ВЕРСИИ: ДЕМОКРАТИЯ И ВЛАСТЬ

Демократия:
универсальные ценности и многообразие исторического опыта

Материалы совместного круглого стола ИФ РАН,
журналов "Полис" и "Политический класс"

От редакции. Круглый стол под таким названием прошел 16 мая 2008 г. в Институте философии Российской Академии наук. Его организаторами выступили Институт философии РАН, а также журналы "Полис" и "Политический класс". В дискуссии приняли участие директор ИФ РАН, академик А.А.Гусейнов, политический директор журнала "Полис", главный научный сотрудник ИФ РАН, профессор И.К.Пантин, профессор Свободного Университета Западного Берлина Э.Альтфатер , главный редактор журнала "Политический класс" В.Т.Третьяков, зам. директора Института глобализации и социальных движений, старший научный сотрудник ИФ РАН А.Г.Глинчикова, зав. отделом ИФ РАН, профессор А.А.Кара-Мурза, зав. сектором ИФ РАН, д.полит.н. М.М.Федорова, зав. кафедрой политической теории МГИМО(У) МИД РФ, профессор Т.А.Алексеева, руководитель Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН А.В.Шубин, директор Института глобализации и социальных движений Б.Ю.Кагарлицкий, научный сотрудник ИФ РАН С.Л.Чижков, доцент ГУ ВШЭ П.М.Кудюкин, главный научный сотрудник Института экономики РАН, профессор И.М.Клямкин, старший научный сотрудник ИФ РАН, к.филол.н. В.Л.Цымбурский, профессор МГУ А.Г.Сытин, профессор МГИМО(У) МИД РФ В.И.Пантин, профессор МГИМО(У) МИД РФ Г.Г.Водолазов.
На обсуждение участников круглого стола были вынесены следующие вопросы:
1. Что мы понимаем под демократией и как соотносится "понятие" демократии, ее "модель" и реальность?
2. В какой мере мы можем говорить о совпадении "западной модели демократии" с понятием демократии, с демократией, как таковой?
3. Соответствует ли наше представление о "западной модели демократии" реальным процессам, протекающим в современном западном обществе и как влияет глобализация на кризис демократических институтов и ценностей?
4. В чем специфика России по сравнению с Западом в плане развития демократических институтов?
5. Каковы перспективы демократического процесса в современной России?
Вниманию читателей журнала предлагается сокращенный вариант выступлений и резюме обсуждения.

Организаторы выражают благодарность Фонду Розы Люксембург, обеспечившему участие профессора Эльмара Альтфатера в дискуссии.

А.А.Гусейнов. Разрешите приветствовать всех гостей, которые откликнулись и пришли на заседание нашего круглого стола, выразить благодарность журналам "Политический класс" и "Полис", главному редактору В.Т.Третьякову, главному редактору С.В.Чугрову и его коллегам, которые здесь присутствуют, за сотрудничество и участие. Разрешите приветствовать нашего гостя из Берлина профессора Э.Альтфатера, всех присутствующих здесь коллег. Этот круглый стол - часть большого научно-поискового проекта Института философии РАН, название которого "Проблема суверенитета в условиях демократии".

Идея проекта состоит в том, чтобы подключить нашу политическую теорию, и, прежде всего, философию политики, к осмыслению реальных процессов демократического развития в России и мире. Существуют разные, порой полярные подходы к этой большой проблеме. В рамках одних -высокая теория в ее наиболее известных вариантах прилагается к реальности и последняя оценивается с точки зрения того, насколько она соответствует предлагаемым теорией образцам и моделям. В других случаях - сами реальные практические процессы переводятся на язык науки с целью поднять тем самым их осмысление на теоретическую высоту. Мне кажется, и в одном, и в другом случае подходы к проблеме являются контрпродуктивными. Мы исходим из другого - оставаясь в пределах теории, развивать ее, находить такие решения, которые были бы наиболее адекватны реальным процессам, происходящим в нашей стране и в современном мире. Именно такой подход, по нашему мнению, дает возможность увидеть действительность в ее глубинных тенденциях и перспективах, увидеть то, что ускользает при политтехнологическом, эмпирическом взгляде. Речь идет об исследовательском поиске, который нацелен на понимание, теоретическое осмысление происходящих в стране общественно-политических процессов. Под этим углом зрения и была задана тема настоящей дискуссии. Название ее обобщенно, но речь идет о том, чтобы, прежде всего, рассмотреть своеобразие, уроки, ценность именно российского опыта, понять существо нашей российской демократии.

И.К.Пантин. Если в Западной Европе в свое время задачей нарождающейся демократии было освобождение нового общества от пут устаревших юридических и политических институтов "старого режима", то в России с самого начала процесса демократизации речь шла о большем - о создании с помощью демократии общих условий (экономических, социальных, политических, культурных), которые позволили бы народам нашей страны развиваться по типу передовых государств мира. На этом пути российская демократия столкнулась с проблемами, которые при "правильном" ходе дел должны были бы предшествовать политическим переменам. В российском обществе 1990-х годов практически не было ни экономических (развитый конкурентный рынок), ни социальных (влиятельная группа, способная выступить в роли "среднего класса"), ни историко-психологических (соответствующий тип личности) предпосылок перехода к демократии в западном ее понимании. И если в классическом образце буржуазного развития различие капитала как "экономического производственного отношения" и капитала как "всеобщего общественного производственного отношения" (К.Маркс) едва угадывалось, то в российском варианте буржуазного развития это различие оказалось весьма глубоким.

Историческая потребность в демократическом переустройстве общества в России возникала существенно иначе, чем в большинстве стран Западной Европы. Появление демократических идей, а затем переход к демократии связан здесь с разрешением системного противоречия догоняющего развития - между образованным слоем, необходимым для ликвидации военно-технического отставания России от Запада, и самодержавной системой правления (в т.ч. и коммунистического периода). Будучи приобщенным к европейскому образованию, этот новый слой стал развиваться по своей логике, чуждой духу самодержавия. Именно это противоречие между развивающейся в верхних слоях общества культурой западного типа и коммунистическим способом реализации власти (плюс системный кризис, охвативший в конце 80-х годов XX в. экономику и советское общество) стало предпосылкой горбачевской перестройки и последующих радикальных перемен. Характерно, что переворот августа 1991 г., ознаменовавший конец коммунистического режима и начало демократического строительства в России, прошел в отсутствии массового движения за демократию. В стране не оказалось политической силы, которая была бы в состоянии интегрировать устремления разнородных социальных групп, выступавших под знаменем антикоммунизма, ввести их порыв в рамки нормальной политической практики.

Со времен Петра I начинается специфический российский способ "европеизации" страны, получивший наименование догоняющего развития, когда под воздействием сил европейского, шире, мирового масштаба государственная власть ломает прежний уклад жизни населения, искусственно насаждая новые, сообразующиеся с западными формы отношений в обществе и экономике. Интересы развития страны при этом изымаются из сферы компетенции общества и навязываются ему в качестве продукта деятельности правящих кругов. Так формируется крупная индустрия в предреволюционные десятилетия и в сталинский период, так осуществляются и либеральные экономические реформы 1990-х годов. Всякий раз государство выполняет роль главного двигателя реформ, в т.ч. и перехода к демократии, обусловливая неизбежные ограничения и противоречия, присущие такому способу демократизации.

Историческое прошлое народов Западной Европы сформировало современный тип гражданина, человека из народа, который сам к себе относится с уважением, и которого вследствие этого вынуждены были уважать власти предержащие. В России же самодержавие, а затем и тоталитарный режим осуществили многовековую работу по искоренению всяких следов внутренней демократии в народе, сформировали менталитет простолюдина, чьими характерными чертами стали внутреннее ожесточение, слепая ненависть к богатым и культурно развитым людям, к закону и представителям власти. Привычка к произволу, неверие в силу права буквально проросли в душу россиянина. Вспомним горькое признание Чернышевского: "Основное наше понятие, упорнейшее наше предание - то, что мы во все вносим идею произвола. Юридическое формы и личные усилия для нас кажутся бессильны и даже смешны, …мы хотим все сделать силою прихоти, бесконтрольного решения…" (П.с.с., т. 7, с. 616). Поэтому демократизация (как сверху, так и снизу) всякий раз ведет к правовому беспределу в стране, причем главным нарушителем закона оказывается чиновничество (что царистское, что коммунистическое, что либеральное, что патриотическое). Практика подкупа судей, чинов из правоохранительных органов, избирательное правосудие, рейдерство, постоянное изменение подзаконных актов и т.п. привели к тому, что средний россиянин сегодня не чувствует себя защищенным законом и стремится действовать в обход него.

Падение коммунистического режима в 1991 г., освобождение от принудительной унификации обусловили возврат масс людей к глубинам собственного самосознания, обнаживший пропасть между императивами современной цивилизации и полутрадиционалистской ментальностью. В этих условиях требуется не просто "учет" региональной или национальной специфики, а управление процессами развития, ведущими к демократии, но демократизацией в собственном смысле не являющимися. Такое управление является самостоятельной политической проблемой со своей логикой и поэтапной последовательностью. Страна стран (а именно такова Россия) состоит из ряда образований, которые различаются не только культурой, традициями, конфессиональным составом, но и климатом, ресурсами, отношением к труду, к собственности, к власти. Она не может нестесненно развиваться по единому, единственному образцу, устраивая все на один манер. Ей требуется модель интегрального развития, которая была бы ориентирована на различия, на разные подходы, на местные условия - без этого невозможно снизить уровень социальной напряженности и избежать социальных потерь в ходе строительства российской демократии. Необходимы основы для новой общероссийской интеграции, подобной европейской интеграции, в ходе которой сегодня формируется цивилизация Большой Европы. В новом единстве заключается ключевой ресурс прогресса нашей страны.

Э.Альтфатер. Когда мы говорим о демократии в 2008 г., мы не можем не говорить о глобализации. Глобализация привела к кризису института национального государства, в рамках которого, собственно, и развивалась демократия и кризис которого, в свою очередь, приводит к эрозии демократического процесса. Хотя экономическая глобализация и способствовала глобализации формальных политических стандартов в мире, но она же подрывает материальную, сущностную, социальную сторону демократии. Социальная демократия и социальное государство, которые позволяют гражданам участвовать в перераспределении общественного богатства, стоят больших денег и в условиях растущей конкуренции все более сокращаются. Остается формальная, процедурная демократия. Это немало, потому что она создает рамки для индивидуальной свободы, но она не дает социального равенства и социального перераспределения, поэтому сама формальная демократия постоянно находится в опасности. Нарастает противоречие между формальной и материальной сторонами демократии.

Процедурная демократия очень похожа на механизм рынка, поэтому многие представители неолиберальной школы полагают, что демократический процесс следует организовать по форме рынка. Эту позицию в 1940-х годах высказывал еще Й.Шумпетер в своей книге "Капитализм, социализм и демократия": в демократии потребители "голосуют" на рынке долларами. "Политический рынок", считал он, также можно организовать похожим образом, - в форме голосования за партии, их программы и кандидатов. Но в демократии, где голосуют долларами, право голоса есть только у тех, у кого есть доллары (или евро). У тех же, у кого нет валюты, права ограничены. Если же исходить из того, что в демократии у всех граждан должны быть равные права, право голосовать не должно зависеть от богатства. Современные социальные государства были учреждены благодаря именно этому убеждению о необходимости равенства в правах. Только участие всех членов общества в перераспределении произведенного социального продукта позволяет им участвовать в принятии решений о социальном обустройстве. Поэтому демократия не может существовать без социального государства.

Однако глобализация рынков, давление конкуренции и потребность повышения конкурентоспособности ведут к сокращению социальных расходов, к уменьшению финансирования и приватизации общественных благ (здравоохранения, образования, транспорта и т.д.), что можно наблюдать почти во всех странах - т.е. к урезанию социального государства и социального измерения современной демократии. Глобализация ставит демократию перед дилеммой. С одной стороны, благодаря экономической глобализации, в мире распространяется формальная демократия. А с другой - глобализация все более ослабляет социальную демократию и сокращает реальное участие людей в пользовании общественными благами.
Глобализация уменьшает роль национальных социальных моделей, существующих в Западной Европе, разлагает их, пропагандируя вместо этого модели более глобальные, но гораздо менее социальные. Сегодня, в 2008 г., можно сказать, что цели, поставленные ЕС в 2000 г. в так наз. Лиссабонской стратегии развития - стать до 2010 г. самым конкурентоспособным регионом мира и разработать принципиально новую европейскую социальную модель, - не были достигнуты. Высокая конкуренция со стороны других регионов мира, высокая безработица, нелегальная трудовая миграция и т.п. сводят на нет усилия ЕС.

Противоречия между стратегиями глобализации и демократии этим не исчерпываются. К примеру, есть товары, которые тем более теряют свою потребительскую ценность, чем больше ими пользуются. Уже в 1950-х годах экономист Хэррод (Harrod) назвал такие товары "олигархическими благами", а в 1970-х годах социолог Фред Хирш - "позиционными благами", т.е. такими, которыми невозможно в равной степени пользоваться всем. Например, невозможно, чтобы все население земли пользовалось автомобилями в той же мере, как это делают жители США и Западной Европы. В такого рода вопросах проблемы демократии вплотную соприкасаются с проблемами окружающей среды, экологии и природных ресурсов. Западная модель демократии не в последнюю очередь основывалась на неограниченном использовании природных ресурсов и постоянном росте их потребления. Но потребительское отношение к природе имеет свои границы: "американский стиль жизни", суть которого - неограниченное потребление, - нельзя сделать глобальным. Богатые страны успели очень сильно разрушить природу, не заботясь о последующих поколениях: пришла пора учиться демократически регулировать использование ресурсов Земли. Но как можно расширить рамки формальной и материальной демократии, если возможности принятия альтернативных решений ограничиваются природными возможностями обеспечивать запросы человечества?

Еще одна проблема - утрата современными государствами в процессе глобализации существенной части своего национального суверенитета. Глобальные финансовые рынки оказывают огромное влияние на политику, их власть становится понятной, если взглянуть на последствия финансового кризиса, который, исходя из США, распространился сегодня по всему миру. Это - наиболее тяжелый финансовый кризис, начиная с 1930-х годов, и, судя по тому, как на него реагирует политическая власть, становится очевидно, что политического суверенитета власти от финансовых рынков не существует. Экономическая политика ЕС сегодня осуществляется не правительствами и не парламентами стран-членов ЕС, а ЕЦБ (Европейским центральным банком), который ориентируется на потребности финансовых рынков, а не на потребности людей. Много десятилетий тому назад анализировавший последствия глобального экономического кризиса 1930-х годов Карл Поланьи отмечал нечто подобное: рынки выходят из границ общества, становятся самостоятельными, независящими от общества и от государственно-политической сферы. А когда глобальные финансовые рынки стоят над демократией, когда они, как сказал однажды глава правления "Дойче Банк" Бройнер, берут демократические учреждения "на буксир", - это означает конец формальной демократии. Поэтому, вслед за Поланьи, - завершающий вывод моего выступления - регулирование рынков есть необходимое условие для истинной социальной демократии.

А.Г.Глинчикова. Чем опасен недемократический "неопатерналистский" тип развития для России? С точки зрения его внутренних проблем следует рассмотреть целый спектр опасностей.

Опасность неуправляемого социального конфликта. Вступив (в той или иной форме) на неокапиталистический путь развития, мы столкнулись с высоким уровнем социальной конфликтности. Сможем ли мы найти формы разрешения этих конфликтов в рамках конструктивного диалога, конституционного поля или будем по-прежнему загонять их в подполье. Вся история России свидетельствует о том, что если конфликт не институционализирован, он рано или поздно приобретет неуправляемые формы. Меры, которые принимаются сегодня для обеспечения каналов участия общества в принятии политических решений, явно недостаточны.

Опасность низкой легитимности власти. Демократический тип легитимации власти, предполагающий законность и прозрачность процедуры выборов на конкурентной основе, в идеале является наилучшим гарантом согласия общества на власть и готовности ее добровольно поддерживать и ей подчиняться. Все попытки легитимизировать власть с опорой на так наз. традиционные ценности, будь то православие, коммунизм или даже патриотизм, не имеют устойчивых перспектив в обществе, пережившем целых два кризиса патерналистской легитимации власти (и в религиозном, и в коммунистическом вариантах). В отличие от латиноамериканского и китайского российское общество имеет слишком большой и кровавый опыт разочарований в патерналистской модели.

Опасность нового социального и цивилизационного раскола. В отсутствии реальных демократических институтов и практик очень сложно преодолеть нарастающую тенденцию социальной исключенности большей части российского общества из значимых политических, экономических и культурных процессов. На предыдущем витке развития подобная "исключенность" приняла форму крепостного права, по сути расколовшего Россию на две цивилизации и вылившегося в революционную катастрофу. Воспроизведение этой опасной тенденции, только уже в новых формах, может привести к новому расколу российского социума, отягчаемому прессингом обостряющейся глобальной конкуренции.

Опасность экономического отставания. Все разговоры о переходе к инновационному типу развития окажутся бессмысленными, если российское общество не научится отстаивать свои экономические права в рамках демократических процедур. Только экономическая "несговорчивость" общества сможет подтолкнуть экономическую и политическую элиту к более производительному и социально-продуктивному типу накопления. Только демократия позволит обществу перекрыть все иные формы наращивания капитала, не связанные с ростом общественного богатства и, тем самым, стимулировать инновационный тип развития.

Существенные риски "неопатернализма" сопряжены и с рядом острых внешнеполитических проблем. Так, сегодня в оправдание "ненужности" демократии принято ссылаться на авторитарный тип внешней политики, проводимой США. Мол, раз так ведут себя "демократы из США", то уж нам-то с нашими "традициями" и подавно можно и нужно сворачивать эту демократическую демагогию и действовать "с позиции силы". Но проблема в том, что этой силы у нас больше нет. И не потому, что распался СССР и его военно-промышленный комплекс, а потому, что дискредитировал себя набор идеологем, на которых держалась всемирная общественная поддержка нашего государства, и влияние которых определяло нашу силу и международный авторитет. Все провалы нашей международной политики, от превращения бывших союзных республик в кольцо окружающих Россию враждебных регионов до испытываемого всеми без исключения российскими гражданами в момент получения иностранных виз ощущения международных изгоев, -связаны с невнятностью сегодняшнего политического имиджа России. Наши современные международные отношения явно неадекватны тем новым вызовам, которые ставит перед нами глобализация, и единственный способ возродить Россию как значимого игрока на международной арене состоит в освоении ниши защитника демократических принципов ведения мировой политики. Но для этого необходимо научиться работать с обществом, развивать и поддерживать народную дипломатию, выступать против принципа "исключения", уметь позиционировать себя с учетом не только интересов элит (как это делается сейчас), но и иных активных сообществ. Разумеется, подобная внешняя стратегия не может быть эффективной, если не гармонирует и не подтверждается внутренней ориентацией на защиту демократических ценностей

Итак, демократия необходима России для легитимации власти, для устойчивого политического и успешного инновационного экономического развития, для обретения достойного места в глобальной мировой системе и для избежания глубокого внутреннего социального и культурного раскола.

Что же препятствует развитию демократии в России и в чем причина нарастания неопатерналистских тенденций?

Сложности и противоречия демократического транзита незападных сообществ связаны, во-первых, с общим кризисом традиционной демократии и национального государства, формальных институтов представительства, а во-вторых, с отсутствием в этих странах достаточного багажа демократических традиций. Выделю три основных момента, характерных для этих незападных стран, препятствующих их демократизации. Это (1) проблемы с обоснованием суверенитета личности и ее индивидуализацией. Это (2) - проблема интериоризации морали, осуществленной в Европе в ходе Реформации и так и не осуществленной в России. Это (3) - незавершенность процесса реальной секуляризации, т.е. превращения власти из субъекта политического процесса в инструмент реализации общественных интересов. К сожалению, в ходе революционных преобразований ХХ в. эти важные задачи так и не были решены до конца. Запаздывание гражданской трансформации личности, затем морали и затем - политической системы привело к тому, что эффективные каналы общественного воздействия на политические процессы так и не были сформированы.

Очевидно, что мы обречены на оригинальный путь преодоления этого патерналистского наследия. Но важно проводить четкое типологическое различение нашего особого пути к демократии и недемократического типа развития как такового. Предлагая детальное рассмотрение этой проблемы в качестве предмета последующих дискуссий, выделю все же три первоочередных для России момента. Так наз. демократия 1990-х годов показала, что прямое включение общества, отягощенного авторитарно-коммунистическим наследием, в процесс демократизации чрезвычайно опасно. Для адаптации к переменам нужен переходный период, когда бы создавались благоприятные условия для вызревания внутренних форм общественной интеграции. В числе этих условий назову: (1) формирование механизмов институционализации социального конфликта и форм его разрешения в рамках демократических процедур; (2) поддержание социально-экономических условий, препятствующих нарастанию неравенства; (3) защита прав и свобод граждан, поддержка общественных инициатив, направленных на защиту правопорядка; (4) обеспечение для российских граждан максимальных условий подключения к глобальным информационным, экономическим и культурным процессам; наконец, (5) формирование и поддержка реальных институтов и практик гражданской дипломатии. Но может быть главным условием в данном случае является преодоление глубокого кризиса внутреннего доверия, который переживает наше общество. Пожалуй, именно с этого и следует начинать.

В.Т.Третьяков. Демократия - это всего лишь более или менее свободное соревнование в той или иной степени авторитарных институциональных и неинституциональных форм, между которыми иногда (при совпадении их интересов) оказывается возможным компромисс - скорее, по несущественным вопросам, а по существенным - крайне редко. Такое понимание демократии есть, по моему мнению, ее трезвое понимание. Надо стремиться строить то, что можно возвести реально, не увлекаясь эфемерными конструкциями, которые все равно не возведешь. Я убежден, что будущая российская политическая система не будет демократической в общеупотребительном у нас смысле, т.е. калькированной с западных образцов. Это будет русская политическая система, всегда традиционная и всегда модернизированная, всегда немного недоделанная, сильно не похожая на книжный идеал, на западные, равно как и восточные аналоги. "Западник" оценит в ней соотношение авторитаризма и демократии как 9/1, в реальности же будет, видимо, 49/51 или 64/36 - какие-то чисто русские пропорции.

Авторитарные тенденции, вообще говоря, усиливаются не только в России, весь мир вступает в эпоху неоавторитаризма. И, конечно, нет никакой демократии в международных отношениях, никогда не было, нет и сегодня. Весь западный мир борется за "демократию во всем мире", а США даже занимаются ее прямым "экспортом", - но почему-то в основном либо с помощью оккупации соответствующих стран, либо путем провоцирования "стихийных" бунтов, называемых "цветными революциями". Одно это создает сильнейший психологический дискомфорт как в международных отношениях, так и в политической жизни отдельных стран (особенно подвергающихся "насильственной демократизации") и может оттолкнуть от идеи демократии даже того, кто хотел бы ее к себе применить.

Во внутренней политике России, конечно, будет всегда несколько больше авторитаризма, чем во Франции или в Германии. По крайней мере, при взгляде извне. Тут и фактор российского пространства, и соответствующие исторические традиции… Но на этой основе определенная часть нашего политического класса впадает, я бы сказал, в политологическое безумие…
Этатизм и патернализм суть неизбывные тенденции развития нашего общества. Россия не гомогенна, ею нельзя управлять по одной модели, и один из дефектов нынешней конституции как раз в том и состоит, что она одинакова для всех регионов страны. Чем разнообразнее объекты управления, тем больше авторитаризма требуется, если эти объекты не разобщены, а входят в единую систему. При этом Россия неизбежно - в силу своих истории и пространства - является союзообразующим государством, и при трансформации биполярного мира в многополярную систему должна сохранить эту свою роль, возглавив некую новую международную союзную иерархию. Иначе она вынуждена будет либо распасться, либо примкнуть к какому-то другому полюсу и ему подчиниться. За ее плечами - пять веков суверенности. И потому, подобно авторитарной внешней политике США, в российской внешней политике неизбежно должны проявиться авторитарные черты.

Теперь - о внутренних проблемах нашей демократии. Нам никак не удается построить местное самоуправление, этот особый и, конечно, важнейший институт демократии. Его отсутствие есть особая демократия, которая не совсем демократия. Но если нечто невозможно построить, то стоит задуматься, почему это происходит.

Наконец, о нашей партийной системе, которая, конечно, не сложилась, и неизвестно, какой она будет в будущем. Объективно есть почва и социальные ниши для четырех-пяти партий, в т.ч. и для националистической партии. Отмечу особо, что нынешняя политическая власть активнее всего давит не либералов и не коммунистов, а именно националистов, особенно русский национализм. Это демократично? Однако те, кто сильнее всего выступает за демократию в России, приветствуют этот процесс и даже обвиняют Кремль в том, что он мало давит национализм.

России необходимо отказаться от практики, а главное - идеологии догоняющего развития, что в том числе означает снятие цели построения демократии в России. Конечно, нужно строить, развивать, совершенствовать демократические механизмы насколько это возможно. Но это не должно стать главной и повседневной целью. Напротив, я считаю, что для сохранения России она должна осуществить революционную по сути эволюцию. Иначе случится бунт или серия бунтов, а страна распадется.

А.А.Кара-Мурза. Из множества возможных сюжетов для нашего обсуждения я выбрал тот, который представляется мне наиболее актуальным здесь и сейчас: демократия как политико-философская проблема.

Профессиональный разговор о "демократии" не может начинаться с того, что сначала-де надо договориться о самих принципах разговора, поскольку в этом случае мы рискуем оказаться в субъективистской ловушке, которую иронически прокомментировал Томас Гоббс в знаменитой XIX-й главе "Левиафана": "Те, кому причинено было огорчение при демократии, называют ее анархией… Не следует думать, что правление имеет одну форму, когда оно нам нравится, и другую, когда оно нам не нравится…". Учтем также, что в истории общественной мысли употребление самого понятия "демократия" имело место как в отношении заведомо разных общественных состояний, так и по разным основаниям. У Платона, например, демократия - явление сугубо отрицательное, ибо "власть народа" неизбежно приводит к подмене политического разума - инстинктом. В отличие от Платона, Аристотель полагает, что власть многих в принципе может быть добродетельной (как может быть таковой "власть одного" в монархии и "власть немногих" в аристократии). Но Аристотель, как известно, называл эту добродетельную "власть многих" - политией, а демократии отводил роль ее извращенного двойника, который (в отличие от оригинала) не способен удержать общегосударственные приоритеты и низводит себя лишь до выражения суммы "частных выгод неимущих". В свою очередь, Гоббс готов был признать адекватность термина демократия и даже позитивность стоящего за ним явления (тип государства, в котором верховный суверенитет нераздельно сосредоточен в "собрании всех, кто того желает"), однако бесспорно лучшую форму аккумуляции этого неразложимого суверенитета видел, конечно, в монархии. Наконец, Руссо считал именно демократию единственно верным способом реализовать коллективную волю, но саму эту волю отныне также признавал гомогенной и неделимой.

Итак, говоря о демократии, Платон считает негативным как явление, так и, соответственно, термин. Аристотель считает явление принципиально позитивным, но называет его другим термином. Гоббс признает корректным и термин, и стоящее за ним явление, но суть его понимает всего лишь как сосуд для аккумуляции суверенитета, к тому же не самый удобный. Руссо, напротив, обожествляет этот сосуд, но обосновывает это так, что дает повод критикам обвинять его в стремлении к тоталитарным, антидемократическим целям. Возникает естественный вопрос: означают ли столь принципиальные расхождения в понимании демократии (их примеры, разумеется, можно множить и множить), что общий разговор о демократии невозможен, ибо он безнадежно распадается на отдельные, плохо стыкующиеся фрагменты?

Полагаю, что общий разговор о демократии возможен, но при непременном условии - нахождении наиболее общей и, по возможности, ценностно нейтральной рамки. А это означает, как минимум, два серьезных ограничения:

Во-первых, надо отказаться от телеологии, т.е. выстраивания некоей иерархии смыслов, увенчанной концепцией "истинной демократии". Такой подход максимально заряжен ценностными предпочтениями, в результате чего на вершине пирамиды (или, говоря по-иному, "в конце истории") оказываются совершенно разные "демократии": то либеральная, то советская, а то и в духе ливийской "джамахирии". И, поскольку наш разговор все равно засоряется ценностными предпочтениями, я, в порядке личной инициативы, начну с критики либеральной телеологии. Использую известный пример, иллюстрирующий недостатки старой исследовательской оптики - а именно, критику Платона Карлом Поппером в его "Открытом обществе". На мой взгляд, многие инвективы Поппера в адрес Платона не попадают в цель. Поборник "открытого общества" эгалитарист Поппер увидел в Платоне не только главного отрицателя человеческого равенства, но и главного "герметизатора социума" - т.е. своего парадигмального оппонента, чуть ли не провозвестника тоталитарных моделей XX в. Поппер, очевидно, игнорирует тот факт, что апология неравенства у Платона и его попытка "герметизации социума" - это способ достижения важнейшей для Платона цели - выключения человеческой массы из политики. А что такое тоталитаризм ХХ века? - Это результат именно "восстания масс", т.е. цивилизационно неконтролируемого "вскрытия истории", на смену которому приходит ее новое "закрытие". Поэтому Поппер не только бьет мимо цели, но и несправедлив к Платону. Прав А.Ф.Лосев: "Платон оказался какой-то вечной проблемой истории человеческой культуры, и пока нельзя себе представить, как, когда, при каких обстоятельствах и кем эта проблема будет окончательно решена".

Ну и, во-вторых: в результате нашего разговора должно произойти отграничение понятия демократии от других, ибо не все, кто говорит о себе, как о демократах, и о своей стране - как о демократии, заведомо объективны; такие самоопределения всегда ценностно заряжены.

Иначе говоря, разговор о демократии должен сопровождаться общим пониманием того, что это не есть просто эмпирическое явление (или набор явлений), а есть концептуальное оформление некоей базовой проблемы человеческого общежития, которую можно общими усилиями сформулировать, независимо от предлагаемых методов ее разрешения. Что же может стать такой базовой проблемой? Со времен великих европейских революций (в первую очередь, французской) принято считать, что разговор о демократии - это производная от проблематизации темы о человеческом равенстве. Отталкиваясь от буквального перевода термина демократия (власть народа), речь чаще всего сосредотачивается на таком аспекте темы равенства, как равный доступ граждан к осуществлению власти. И если принять этот подход в качестве определяющего, то в результате у нас может развернуться некий проблемный веер, ни один из лучей которого не должен быть потерян и выключен из общего разговора. На одном конце этого веера - авторитаризм (где власти народа нет); на другом - состояние, тяготеющее к хаосу, где демократия оказывается не в силах контролировать сама себя.

Только в таком общепринятом контексте каждый может сформулировать и свою ценностную, частную (буквально - партийную) позицию. Для меня, как либерала и демократа, свобода - онтологична и императивна, а демократия - практична и технологична (подобный подход близок к идеям Бориса Чичерина). Уверен, в России наступило время, когда индивидуальная свобода и демократия (как прогрессирующее равенство в доступе к власти) могут и должны идти вместе - к этому выводу, в целом, еще в начале двадцатого столетия пришел и Чичерин. В этих условиях мне представляется наиболее плодотворным развитие понятия демократия в двух содержательных областях. Во-первых, это касается проблематики демократического реформирования власти как объекта народного (представительного) контроля - прежде всего, в духе развития на российском материале концепции разделения властей. И, во-вторых, в области разработок важнейшей для России проблематики "демократического самоограничения", - без этого также невозможно говорить о зрелости гражданского общества в России.

Т.А.Алексеева. Демократия как априорная ценность присутствовала сегодня в той или иной редакции практически во всех выступлениях. В этом смысле и для меня демократия - в соответствии с известной формулой и при всех своих недостатках - наилучшая форма правления (все прочие - хуже). Хочу вслед за В.Т.Третьяковым поговорить, прежде всего, о демократии в международных отношениях, где она предстает в весьма специфической ипостаси. Соглашусь с А.Г.Глинчиковой: да, верно, необходимо обращаться к гражданским обществам на Украине, в Грузии и других бывших союзных республиках, - это правильно. Так демократия может стать важным инструментом сохранения и развития связей на постсоветском пространстве. Но не будем забывать, что сегодня мы имеем дело с суверенными государствами, уже определившими свою роль на международной сцене и с весьма различным уровнем демократии. Поэтому обращение к гражданскому обществу может быть дополнительным инструментом, но не основной линией нашей политики. Нравится нам это или нет, но ключевой игрок сегодня - государство. А там, где Россия выступает как государство, она сталкивается как с постсоветскими государствами, переориентировавшимися на Запад, так и с их западными консультантами. При этом демократия выступает на международной сцене в качестве идеологемы, так сказать истины в последней инстанции, неоспариваемой и догматизированной, т.е. в качестве некоего критерия адекватности или неадекватности того или иного государства. Вряд ли метод оценки России (и не только России) на основании такого жестко зафиксированного критерия можно признать демократичным.

Между тем, хочу поделиться парадоксальным опытом общения на международных конференциях. Мы, несмотря на все обвинения в недемократичности и даже авторитаризме, обычно представляем плюрализм мнений, спорим друг с другом и с другими участниками, короче, неосознанно демонстрируем все признаки демократического диалога. Зарубежные участники, чаще всего западные, напротив, выступают как некий монолит с единой позицией, доказывая нам, что мы не понимаем сути демократического процесса и именно поэтому не отвечаем определенным критериям, которые кто-то где-то когда-то выработал. Не заместила ли пресловутая политкорректность самую сущность научного диалога как демократического обмена мнениями? И почему мы должны принимать на веру некий набор постулатов, не пытаясь ни осмыслить их, ни приспособить к собственным реалиям? Ломая принципы научного диалога, демократия начинает использоваться как идеология. Причем такой подход оказывается особенно опасным в международных отношениях, поскольку позволяет делить государства на "правильные", с которыми нужно сотрудничать, оказывать всяческое содействие, принимать вне очереди в ВТО и другие международные организации, и "неправильные", недостаточно демократичные с точки зрения утвержденного канона. С "неправильными" государствами, соответственно, возможны любые варианты поведения. Наличие такого подхода есть не только проблема использования демократии в идеологических целях, но и проблема демократии как таковой. Если посмотреть, что происходит в научной среде, то обнаруживается достаточно любопытная вещь. Во-первых, уже, по крайней мере, с середины 1980-х годов присутствует идея - она то всплывает, то затухает, но, тем не менее, как бы постоянно наличествует - о том, что демократия сегодня уже не просто идеология, не просто некий ценностный критерий, по отношению к которому можно измерять все формы политического устройства, - это новая религия.

Процитирую нескольких авторов, чтобы не быть голословной. Так, некто Калеб полагает, что "демократия есть ни что иное, как кульминация радикального протестантизма". Как становится ясно из его дальнейшего текста, акцент сделан не на предысторию демократии и либерализма, а именно на религиозную составляющую. Еще более ярко высказывается профессор Туринского университета Алессандро Пиццорно: "Это позволяет нам рассматривать демократию в качестве религии государства, которое поначалу намеревалось преодолеть религию. Как всякая другая религиозная форма демократия обладает собственными ритуалами: днями выборов, конфирмацией доверия представителями народа, гимнами, церемониями, демонстрациями единства. Она также имеет своих крестоносцев. Они призваны, - говорят нам, - уничтожить присутствие политического зла в мире". Как известно из истории, крестоносцы провозглашали достижение своей цели через обращение людей в истинную религиозную веру, теперь их западные последователи имеют в виду обращение к истинному политическому режиму.

Еще один хорошо известный подход рассматривает демократию в качестве классической американской гражданской религии, той самой скрепы, которая на протяжении последних столетий соединяет крайне разнородное и многоконфессиональное американское общество и в рамках которой демократические ценности выступают в качестве абсолютного приоритета. Именно такая гражданская религия позволила найти компромисс между протестантами, несмотря на рост их фундаментализма, католиками и представителями других религиозных групп, замкнув их на идею демократии, свободного рынка и толерантности. Не стала ли при этом демократия, пусть не религией (это скорее все же метафора), но идеологией? Не вышла ли она в самостоятельное плавание в идеологическом море, обретя новые качества? Неоднократно приходилось слышать и читать, что в последнее время старая классификация идеологий заметно устаревает, и что говорить сегодня о либерализме, социализме, консерватизме, анархизме и прочих "измах", становится все более затруднительно. На фоне постмодернистских коллажей происходит уже не просто фрагментация идеологий и их взаимоналожение, но высвобождение (как нового качества) концепций, которые еще совсем недавно были лишь идеологемами. Не имея готового ответа на этот вопрос, фиксирую проблему для обсуждения.

Так или иначе, начиная говорить о подобных вещах, мы вступаем на зыбкую почву политической философии, где много неясностей. Но есть одна абсолютно точная и понятная вещь, которая, как мне представляется, всеми политическими философами признана, - как может быть, единственный и самый главный урок, который политическая философия извлекла из многолетней критики позитивизма, - нельзя просто высказать мнение, его надо обосновать, или иначе, узаконить. Но дело в том, что у идеологии нет единого определения, соответственно нет и общепризнанных критериев.

В качестве претендентов на роль такого рода новых концепций выступают, прежде всего, глобализм и демократия. Для обоснования такого предположения воспользуемся критериями, предложенными американским политическим мыслителем Майклом Фридэном. Оговорюсь, что, хотя сам он и не верит в то, что глобализм и демократия уже дозрели до уровня идеологии, однако признает за ними потенцию, которая может раскрыться достаточно быстро. Первый критерий: достаточно утонченное и развернутое обоснование самого понятия. Очевидно, что и в том, и в другом случае оно имеется. Второй критерий: возможность отвечать на самые главные политические вопросы, которые сегодня возникают. И демократия, и глобализм этому критерию также соответствуют. Более того, можно сказать, что именно по отношению к демократии и глобализму происходит процесс самоопределения всех остальных политических вопросов сегодняшнего дня. Наконец, третий критерий: способность любой идеологии формировать так наз. "неоспариваемые цепочки". Если либерализм в качестве главной ценности рассматривает свободу, то это предполагает вполне конкретное и никакое иное рассмотрение равенства, авторитета, той же самой демократии и т.д. Для социализма в качестве такой ключевой ценности, предопределяющей интерпретацию всех остальных, выступает равенство; для консерватизма - авторитет и традиция, и т.д. И так практически по каждой политической теории или политической идеологии. Такого рода "цепочки", т.е. формулы или тезисы, воспринимаемые на веру, которые большинство не ставит под сомнение, и составляют идеологию.

Манфред Стэкер из университета Иллинойса попытался выстроить "сущностно неоспариваемые цепочки" по отношению к глобализму. Во-первых, до атаки террористов на Всемирный торговый центр в 2001 г. глобализм говорил о модернизации как ключевой ценности. Сегодняшний глобализм, который мы условно можем назвать имперским, явно указывает на необходимость распространения западных ценностей и норм. Во-вторых, глобализм утверждает, что глобализация выгодна всем, по крайней мере, в длительной перспективе. В-третьих, - что глобализация способствует демократии в мире (прямой выход на нашу тему). Наконец, в-четвертых, глобализация предполагает глобальную войну против терроризма. Это тоже новая тема после 2001 г. На этих четырех тезисах, имеющих внутреннюю связь, и строится, по мнению Стэкера, идеология глобализма. Такого же рода тезисы можно выстроить и по отношению к демократии. В результате соответственно меняется и вся конфигурация остальных идеологий по отношению к этим явлениям. "Справа" от глобализма оказываются национал-популизм, неолокализм, различные теории религиозного фундаментализма с сильным политическим акцентом, "слева" мы обнаруживам глобальный феминизм, интернационал-популизм, различные идейные кластеры, связанные с движением за глобальную социальную справедливость. Т.е. левое и правое сегодня снова меняются местами, что может отметить любой непредвзятый наблюдатель.

Итак, новые грани демократии и глобализма как проблема политической философии неизбежно становятся предметом бесконечных споров. Так и должно быть, поскольку политическая философия по определению диалогична, она не терпит монолога. Но если мы говорим о демократии и глобализме как идеологиях, а именно так они и представлены в сфере международных отношений, то никакой спор невозможен, потому что идеологический спор невозможен в принципе.

А.В.Шубин. Прежде чем ставить цели перед страной, нам надо бы разобраться в некоторой путанице, которая существует в идеологических рассуждениях. Есть мнение, что демократия - это синоним Запада, и другое, что демократия - это народовластие. Но между этими двумя мнениями есть огромное количество всякой "политологической паразитологии", когда люди паразитируют на идее соединения народовластия и западной либеральной политической системы. Однако это - очень разные вещи. Нельзя доказать, что не надо двигаться к демократии на основании того, что Америка плохо себя ведет в Ираке, поскольку, например, не доказано, что в Америке существует народовластие, и тем более, что внешняя политика клонирует внутреннее устройство государства. Кстати говоря, и куда более демократичные по классическим критериям Афины часто вели себя очень плохо. Очевидна логическая путаница.

Давайте распутывать.

Существует ли демократия на Западе? Думаю, существует, но - в элементах. Демократия была и в СССР - также в элементах. Кстати говоря, в очень существенных.

Но существует ли демократия как система на Западе? Любой конкретный анализ показывает, что и текущие, и важнейшие решения там принимает элита. Но в отличие от авторитаризма на Западе развивается плюрализм. При таких отношениях, весьма отличных от демократии, элита и вся политическая структура разделена на куски, которые, плавают в "супе" конкуренции, и каждый из этих кусков имеет внутреннюю самостоятельность и собственную связь с населением. Природа этих "кусков" разнообразна - это могут быть и элементы демократии, и авторитарные блоки, - но в целом западная система не становится авторитарной, поскольку сохраняется такая конкуренция.

Если демократия - это народовластие, то народ - это общественно активное население, а не только элиты. Это люди, которые не являются профессионалами в принятии общественно значимых решений. Но они могут принимать коллективные решения по вопросам, которые их затрагивают, прежде всего посредством механизмов самоуправления. В современной России это практически невозможно: как только самоуправление становится чем-то реальным, сверху приходят и давят его под разными предлогами. Но из мирового опыта мы знаем много примеров эффективного самоуправления. Однако все они локальны. Поэтому необходимо выработать процедурные механизмы согласования локальных решений в более широком масштабе.

Левые мыслители ХIХ в. обсуждали два варианта "надстройки" над самоуправлением - парламентаризм и делегирование. Убийственная критика парламентаризма с точки зрения демократии была в свое время дана Прудоном, Бакуниным, некоторыми марксистами. Роза Люксембург, в частности, сформулировала весьма важную оговорку: иногда и в рамках парламентаризма оказывается возможна демократия. В обычной ситуации парламент - это собрание выдвиженцев денежных мешков и партийных машин. Но в революционную эпоху, в момент крайнего возбуждения и раскола общества, когда проблемы внятны всем, а идеологический спектр открыт и ясен, именно парламент может обеспечить легитимный компромисс действительно народных мнений. Такова была идея Учредительного собрания в 1917-1918 гг., о чем Роза Люксембург и писала. Как момент демократия может иметь место и в рамках плюралистического режима, но как система демократия должна быть иной.

Но какова же эта демократическая система и нужна ли она вообще? Демократия - это обратная связь с населением. Современное общество без демократии склеротично, хрупко и неустойчиво. Полезно, когда элементы демократии усиливаются, завоевывают новые ниши и давят на остальную систему. Такие процессы обычно отождествляются с гражданскими движениями, с гражданским обществом в собственном смысле слова. Но этого недостаточно: гражданское общество само типологически неоднородно и манипулируемо, проявляя себя не только в движении снизу вверх, но и в управляемом движении сверху вниз.

В.Т.Третьяков полагает, что в большой стране с демократией плохо, поскольку она большая и поэтому - трудно управляемая. Я сразу вспомнил о Канаде и США, где отвергли путь жесткого управления из центра. Если же пытаться рулить всеми делами на одной восьмой части суши непосредственно из центра, то вскоре Россия станет "одной двадцатой". Демократия актуальна именно для большой территории, где особенно сильны угрозы имперского авторитаризма и сопротивления ему в регионах, чреватого расколом единого государства. Демократия, причем в более широких масштабах, чем просто самоуправление, как раз и нужна для противостояния обеим этим угрозам.

Критики парламентаризма XIX в. предложили модель демократии на основе согласования, синтеза низовых интересов: делегирование, союз союзов, низовым звеном которого является самоуправление. Не знавшие об этом "охлократы" в 1905-1917 гг. начали выстраивать именно эту систему в виде советов. Это восстание масс (а восстание масс - это революция, а не тоталитаризм) не увенчалось успехом - авторитарная партократия победила. Но и на сегодняшний момент при всех оговорках идея Союза союзов (федерации федераций), основанного на самоуправлении как базисе - это единственный магистральный путь развития собственно демократии. Сегодня, в условиях глобализации классическое национальное государство уже не может выполнять свои социальные функции хотя бы на уровне второй половины ХХ в. К тому же в глобализме нарастают черты нового тоталитаризма - манипулятивного. Мы стоим в преддверии формационной смены, поскольку индустриальное общество свой ресурс почти исчерпало. Новая формация может проявиться в очень разных вариантах (так, напомню, что индустриально-этократическое общество ХХ в. реализовалось и в версии Сталина, и в версии Рузвельта). Соотношение элементов тоталитаризма, авторитаризма и демократии в ней может быть разным. Сейчас очевиден перекос в сторону манипуляции, следовательно - нужно направить все силы на укрепление противовеса - элементов демократии: гражданской сети, самоуправления, координации этих элементов с помощью делегирования, соответствующего преобразования социально-политических структур в тех странах, которые не хотят быть просто провинцией глобальной империи. Не грезы о реинкарнации Российской империи, а выработка демократической альтернативы господству новой сверхэлиты, - вот важнейшая на сегодня задача.

Б.Ю.Кагарлицкий. В Институте философии это может прозвучать почти кощунственно, но мне абсолютно непонятно, как можно вести разговор о демократии вообще, о России вообще. Все-таки существует общество со своей структурой, элитой и т.д. Да и размеры России скорее средние. Разговоры о российской исключительности потрясают меня своей абсолютной бессодержательностью, тогда как есть гораздо более серьезные проблемы. В известном старом тезисе "государство усиливается, общество хиреет" есть некая принципиальная подмена: в действительности общество и государство соответствуют друг другу. Проблема России не в слабости гражданского общества, а в том, что оно не адекватно российскому обществу как таковому, отражая лишь его небольшой сегмент. Гражданское общество не просто существуют отдельно от общества в широком смысле, но в значительной мере враждебно ему, описывая его как "быдло", "охлос" и т.п. В этом смысле политическая цель "либералов" и так наз. "демократов по-русски" состоит в том, чтобы, захватив государство, использовать его против общества в широком смысле. Поэтому, до тех пор, пока в России не будет фундаментального поражения гражданского общества в борьбе против общества в широком смысле, не будет в ней и демократии.

С.Л.Чижков. То, что мы называем современной демократией, это все-таки либеральная демократия. Сочетание это странное, и вот почему. Все основные оппозиции у либералов и демократов понимаются совершенно по-разному. ( …) Демократы с помощью правовых норм не прочь регулировать сферу нравственности; для либералов же моральная автономия субъекта не позволяет делать это ни в коем случае. В либеральной демократии все это переплетено, причем очевидно, что в западных странах позиции демократии укрепляются: все больше вопросов ставится на публичное обсуждение и все уже оказывается сфера, закрытая для общественности, в т.ч. и сфера принятия решений. И если традиционно считается, что демократия и бюрократия оппозиционны и вторая душит первую, то по тем же базовым оппозициям, оказывается, что бюрократия и демократия на одной стороне. ( …) Демократия вполне может использовать государство, в том числе и для реализации задач социального развития, что для либерала невозможно и непонятно (зачем это нужно?). Отмечу вслед за И.К.Пантиным, что большинство проблем демократии в России в том, что у нас не получило развития либеральное начало, ценности личности, свободы, закона; эти понятия воспринимаются нами как правило через призму частного интереса, но не как некие онтологические сущности…

П.М.Кудюкин. Выскажу несколько замечаний по поводу потери содержательности, кризиса и выхолащивания смыслов той ограниченной, элитаристской по сути дела демократии, которая существует на Западе. Все в ней сводится исключительно к рынку, маркетизации общества и политики. Последняя становится товаром, который навязывают потребителю (электорату) подобно тому, как навязывают стиральный порошок, по той же технологии и с теми же результатами. Из политики уходит альтернативность. Каждая из крупных партий старается охватить все поле интересов "медианного избирателя" (это ярко проявилось и в России). Информационные технологии в политике проявляют себя в форме так наз. рационального неведения избирателя, который, экономя свои усилия, не вникает в сущность предлагаемых ему программ, доверяя бюрократу, который, по его мнению, лучше знает детали. Происходящая смена элит ничего по сути не меняет, а новые технологии сетевого общения порождают не только новые возможности развития демократии, но и новые вызовы, новые проблемы.

Г.Г.Водолазов. Скажу кратко о методологии определения понятия демократия и о перспективах развития этого явления. Методология в чем-то перекликается с тем, что говорил А.А.Кара-Мурза. Во-первых, демократия - это развивающееся понятие и явление, далекое от завершенности и законченности. Во-вторых, исходное определение демократии - народоправство, участие народа в управлении общественными делами и т.п. Но по мере развития общества это участие реализуется в разной степени и разных масштабах. Поэтому, в-третьих, демократия есть всемирно-историческая тенденция развития, получающая реальное воплощение в формах, зависящих от условий мирового и национального развития, уровня политической культуры народа, его характера. Реальная демократия есть максимально возможное для данных условий участие народа в управлении. Увы, в России сегодня происходит значительное и нарастающее ограничение участия народа в управлении, ограничение его участия в собственных делах.

И.К.Клямкин.Когда говорят "Россия не готова к демократии", обычно имеют в виду население или, традиционно выражаясь, народ. Я думаю, за последние сто с лишним лет произошли такие изменения, что если тогда можно было говорить о том, что населению демократия не нужна, то сейчас для такого суждения нет никаких оснований. Демократия никому никогда не мешала устанавливать режим политической конкуренции, никаких возражений по этому поводу не было, никакие социологические опросы этого не фиксировали. Другое дело, что у народа нет потенциала сопротивления. А по поводу того, что Россия пойдет каким-то особым путем к демократии, ответ очевиден: все страны идут особым путем, если речь идет об особенностях институционального устройства.

В.Л.Цымбурский. Коллега Кагарлицкий очень точно противопоставил гражданское общество и общество в широком смысле в качестве двух потенциально враждебных в России сил. Смысл этого тезиса очень близок к тому, что я еще в 1995 г. писал о существовании в России антинационального гражданского общества. Демократия - это строй, при котором люди не просто повинуются распоряжению властей, но какое-то количество людей имеет институциональные и не институциональные возможности влиять на принимаемые на высшем уровне решения. Эти люди называются народом, демосом. Но вопрос в том, кто же в таком случае в России составляет народ? Это очень важный вопрос, тот вопрос, по поводу которого в ближайшие годы, я думаю, будет большой, серьезный и жестокий спор. Кто же здесь, действительно, народ? В истории понятие "народ" очень широко менялось. У Б.Г.Капустина в статье "Либерализм и просвещение" хорошо написано, что до 1830 г. в Британии с ее парламентской демократией народом были 2% населения - богатые собственники, тогда как в большевистской России народом были пролетариат и беднейшее крестьянство…

А.Г.Сытин. В условиях глобализации основной вопрос политики стоит так: сможет или не сможет выжить демократия. Ясно, что основные решения сегодня принимаются на наднациональном уровне. Существуют ли на этом уровне механизмы общественного контроля? В XX в. было очень много попыток редуцировать проблему демократии к каким-то частным вопросам. Но вопрос о демократии - это, конечно же, вопрос о соотношении между реальной властью и реальным народом, может ли последний влиять на первую? Есть ли у народа возможности контролировать власть и гарантии того, что решения этой власти будут учитывать интересы народа, его чаяния, дух, его идеи и устремления. На эмпирическом уровне, мне кажется, демократии (как народовластия) вообще нигде никогда не было. Ни в Афинах, ни сейчас, когда основные решения принимаются на международном уровне без участия институтов народного представительства. В этом - суть. Поэтому вопрос о демократии и современной России необходимо рассматривать в контексте проблемы квазидемократии, т.е. когда при наличии всех необходимых институтов, конституции, гарантий и прав реальная власть осуществляется иными путями. Опасность же для демократии таится в том, что такая практика дискредитирует имитирующие формы демократии, а заодно и саму идею демократии. Инициатива во власти сегодня в России целиком исходит от государства, и, решая вопрос о наличии здесь демократии, можно использовать простой критерий, выработанный в рамках западных теорий: демократией можно считать ту систему, где хотя бы раз законным образом власть перешла к оппозиции. Было ли так в России хотя бы раз? По-моему, этого не видится и в перспективе.

М.М.Федорова. Полагаю, понятие демократии в современном глобализирующемся мире невозможно определить исключительно в терминах соотношения сил. Рожденное Современностью оно несет в себе универсалистские требования именно в силу того, что основано на требованиях равенства и свободы граждан, суверенно задающих себе форму государства и форму жизни. Речь идет о нормативном понятии (не дескриптивном и не эмпирическом), даже если мы изучаем конкретные исторические формы демократии. Разумеется, никакая реальная демократия не может быть описана исходя только из нормативных основ - она нуждается в учете истории и соотношения экономических и социальных сил. Тем не менее, именно такой подход к понятию демократии позволяет выделить различные способы понимания демократической парадигмы, среди которых сегодня наибольшим авторитетом пользуются коммуникационная и онтологогизирующая парадигмы.

В.И.Пантин. В современном глобальном мире все взаимосвязано. И наши российские трудности не понять без осознания причин кризиса современной западной демократии. Обращусь к теории волн демократизации Хантингтона. В соавторстве с В.В.Лапкиным еще в начале 1990-х годов я писал о том, что после 2000-го г. наступит "волна понижения" (в терминах Хантингтона), отлива демократии. Думаю, что этот прогноз подтверждается. Причина волн демократизации в том, что жизнеспособность каждой модели демократии имеет свои временные границы. В качестве одной из таких моделей можно назвать рузвельтовскую модель демократии, которая, собственно говоря, и вывела США из кризиса, а затем обеспечила им глобальное доминирование - вплоть до наших дней. Эта модель социально-либеральной демократии исправно работала, но сейчас ее ресурс практически исчерпан. Необходима смена доминирующей модели политического управления, что регулярно наблюдается в истории. Мы присутствуем именно в такой период смены модели: либеральная демократия, вроде бы, повсеместно и почти безальтернативно торжествует, но качественно она себя уже исчерпала. Вопрос стоит о создании новой модели демократии. И пока эта задача не будет решена, не будет никакого нового подъема демократии. Напротив, мы будем свидетелями кризиса демократии. Его признаки уже налицо (проблема евроконституции, кризис системы международных отношений и пр.). Вторая причина спада демократии - это гигантский прогресс финансовой глобализации. Наконец, следует помнить и о цивилизационных ограничениях либеральной демократии, возникшей и устойчиво работающей в основном на Западе. Новая модель вынуждена будет искать возможности преодоления этих цивилизационных ограничений, поскольку большая часть человечества проживает все-таки не на Западе.

А.Г.Глинчикова (в качестве заключения). При всем разнообразии высказанных мнений, подходов и идей, прозвучавших в рамках этой дискуссии, можно выделить несколько моментов, приближающих нас к ответам на поставленные вопросы.
Демократия есть развивающееся явление и, следовательно, развивающееся понятие. Оно включает в себя как существенные моменты (народоправство, участие общества в решении социальных и политических проблем, в управлении общественными делами), так и преходящие - связанные с формами и механизмами этого участия (прямая демократия, парламентское представительство, самоуправление, советы и т.д.). И если первый аспект является определяющим для демократии, то второй - может меняться в соответствии с уровнем развития общества, его традициями, типом политической культуры, теми или иными конкретными геополитическими и историческими вызовами. Важнейшим аспектом демократии является также свободный характер политического участия. Поэтому всякая попытка демократической модернизации общества будет успешной и устойчивой лишь в той мере, в какой именно общество станет ее основным субъектом.
Западная модель демократии - один из успешных вариантов развития политической системы, но было бы неправомерно отождествлять ее с демократией как таковой. Не только потому, что в любых конкретных политических моделях, даже самых демократичных, всегда присутствуют авторитарные и традиционные элементы, но и потому, что сама форма народоправства всегда определяется спецификой социума.
Для России демократия является вызовом вдвойне, поскольку большую часть своей современной истории она осуществляла процессы модернизации в рамках так наз. догоняющего развития, при котором общество выступало в большей степени как пассивный объект модернизации, нежели его настоящий субъект. Позволяя решать те или иные актуальные геополитические задачи, такое развитие, с другой стороны, тормозило и дестабилизировало процесс политического созревания общества, провоцируя тяжелейшие революционные потрясения.
Сегодня, в условиях переходного периода, особенно велика опасность резкого "вскрытия истории". Общество, не привыкшее к ответственной гражданской свободе, не развившее традиций сознательного самоограничения, рискует превратить народоправство в хаос и очень быстро утратить и свободу, и равенство. С другой стороны, ограничение общественного участия в политике под предлогом опасностей для демократии, исходящих от незрелого общества, может послужить удобной ширмой для политики возвращения к авторитаризму. Очевидно, что России необходимо найти формулу оптимального противодействия обеим этим угрозам. При этом гражданская активизация общества становится важнейшим фактором выживания социальной системы, обеспечения ее гибкости и устойчивости.