, его дополнение сетевой дипломатией позволит принимать решения и действовать эффективнее.
Несомненно, изменения во взаимодействии акторов в рамках Вестфальской системы скажется и на государствах. Можно предположить, что дивергенция государств, отмеченная А.Ю.Мельвилем и его коллегами [Политический атлас… 2007], лишь усилится. В развитых странах, скорее всего, произойдет усиление координирующей функции государства, а также увеличится его роль по разработке "правил поведения". "Проблемные" государства будут вести себя по-разному: продолжать оставаться в состоянии "полураспада" (например, Сомали), выстраивать "параллельные миры" со своими нормами отношений (как это сделали некоторые непризнанные государства) и т.д. Главное, что государственно-центристская система, а значит и национальное государство, будут испытывать новые вызовы. В этих условиях развитие многоуровневой и сетевой дипломатии может удержать ситуацию под контролем.
_________________________________
Концепция внешней политики Российской Федерации. 12 июля 2008 г. Пр-1440. М. http://www.kremlin.ru/text/docs/2008/07/204108.shtml
Лебедева М.М. 2008. Такие разные государства. - Приватизация мировой политики: локальные действия - глобальные результаты. (Под ред. М.М. Лебедевой.) М.: Голден Би.
Политический атлас современности: Опыт многомерного статистического анализа политических систем современных государств. 2007. Под ред. А.Ю.Мельвиля. М.: МГИМО.
Cohen S. 2006. The Resilience of the State: Democracy and the Challenges of Globalization. P.: CERI.
Cooper R. The Post Modern State. - Re-Ordering the World: The long-term implications of September 11th. Ed. by V. Leonard. L.: Foreign Policy Centre.
Fujita M. 1995. Small and Medium-sized Transnational Corporations: Salient Features. - Small Business Economics, №7.
б.г.а http://www.un.org/russian/partners/unglobalcompact/index.html
б.г.б http://www.nr2.ru/220076.html
б.г.в http://fpc.org.uk/articles/169
б.г.г http://www.gazeta.ru/news/lastnews/2009/03/01/n_1336180.shtml

И.В. Кудряшова.
КРИЗИС И ГОСУДАРСТВО
1. Анализируя влияние кризиса на государство, хотелось бы сделать два замечания. Во-первых, текущий финансовый кризис - не изолированное явление, а часть многочисленных перерастающих один в другой кризисов (мирополитического, экономического, экологического, демографического, безопасности, энергоносителей и др.), развитие которых было ускорено и расширено в результате распада биполярной системы и роста процессов глобализации. Очевидно, управляемость кризисным развитием будет достигнута при обретении мирополитической системой нового баланса, соответствующего характеру транснациональной экономической деятельности и социальным изменениям. Во-вторых, государства в современном мире разные. Еще М.Вебер признавал, что государства - ассоциации, ориентированные на достижение целей, но их цели настолько несхожи, что проще определить государство через средство - использование силы. Идеальный тип нации-государства нельзя принимать за норму политической организации (проблематику "государств с прилагательными" разрабатывает сегодня коллектив кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД России во главе с М.Ильиным).
При формировании современной системы организации суверенитета государство-нация пережило своих соперников, потому что смогло соответствовать как внутренней необходимости централизованного авторитета и администрации, так и внешней необходимости быть признанным в качестве легитимного актора, который мог давать и выполнять долгосрочные обещания. Эти способности, как писал С.Роккан, преимущественно обеспечиваются путем организации контроля над территорией и формирования национального сообщества. Территориальная демаркация установленных границ политического авторитета означала возможность обоюдного признания государств как легитимных политических акторов. Успех этой институциональной формы привел к ее копированию или "натягиванию" на новые территории, чтобы вписать их в мировую систему разделения власти.
Развитие глобализации в ее разнообразных ипостасях объективно уменьшает значения территориальности. Поэтому во все ускоряющемся темпе возникают новые сетевые формы политической, экономической, социальной организации, идентичности и лояльности (идейно-политической, этнической, религиозной, профессиональной, цивилизационной, расовой и др.). В свою очередь они становятся конкурентами национальной (гражданской) принадлежности. Неслучайно С.Хантингтон назвал одну из своих последних крупных работ "Кто мы? Вызовы национальной американской идентичности", где связал последние с наплывом иммигрантов из стран Латинской Америки и Азии, ростом популярности идей мультикультурализма, испанизацией части общества и растущей приверженностью элит идеям космополитизма и транснациональной идентичности. Иными словами, ситуация достаточно тяжела даже для сильных и успешных: США - центр силы современной миросистемы, но в качестве территориального государства, национальной экономики и сообщества они также подвержены кризису. Менее всего страдают от кризиса страны с замкнутыми экономическими и финансовыми системами, но общий экономический спад, политическая неопределенность сказываются и на них.
Очень остро кризис проявляется в развивающихся странах, где национальная общность не сложилась, а государственные институты слабы или дисфункциональны. К настоящему времени оптимизм постколониального "национального строительства" исчез практически бесследно вследствие неграмотного управления, необузданной коррупции, нищеты, болезней, экологических катастроф, объяснимого с историко-культурной точки зрения, но от этого не менее ужасающего насилия. У этих государств нет по крайней мере трех из четырех названных С.Краснером элементов национального суверенитета: эффективного контроля над территорией, способности контролировать границы и исключения внешних акторов из внутренних конфигураций власти. Остается только международный юридический суверенитет, который во многих случаях служит основным источником жизнеспособности, позволяя осуществлять правительственные займы, получать донорскую помощь и налоги от иностранных компаний в случае их деятельности в стране.
Переживаемый кризис - удар по ресурсам всех государств, но слабые всегда теряют больше. Очевидно, кризис ускорит трансформацию мировой системы организации власти и вынудит мировое сообщество отказаться от повсеместной поддержки квазигосударств при одновременном поиске новых несуверенных форм их организации (протектораты под международным управлением, членство в различных партнерствах, территориальная реорганизация и др.) Эти формы отрабатываются, например, на пост-югославском пространстве.
Часто растущую нестабильность объясняют спецификой нынешнего гегемона - США, который оказывается либо относительно слабым для управления международными процессами, либо относительно сильным, склонным к нарушению правил игры, включая принцип национального суверенитета. Действительно, тенденция к произвольному применению силы крепнет, и это касается не только США, но и небольших государств, ресурсом которых становятся быстрая реакция на изменения на мировой арене и игра на внешнеполитической конъюнктуре. Однако войне и принуждению, как известно из опыта формирования государств и межгосударственных систем, можно противостоять только путем развития института "сделок" на внутреннем и международном уровнях.
2. Кризис ускоряет сдвиги в мировой системе организации суверенитета, но не только в сторону ослабления государств. Он одновременно пробуждает казалось бы забытые в мире свободной конкуренции стимулы к его укреплению, актуализирует "нужность". Это происходит в силу как экономических, так и социально-политических причин. Рецессия объективно вызывает рост протекционизма, ни международные финансово-экономические институты, ни ущемляемые в правах партнеры не в силах его сдержать. В феврале 2009 г. Палата представителей Конгресса США поддержала движение "Покупай американское" ("Buy American") - введение в пакет мер по стимулированию экономики на сумму около 800 млрд. долларов пункта об использовании в инфраструктурных проектах только американской стали и промышленных товаров. Лишь под влиянием жесткой критики со стороны западных партнеров Сенат смягчил его, увязав с правилами НАФТА и ВТО. Государственная помощь банковской системе во многих странах осуществляется в обмен на акции. Бывший председатель ФРС А.Гринспен, назвав национализацию "крайней мерой", заявил, что "раз в сто лет это можно сделать". Тридцать крупнейших банков России по сравнению с 2007 г. почти в сто раз увеличили объем займов у ЦБ. В преддверии встречи "большой двадцатки" в апреле 2009 г. на февральской встрече в Берлине главы государств и правительств ряда европейских стран договорились об усилении контроля над международными финансовыми рынками и согласились удвоить ресурсы МВФ после реформы правил кредитования. Французский президент Н.Саркози говорил о том, что серьезность и глубина кризиса требуют "фундаментальных перемен" и вызывают необходимость "вновь начинать строить капитализм с нуля, сделав его более этичным".
Подобных примеров противоречивых решений и заявлений можно сегодня найти немало. Они свидетельствуют, что суверенитет государства сохраняет свою "хозяйственную" притягательность, возможность в сложных условиях предложить рациональные экономические практики. Поставлен под сомнение известный тезис (Д.Харви и др.) о том, что в условиях глобализации осуществляется переход к власти финансового капитала над национальными государствами. Во всяком случае, ясно, что государство как признанный легитимный актор способно в критической ситуации поддерживать основания экономики, продвигать сделки, регулировать курс национальной валюты и миграционные потоки, обеспечивать ответственный инвестиционный климат. Эти способности преимущественно реализуются именно за счет его территориальности.
Другие ценности государственного суверенитета связаны с "пространством принадлежности". В переходные периоды возрастает значимость публичных политических благ, особого вида ресурсов, к которым относятся безопасность, законность, политическая свобода, образование, здравоохранение, инфраструктура, условия для развития гражданской активности. Исторический опыт показывает, что национальное государство может защищать своих граждан в случае разного рода опасностей, предоставлять социальные гарантии (хотя, конечно, не все в одинаковой степени). Это связано не только с лучшими возможностям эффективной мобилизации власти (чего не могут обеспечить, например, неопатримониальные сообщества), но и с тем, что суверенное государство формирует национальную идентичность, которая способствует налаживанию широкого сотрудничества. Национальное единство в свою очередь помогает стабилизировать государство.
В условиях усиления кризиса повышается также значение культурной роли государства, которое, используя коммуникативную инфраструктуру, может компенсировать фрустрацию, депрессии, запустить новые механизмы гражданской солидарности, социальной ответственности бизнеса.
Однако осуществлять антикризисные меры способны, повторю, функционально состоятельные политии. Те, кому это удастся в большей степени, сформируют в ходе трансформации системы мировой власти новые "центры силы".

А.И. Кольба.
О ПОЛИТИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ РЕГУЛИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ
В УСЛОВИЯХ КРИЗИСА.
Характеризуя нынешний кризис, большинство специалистов рассматривает его экономические и социальные аспекты. Представляется, что этого недостаточно для понимания сущности кризисных процессов. Необходимо включить в круг обсуждаемых проблем и политические составляющие.
Политическая система современной России во многом сложилась под влиянием кризисных явлений конца 1990-х годов, необходимости их преодоления. Существовавший на тот момент уровень угроз, вероятно, оправдывал применение жестких мер, порой чрезвычайного характера (так наз. ручного управления). Однако упрощение политико-управленческих процессов путем их вертикализации, расширение пространства административно-бюрократического регулирования привели к значительному сужению поля публичной политики. Укрепление государственности свелось к укреплению власти, консолидация общества - преимущественно к консолидации элиты. Социальные противоречия приобрели латентный характер, что в период кризиса создает опасность их быстрого и неконтролируемого разрастания, неожиданного как для элит, так и для широких слоев общества. Даже если согласиться с тем, что кризис "импортирован" в Россию извне, в новых условиях отчетливо видны недостатки сложившийся системы социального регулирования.
Так, концепция "суверенной демократии" - наиболее заметное достижение официальной идеологии последних лет, - не дает четкого понимания того, как должны регулироваться социальные противоречия и конфликты, а следовательно, не может стать базой широкого общественного согласия в этом вопросе. В период экономической стабильности усилия власти были направлены на вытеснение из политической жизни тех ее форм, которые слабо поддаются прямому контролю государства. Призрак "оранжевой революции", даже не заглядывая в Россию, значительно повлиял на умонастроения правящей элиты. Произошла деинституализация социального протеста, конфликтности, да и самой политической свободы. Политическая система, как отмечал в свое время Ю.Красин, превратилась в "странный антиномичный симбиоз демократии и авторитаризма" [Красин 2003].
До тех пор, пока государство могло увеличивать свои социальные обязательства в широком смысле этого слова - т.е. гарантировать возрастание материального благополучия, национальной гордости и престижа, - граждане были готовы не обращать внимания на диспропорции общественного развития. Приучив граждан к политическим действиям исключительно в рамках ритуальных форм демократии, оно может столкнуться с двумя типами негативных последствий. С одной стороны, с патерналистской склонностью граждан ожидать от государства решения накапливающихся проблем. Этому способствуют и "терапевтические" заявления его политических лидеров, долгое время не желавших признавать саму возможность распространения кризиса на Россию. Но вместе с тем, те граждане, которым личное переживание кризиса даст импульс политической активности (пока не известно, насколько велика будет их доля), с трудом будут находить конвенциональные формы ее проявления. Механизмы как прямой, так и представительной демократии значительно деградировали, а значит, высока вероятность скатывания социального протеста к деструктивным формам.
В отсутствие системной политической оппозиции власть лишена возможности "переступить с одной ноги на другую", укрепив тем самым свою легитимность. Административные механизмы регулирования конфликтов зачастую не позволяют вовремя диагностировать проблему (публичное непризнание конфликтов), и в целом ориентированы на снятие внешних проявлений конфликтности либо ее подавление (можно вспомнить разгон акции протеста во Владивостоке). В то же время органы власти, особенно на местном уровне, часто демонстрируют растерянность в случае стихийного возникновения какого-либо массового движения (в этом плане характерны эксцессы межэтнических противостояний в Кондопоге, Ставрополе и ряде других мест). При этом уровень конфликтологической компетентности чиновников в целом весьма низок.
Опасность деструктивного развития противоречий усугубляется наличием патологических явлений в сфере государственного управления (дублирование полномочий, преобладание структуры над функцией, коррупция и т.д.). Тревогу вызывает состояние политических коммуникаций, имеющих в основном односторонний характер. Симптоматичны проведенные недавно в ряде российских городов акции "в поддержку антикризисных мер". Задуманные как противовес происходившим в те же сроки выступлениям оппозиции, они показали всю хорошо известную по прежним временам "классику бюрократического жанра": сбор участников по разнарядкам для предприятий и учреждений, раздачу промышленно изготовленных лозунгов и пр.
Тем не менее, фатальная оценка перспектив и последствий разворачивающегося кризиса для сложившейся системы политических отношений, безусловно, не была бы правильной. Если он не примет грандиозных масштабов, если власть будет избегать радикальных шагов, таких, как проведение глубоких структурных реформ, связанных с сокращением числа рабочих мест в отдельных отраслях профессиональной деятельности (образование, армия и т.д.), перестанет поддерживать монополии за счет потребителей (путем повышения тарифов и пр.), то основные контуры политической системы могут сохраниться. Однако кризис должен быть воспринят не только в категориях проблем, но и в категориях возможных инновационных решений. К сожалению, в нашей стране демократические механизмы так и не стали самоценными, а механизм "встраивания" социальных конфликтов и противоречий в политическую систему так и не сложился. Такое состояние, на наш взгляд, связано с ложно воспринятой идеей стабильности, в рамках которой она рассматривается как отсутствие конфликта, тогда как стабильность должна включать в себя конфликт - в качестве средства развития. Нынешний кризис - это звонок политической системе России, ее элите, оповещающий о том, что изменение механизмов регулирования социальных противоречий назрело.
_______________________
Красин Ю.А. 2003. Политическое самоопределение России: проблема выбора. - Полис, № 1.

Я.А. Пляйс.
О СУЩНОСТИ, РОЛЯХ И ФУНКЦИЯХ СОВРЕМЕННОГО ГОСУДАРСТВА
1. По мере того как формировалось и крепло гражданское общество и общества поднимались на новый уровень своего развития, сущность государства, его властной роли и его функции неизбежно должны были значительно измениться. Так оно в общем-то и происходило в развитом мире.
2. Наряду с тем объективным фактором, который обусловлен изменением состояния общества и его роли, есть, как минимум, еще два других, также объективных, которые диктуют изменения в том объекте, о котором идет речь. Это во-первых усложнение государственной жизни, которая становится все более динамичной и насыщенной и прямо-таки вынуждает государство перекладывать часть своих забот на общество, чтобы освободившись от них, эффективнее справляться с оставшимися и возникающими новыми. Во-вторых, это давно уже начавшаяся и все ускоряющаяся глобализация. (Начало ее первой волны обычно относят к последней четверти XIX в.). XXI в., судя по всему, будет свидетелем быстро растущей унификации многих сторон общественной и государственной жизни, начиная с экономической. Это чревато не только большими плюсами, но и большими минусами, о которых речь должна вестись отдельно.
3. В условиях ускоряющейся глобализации и унификации кардинально меняются представления о суверенитете государств и соотношении между общечеловеческими, или глобальными интересами и национальными, или интересами отдельных государств. Государственный суверенитет, который даже у великих держав никогда не был абсолютной величиной, становится сегодня все более ограниченным. Чтобы выжить, решать свои проблемы и развиваться в условиях тотальной взаимозависимости, государства вынуждены соотносить свои действия с действиями себе подобных. И не только ближними, но и дальними. Нынешний глобальный кризис продемонстрировал это со всей очевидностью и определенностью. Но как же в таких условиях реализовать свой национальный интерес, который также остается императивной категорией? Эта тема также нуждается в специальном обсуждении. Здесь следует лишь отметить, что национальный интерес будет не только все больше соотноситься и согласовываться с интересами мирового сообщества, но и подчиняться им.
4. В современной научной литературе очень слабо осмыслен феномен новых взаимоотношений между государством и обществом. В переосмыслении нуждаются также такие категории, как политические режимы, особенно демократические и авторитарные. Судя по всему, гражданские общества будут все настойчивее и искуснее отстаивать свои интересы и добиваться того, чтобы государства учитывали их и в своей внутренней, и внешней политике.
5. В новых подходах и научной интерпретации нуждается также такая категория как функции современных государств. В последние десятилетия, наряду с традиционными (внутренними и внешними) функциями, сформировавшимися еще в древности и с течением времени видоизменявшимися, образовался целый ряд новых важных функций, которые почему-то выпадают из поля зрения научного сообщества. Это функции, связанные с освоением околоземного и космического пространства, борьбой с международным терроризмом и организованной международной преступностью, наркотрафиком и наркобизнесом и т.д. Взаимосвязь внешних и внутренних функций, в том числе перечисленных выше, также требует дополнительного обсуждения.
6. Утвердившийся научно-практический стереотип, состоящий в том, что все государства, независимо от их статуса и возможностей, осуществляют одинаковые роли и функции, также пора скорректировать. Функции и роли великих государств естественно и значительно отличаются от средних или мелких, особенно в области сохранения международного мира и безопасности.
7. Требует пересмотра и концепция социального государства. Опыт нескольких послевоенных десятилетий показал, что благодаря быстрому развитию производительных сил, выгодной внешнеэкономической конъюнктуре, относительному (из расчета на душу населения) снижению затрат на военные нужды, в странах Запада сложилась реальная возможность все полнее удовлетворять растущие потребности своих граждан. В результате достаточно быстро сложился мощный средний класс стран так наз. золотого миллиарда, являющийся, как известно, не только эффективным стабилизатором социально-политической жизни, но и локомотивом экономического развития. За счет всех этих факторов у стран высокоразвитого капитализма появилась возможность содержать тех, кто склонен к социальному паразитизму. Ради сохранения стабильности и социального мира государства сознательно мирились с этим. К слову сказать, большая вина за появление этого феномена лежит на левых партиях, которые, стремясь прийти к власти, нередко злоупотребляли социальным популизмом. Итак, социальное и правовое государство стало не только надеждой и опорой тех, кто действительно этого заслуживает, начиная с многодетных семей, тяжелобольных инвалидов, пенсионеров и т.п., но и инкубатором для социальных иждивенцев. В итоге зародился феномен, который можно характеризовать как "паразитический социализм", или "чрезмерная социальность". Но как только у государства возникают трудности, особенно финансовые, бремя такого "социализма" становится особенно ощутимо. Поэтому около десяти лет тому назад на Западе началось переосмысление идеологии и концепции социального государства и различные, зачастую чрезмерные социальные льготы и пособия стали пересматриваться и ограничиваться. И даже левые партии (к примеру, социал-демократы в Германии), наученные горьким опытом реального правления, были вынуждены скорректировать свою идеологию и программы. Россия должна учесть накопившийся негативный опыт, по-новому взглянуть на дефиницию "социальное государство" и довести его содержание до широкой общественности. В моем представлении, всякий социальный паразитизм и иждивенчество должны быть недопустимы по определению. Помощь и поддержку со стороны общества и государства должны получать те, кто в этом реально нуждается, а не все, кто пожелает. Принципы справедливой социальной политики должны быть основаны на том, что на такую поддержку имеют право рассчитывать те, кто по каким-то уважительным причинам ? юный, молодой возраст, болезнь, необученность, инвалидность и др., не может сводить концы с концами и жить достойно, по-человечески. Тот же, кто здоров, образован, имеет профессию (лучше ? не одну), обязан трудиться и стараться содержать себя и свою семью сам. В глазах общества это ? справедливо.
8. Значительные изменения, которые произошли за последние два десятилетия с Российским государством, начиная с изменений в содержании федерализма, также нуждаются в специальном обсуждении.

В.М. Сергеев.
ОБ ИСТОКАХ СОВРЕМЕННОГО КРИЗИСА
Говоря об истоках современного кризиса, обозначу две фундаментальные проблемы:
а) проблему определения сфер инвестирования: что делать, если деньги есть, но их некуда инвестировать?
б) в какой мере возможно говорить о свободном рынке, наблюдая те меры регулирования, которые предлагаются и вводятся сегодня политическими элитами по отношению к экономикам своих стран?
По поводу первой проблемы. На сегодняшний день мы имеем множество вторичных финансовых инструментов - деривативов - количество которых превосходит объем первичных активов по некоторым оценкам в восемь раз (и, соответственно, мир должен обеднеть в восемь раз, чтобы привести в соответствие денежную массу с объемом активов реального сектора). Возникает вопрос: являются ли эти финансовые активы настоящими деньгами, которые можно инвестировать, или это что-то эфемерное? Возможно, эти финансовые активы будут в ближайшее время частично уничтожены. Но тогда вместе с ними сократится и сектор реальной экономики. Реальной проблемой в таких условиях является вопрос о том, какие инвестиции могут быть эффективными? Опыт США показывает, что даже инвестиции в недвижимость, всегда казавшиеся наиболее выгодными и эффективными, на данный момент оказались абсолютно убыточными. То же касается и реального сектора (достаточно посмотреть, например, на проблемы автомобильной отрасли), инвестиции в который сегодня тоже являются связанными с серьезными рисками. Сектор IT тоже не демонстрирует устойчивости, судя по снижению показателей NASDAQ. Инвестиции в сельское хозяйство, судя по всему, имеет смысл обсуждать, но тогда встает вопрос: в какие именно сферы инвестировать?
Существует некая теорема: любая инновация меняет баланс политических сил. То же вполне справедливо и для инвестиций, особенно если речь идет о масштабных инвестициях. Поэтому вопрос о том, куда инвестировать в условиях сегодняшнего глобального кризиса - это вопрос в том числе и политический.
По поводу второй проблемы. Введение каждого нового механизма регулирования означает увеличение количества транзакционных издержек. По сути, с помощью введения механизмов регулирования решаются политические проблемы. Если же мы хотим, чтобы рынок работал эффективно, то транзакционные издержки должны быть минимизированы (хорошим примером в этом смысле могут служить Ирландия или любой оффшор).
Главная проблема финансового сектора сегодня заключается в том, что в течение примерно двадцати последних лет производилось дерегулирование рынка на уровне топ-менеджеров и максимальное регулирование на уровне деятельности предприятий и рядового потребителя. А если рядовой гражданин уйдет из банковского сектора, то это будет означать крах всего европейского банкинга. При этом стоит обратить внимание: исламский банкинг сегодня развивается столь успешно потому, что минимизирует транзакционные издержки и работает на доверии. Кризис банковской системы может привести к постановке вопроса о переводе обанкротившихся стран вплоть до США, если там случится дефолт, на "внешнее управление", о создании чего-то вроде мирового правительства.
В мировой истории такой пример уже был, когда в эпоху Ренессанса обанкротившаяся Генуя фактически попала под внешнее управление банком Сан-Джорджио - держателем государственного долга. Но возможно ли сегодня подобное развитие событий (в виде "двадцатки" и прочих такого рода антикризисных комитетов)?
К сожалению, складывается впечатление, что участники этих "антикризисных комитетов" не понимают, с чем они имеют дело и пытаются бороться с кризисом монетарными методами. Сокращение потребления в восемь раз (что должно быть сделано в соответствии с монетаристской теорией) чревато очень серьезными социальными и политическими последствиями, поскольку у любой экономической политики всегда есть социальные и политические ограничители. Так вот вопрос в том, насколько можно сократить потребление, не включив эти опасные ограничители? В 1930-е годы Кейнс предложил другое направление выхода из депрессии: он предложил увеличить внутренний спрос. Других адекватных рекомендаций на сегодняшний день пока нет. Ибо какой смысл инвестировать в high-tech, если на его продукцию нет спроса?
К сожалению, с 1960-х годов во всем мире, а в России в особенности, произошла резкая деградация интеллектуальных активов, т.е. они радикально обесценились. Если в качестве стоимости этих активов рассматривать социальный статус профессора, то это становится очевидным. Однако в истории были прецеденты, когда политическая власть проявляла политическую волю и восстанавливала этот статус. Так, например, произошло, когда СССР понадобилась атомная бомба: зарплата профессора стала примерно равна зарплате министра, что в перспективе обеспечило успехи советской науки 1950-х годов. Вопрос в том, существует ли сегодня реальный запрос на интеллектуальные усилия по поиску выхода из мирового глобального кризиса.
Еще один важный аспект ситуации: в условиях сегодняшнего кризиса уже ставится вопрос о том, как из него выходить, всем ли вместе или поодиночке. Последняя альтернатива, очевидно, наименее предпочтительна, поскольку чревата серьезными международными конфликтами. Однако проблема скорее не в выборе между этими альтернативами, а в отсутствии реального понимания происходящих процессов.

А.Г. Володин.
ВСЕОБЪЕМЛЮЩИЙ ХАРАКТЕР КРИЗИСА
Какова природа и происхождение кризиса? Настоящий кризис имеет системный, т.е. всеобъемлющий, характер, и этой своей ипостасью нынешняя проблемная ситуация отличается от всех предыдущих, прежде всего от "великой депрессии" конца 1920-х - начала 1930-х годов. Происхождением, главной причиной нынешнего кризиса является, на мой взгляд, "изъятие", в силу особенностей развития мировой системы в 80-е - начале 90-х годов прошлого столетия, из развития человеческой цивилизации главного элемента - конфликтности/диалектики ("борьбы двух систем", биполярности, противостояния - по Самиру Амину - трех основных "мировых проектов" и т.д.), бывшего основной и жизненно необходимой движущей силой ее развития. Помню, как иронизировал по поводу высказывания одного из коллег-политологов "Кому мешал Советский Союз?" Теперь понимаю: скоротечный распад СССР лишил мировую систему необходимых внутренних ресурсов самосовершенствования, ибо и для нас, и для Запада наличие конфликтности между двумя мировыми "общественно-политическими лагерями" было, как сейчас выясняется, незаменимым источником витальности и обществ, и их экономических и политических систем. "Униполь" под управлением Америки как выражение "исчезнувших" противоречий, помноженный на недальновидно-авантюрную политику США, стал одной из неизбежных причин нынешнего кризиса, глубина и продолжительность которого пока не доступны пониманию "стратегических элит" в ведущих странах мира.
С какими мегатрендами связан кризис, в чем его исторический смысл? Непосредственной причиной нынешнего кризиса, или порождающим его "переходом количества в качество" стало противоречие между углубляющимся упадком Запада (деиндустриализацией, гипертрофией роли и функции финансового капитала, перемещением в АТР мировых центров экономической активности, возникновением феномена "восточного неоколониализма" и т.п.) и стремлением северо-атлантических элит продолжать "жить по-старому" в условиях прогрессирующей утраты жизнеспособности тамошними экономическими и политическими системами. Фактически неожиданно, даже для профессионалов экономического и политического анализа, возникло новое миросистемное качество - "постамериканский мир", как его емко и образно охарактеризовал Фарид Закария. Главный исторический смысл этого миросистемного состояния заключается, на мой взгляд, в том, что человечество, включая, разумеется, и нашу страну, оказалось неготовым к "вдруг" возникшим условиям своего существования. Безусловно, все это свидетельствует не просто о "кризисе парадигмы" мирового развития, как многие из нас считали, скажем, 4-5 лет назад, а о полной интеллектуальной несостоятельности и тех, кто правит, и тех, чьей обязанностью является разработка стратегических перспектив ("видения") развития мира и "своих" стран.
Каковы будут масштабы возможных последствий кризиса, а также каковы основные направления выхода из кризиса и дальнейшего развития? Прежде всего стоит ожидать дальнейшего падения темпов экономического роста: как известно, Всемирный банк уже скорректировал в сторону понижения прогнозы развития мировой экономики на 2009 г. Кризис "западной модели развития", далее, заставит большинство стран искать свои пути выхода из крайне непростого положения. Это - как раз тот случай, когда необходима полная мобилизация внутренних, прежде всего интеллектуальных, ресурсов для преодоления кризиса. Видимо, "модифицированная глобализация" (Б.Обама) подразумевает: а) самостоятельные национальные усилия по одолению кризиса и б) многостороннюю координацию мер по предотвращению коллапса международной системы. Что касается нашей страны, то я согласен с мнением Е.Примакова: первое дело - это конкретные проекты, способные вернуть отечественной экономике инновационный динамизм; а уже затем наступит время разработки долгосрочной стратегии развития. Мое мнение: этим делом должны заниматься те, кто обладает системными знаниями, включая свободное оперирование "казусами" мирового опыта. Мы не должны, как это было в прошлом, допускать до разработки концепции развития России дилетантов от экономики и политики. На этом этапе необходимо решать двуединую задачу: а) выработки долгосрочной модели развития как диалектического единства экономики, политики и "воспитания" научно-технических производительных сил; и б) институционализации взаимодействия научного (но ни в коем случае не "экспертного") сообщества и правящих групп, как это имеет место в таких странах, как, например, Индия и Бразилия, обладающих солидным историческим опытом практического сотрудничества "академии" и "бюрократии". Практическим "выходом" подобных интеллектуальных усилий должна стать институционализация "государства развития" (Ч.Джонсон), зарекомендовавшего себя как главная движущая сила модернизации в обществах Дальнего Востока. Несформированность в России субъекта модернизационных преобразований делает решение этой задачи политически безальтернативным.

В.В. Лапкин.
КРИЗИС. ВСЕ, О ЧЕМ МИР СМУТНО ДОГАДЫВАЛСЯ, НО БОЯЛСЯ СЕБЕ ПРИЗНАТЬСЯ
Какова природа и происхождение кризиса? У текущего кризиса есть уже всем очевидная эмпирическая составляющая, - фрустрацирующая обывателя, ломающая карьеры аналитикам и экспертам финансовых рынков, резко повысившая градус общественной напряженности, приводящая в растерянность теоретиков "устойчивого развития" и неолиберальной экономики. На уровне эмпирических обобщений приобрели широкое хождение аналогии, причем почти сразу вышедшие как минимум на уровень "Великой депрессии" 1930-х годов (некоторые, впрочем, полагают, что данная аналогия слишком щадяща по отношению к происходящему и предстоящему). Кризис, в одночасье опрокинувший радужный образ неолиберального миропорядка, резко усилил востребованность прежде маргинальных теоретических и полуэмпирических конструкций, выявлявших в мировом экономическом развитии 1980-2000-х годов его (кризиса) системные предпосылки.
Тем не менее, теоретико-понятийный горизонт такого рода построений остается крайне ограниченным. Это - основное препятствие на пути понимания природы текущего кризиса. Главное в нем, что пока ускользает из поля зрения исследователей, над коими довлеет инерция прогрессистских моделей конца ХХ в., - вовсе не то, что произошло падение основных биржевых индексов и резкое торможение роста мирового ВВП. Главное - это инициированная кризисом эволюционная трансформация, которая ведет глобальную систему к качественно новому состоянию - и в финансово-экономическом, и в социально-политическом аспектах. Дело в том, что, вопреки любым усилиям любых глобальных игроков, мировая система изменчива, причем интенсивно и регулярно. Более того, системно устойчивым в ней остается лишь процесс ее эволюционного усложнения, т.е., с эмпирической точки зрения, движения через кризисы. Причем характер кризисов (мера их катастрофичности и "внезапности") хорошо коррелирует с эволюционной сложностью системы: более "развитые" системы обладают дополнительными возможностями "управления" конфликтами и кризисами, позволяющего ограничивать их разрушительный потенциал преимущественно задачами перехода системы на обновленный режим движения.
С какими мегатрендами связан кризис, в чем его исторический смысл? Для начала попробую поставить вопрос по-иному. Где источник катастрофы - в экономике "финансовых пузырей" или все же в политике, в характере решения основных проблем глобального развития, в подходах к этим проблемам, которые доминировали в последние десятилетия? Суть дела, думается, в политических первопричинах сегодняшнего миропорядка.
Наряду с иными, на всем протяжении второй половины ХХ в. можно проследить тренд движения к псевдо-однополярному миру 1990-х годов. Это, прежде всего, заложенная Бреттон-Вудскими соглашениями 1944 г. система валютно-финансового доминирования доллара США, обеспечивающая Соединенным Штатам возможность осуществления глобального финансового контроля. Эта система вплоть до августа 1971 г. была подкреплена доминирующими объемами золотовалютных резервов США, а после 1971 г. значительная часть формальных ограничений на эмиссию доллара была снята, и регулирование объемов единственной общепризнанной мировой валюты стало частным делом правительства отдельной страны, хозяина мирового рынка. Следующим этапом стал распад СССР в 1991 г., обозначивший крах биполярной геополитики, что упраздняло последнее препятствие на пути к униполярности. Тем самым предельно остро была обозначена основная проблема, основное противоречие мирового развития конца ХХ в.: триумф Pax Americana, казавшегося не имеющим актуальных временных ограничений, стал чрезвычайно острым симптомом глобального кризиса развития, а общепризнанный мировой лидер (США), сконцентрировавший под своим контролем подавляющую часть общемировых ресурсов (вещественных, институциональных, интеллектуальных и т.д.), стал главным фактором торможения глобального процесса социальной эволюции. Два наиболее драматичных (причем, практически синхронных) примера действия этого механизма, когда беспрецедентная глобальная геополитическая и финансовая монополия США оборачивалась отчуждением ресурсов развития у прежде динамичных региональных центров, являют собой Япония и Россия 1990-х годов.
Но уже с конца 1990-х годов можно наблюдать альтернативный (и по сути - реактивный к обозначенному выше) тренд, активизацию - в Европе, на постсоветском пространстве, в Латинской Америке и Восточной Азии - попыток найти на региональном уровне решение проблемы сохранения своего потенциала развития, не допустить полного отчуждения ключевых ресурсов развития и их переход в единоличное пользование доминирующего мирового лидера. Тем не менее, успех начала 1990-х годов позволил США, мобилизуя все доступные мировые ресурсы, эффективно противодействовать этому тренду, сдерживать процессы формирования новых мировых центров мощи, прежде всего - способных стать преемником нынешнего лидера (если и когда глобальное лидерство станет США не по силам). С этим связана одна из наиболее драматических проблем текущего кризиса, суть которой в кажущейся безальтернативности американского лидерства, особенно курьезной в условиях, когда его сохранение оказывается контрпродуктивным для всего остального мира, представляя собой наиболее значимую угрозу для безопасности и социального прогресса большинства регионов земного шара. Сохранение американской гегемонии сопряжено с сохранением и даже увеличением размеров финансовой и ресурсной "дани", которую наложили на весь мир США, определяющие в целом повестку дня мирового развития и ставшие в последние десятилетия главным мировым потребителем и главным объектом инвестирования (по преимуществу в высоколиквидные ценные бумаги и операции с ними), главным мировым должником и главным распорядителем ресурсов технологического прогресса. Оборотной стороной американского доминирования на этих ключевых глобальных рынках является ограничение доступа всех иных стран (особенно так наз. мировой периферии) к кредитным, сырьевым, технологическим и иным ключевым ресурсам развития.
В итоге эта глобальная поляризация становится главным вызовом мировому развитию и главным его ограничителем, а отсутствие актуальной альтернативы американскому лидерству только усиливает драматизм предстоящей новой "Великой трансформации", суть которой (по Полани) в том, что кризис принуждает общество озаботиться возвращением себе контроля над ресурсами и условиями собственного развития.
Каковы будут масштабы возможных последствий кризиса, а также каковы основные направления выхода из кризиса и дальнейшего развития? Любой кризис - по определению - является сбоем предшествующего тренда, сигнализирующим о неработоспособности прежней парадигмы, о том, что последующее находится за пределами доступного ей горизонта видения. Однако достаточно широко известны подходы, в рамках которых, с более общих позиций, кризис - необходимый этап развития, функционально ответственный за осуществление структурных перемен и функциональной коррекции в целостной системе. Если говорить о глобальной миросистеме, то в самом общем смысле роль текущего кризиса состоит в радикальном изменении парадигмы глобального лидерства. При этом в соответствии с историческими прецедентами возможно два варианта.
Первый вариант. Прежний лидер сохраняется, возвращая себе - на принципиально новом качественном уровне - функцию локомотива глобального обновления. При этом требование радикального обновления предъявляется прежде всего к элите старого центра, наряду с требованием дополнительного дисциплинирования и самоотречения, обращенным к основной массе его населения. Возможность выполнить эти требования современными США вызывает большие сомнения.
Второй вариант. Прежний лидер уступает первенство преемнику. При этом неизбежна временная, переходная ситуация глобального дефицита геополитического контроля, усиление разнообразных форм конфликтности и разложение многочисленных сложившихся к настоящему времени форматов регулирования межгосударственных отношений. С учетом отсутствия на данный момент реального претендента на роль преемника глобального лидерства этот период геополитического беспорядка может оказаться чрезвычайно драматичным. Однако есть основания полагать, что именно такой вариант и будет в итоге реализован.
Структура этого периода кризисной трансформации миросистемы, соответствующего фазе "великих потрясений" ее эволюционного цикла [подробнее см. Пантин, Лапкин 2006: 280-332], может быть представлена следующим образом. Первый этап (в текущем эволюционном цикле миросистемы датируется 2005-2008 гг.) характеризуется растущей неустойчивостью миропорядка, усилением поляризации и обострением конфликтов. Переход ко второму этапу (так наз. великой депрессии, 2009-2012 гг.) обозначается глубочайшим финансово-экономическим кризисом, сокрушающим прежний мировой порядок в этой сфере (структурные аналоги нынешнего острого глобального финансового кризиса в предшествующих эволюционных циклах - эпохальные кризисы 1825 и 1929 гг.). Последовательное углубление этого кризиса и сопровождающие его социальные катаклизмы в конечном счете принудят всех основных субъектов миросистемы к решительному изменению прежних экономической и политической парадигм, - причем каждый из них вынужден будет руководствоваться почти исключительно собственными, частными интересами, формируя свой, "особый" путь преодоления последствий кризиса (это - отдельная, большая тема). Наконец, третий, заключительный этап фазы "великих потрясений" (2013-2017 гг.) станет периодом всеобщей геополитической конфронтации и дестабилизации, когда выработанные на региональном и страновом уровнях рецепты преодоления кризиса будут опробированы в ходе открытых межблоковых столкновений за право распространить их на всю глобальную систему (новый "передел мира"), которая и будет таким образом вновь интегрирована (по крайней мере - по большей части) к концу этого периода.
_________________________________
Пантин В.И., Лапкин В.В. 2006. Философия исторического прогнозирования: ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века. Дубна: Феникс+.

Материал подготовлен в рамках проекта РГНФ № 09-03-14010г.