ИСТОКИ И СМЫСЛ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Ю.С. Пивоваров

ПИВОВАРОВ Юрий Сергеевич, академик РАН, директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН

"Нет ничего более жалкого, как морализирование по поводу великих социальных катастроф", - писал Лев Троцкий в своей "Истории русской революции" [Троцкий 1991: 25]. Вот именно этим - "жалким" - хотел бы я заняться в этой статье. Сто лет отделяет нас от того, что называется "первой русской революцией", и девяносто - от Февральской и Октябрьской. Дистанция вполне достаточная для того, чтобы уразуметь не только "истоки и смысл" (причины и содержание), но и последствия (ближние и дальние) всех этих крутопереломных событий. То есть теперь мы видим и знаем, знаем и видим, во что все это обернулось. И должны признать: Русская Революция является главным событием русской истории.

Замечу: в этом моем утверждении таится ревизия классической позиции В.О.Ключевского. Известно, что великий историк главным событием отечественной истории полагал отмену крепостных порядков в 1861 г. Но думаю, доживи Василий Осипович до "окаянных дней", он согласился бы с нами. А уж в мировом контексте Русская Революция - куда более значимый феномен, нежели эмансипация крестьян. Правда, как мы хорошо знаем, реформа Александра II и революция тесно связаны между собой. Или, по чеканной формуле В.И.Ленина, "реформа… породила революцию" [Ленин 1961: 177].

Однако мы забегаем вперед. Вернемся к жалкому морализированию по поводу великих социальных катаклизмов. В современном русском интеллектуальном обиходе постепенно складывается (вот-вот сложится) господствующее убеждение: пора, подобно другим народам, пережившим свои революции, становиться цивилизованными. Пора найти революции определенное место в истории, отказаться от "черно-белого" взгляда на нее, помирить жертв и палачей, победителей и побежденных. Ведь сделали же это англичане, установив друг напротив друга памятники Карлу I и Кромвелю; французы, поселив равноправно в своей памяти Бурбонов, Робеспьера и Наполеона, "старый порядок" и Революцию (а любимый везде и всюду Токвиль, подобно нашему все менее любимому Ленину, прямо выводил Революцию из "ancien regime").

Если мы не сделаем того же, говорят идеологи исторического примирения, исторического синтеза (они же одновременно представители идеологического мейнстрима), у нас никогда не закончится гражданская война, Россия не выздоровеет, и цивилизованным народом мы не станем. Да разве не правы они? Вот и социальная практика движется в том же направлении. Воссоединились церкви (РПЦ и РПЦЗ), потомки коммунистов и эмигрантов находят общий язык, на Родину возвращается прах белых вождей (Деникина, Каппеля, Ильина и др.), под гимн бывшего СССР, ныне - РФ, под флагом дореволюционной России (белых, власовцев), ныне - РФ, патриарх открывает памятник одному из самых чтимых русских святых - Савве Сторожевскому. И караул офицеров и солдат, с двуглавыми орлами и красными звездочками (тоже примирение!) на фуражках, салютует всему этому: памятнику св. Савве, патриарху и клиру, местному начальству. Притом все это удивительно похоже на телевизионную картинку тридцатилетней давности - открытие памятника какому-нибудь советскому герою (да, без священства и русского флага, однако, как ни странно, общий тон не изменился). Но ведь и в этом тоже - желанный большинству синтез докоммунистического и коммунистического. Тот самый синтез, воплощением которого и должна, думают многие, стать новая демократическая Россия [1].

На этом историческом фоне жалкое морализирование по поводу великих социальных катаклизмов кажется совершенно иррелевантным. Действительно жалким и неуместным, каким-то уж очень запоздалым и никчемным. Недавняя же "пря" вокруг учебников по истории (с участием августейшей особы) показала: пора оставить ненужные споры, Россия вновь сосредоточивается и сосредоточивает эпохи, когда-то противоборствовавшие силы, мифы, идеологии и пр.

И все же я призываю заняться жалким морализированием. И не следовать совету Троцкого. И не идти в кильватере победительной идеологической эскадры. Но сделаем это все же по рецепту Льва Давидовича: "…Искусство познания есть искусство обнажения" [Троцкий 1991: 26]. Давайте обнажим "структуры" революции, проведем ее структурный анализ. А там посмотрим: что с чем можно примирить? И почему автор этой статьи так настаивает на жалком морализировании по поводу Русской Революции.

* * *

Понятно, что название статьи заимствовано у Н.А.Бердяева (знаменитые "Истоки и смысл русского коммунизма"). Но Русская Революция - явление гораздо более глубокое, широкое, сложное, чем русский коммунизм. Последний, при всем его, как говорили раньше, всемирно-историческом значении, "лишь" одна из нескольких составляющих Русской Революции.

Русская Революция - это не 1917 г. с его двумя революциями, Февральской и Октябрьской. Это и не 1905-1907 гг. плюс 1917 г. То есть это не совокупность даже трех революций. Хотя все они - важнейшие ее события. Русская Революция - это историческая эпоха между примерно 1860 и 1930 гг. Это семьдесят лет, жизнь человека, жизнь поколения. Она началась реформами Александра II и закончилась победой Сталина и сталинцев во внутрипартийной борьбе, сворачиванием НЭПа и коллективизацией. Русская Революция - это период русской истории между отменой Крепостного Порядка (права) и установлением Второго Крепостного Порядка (права) большевиков - ВКП(б).

Имея в виду грандиозные изменения, которые происходили в России в 60-е-80-е годы XIX в., Ф.Энгельс в 1893 г. отмечал: "Освобождение крестьян в 1861 г. и связанное с ним - отчасти как причина, а отчасти как следствие - развитие крупной промышленности ввергли эту самую неподвижную из всех стран, этот европейский Китай, в экономическую и социальную революцию" (выделено мною. - Ю.П.)" [Маркс, Энгельс 1962: 406]. Добавлю: это было также революцией в социальной психологии и массовой ментальности. В начале ХХ столетия революция обрела политическое измерение. Таким образом, она носила универсальный (для русского общества) характер. (Не упустим и ее правового среза.)

Содержанием и целью Русской Революции была эмансипация общества и индивида. К весне 1917 г. эта цель была достигнута (какой ценой - вопрос принципиальный - скажем позже). После этой победы движение повернуло вспять, в сторону восстановления рабства. Говоря красиво, Семнадцатый был пиком, русская история взлетела к свободе и, не удержавшись, рухнула вниз.

И все-таки поговорим о русских революциях в Русской Революции. Иначе мы не сможем уяснить, чем был Октябрь-17, - а это-то интересует меня больше всего на свете (с тех пор как помню себя).

Одно из больших исторических заблуждений (как современников, так и нас, потомков) заключается в том, что революция 1905-1907 гг. квалифицируется как "неудачная", "незаконченная"; рассматривается как "репетиция", "прелюдия" к 1917 г., т.е. настоящей революции. С моей же точки зрения, эта революция, во-первых, была успешной (насколько вообще революция может быть успешной; ведь это всегда трагедия). Во-вторых, нормальной, вполне сопоставимой с некоторыми европейскими революциями. Скажем - 1848-1849 гг. Причем сопоставимой и по характеру, и по интенсивности протекания, и по результатам.

Главная удача революции 1905-1907 гг. состояла в том, что она завершилась компромиссом между властью и обществом. Но не победой одной из этих двух сил. Результатом этого компромисса стали Конституция 23 апреля 1906 г., широкая политическая реформа и столыпинское преобразование страны.

При этом все составляющие успешного результата революции не были случайными. За каждой из них была своя история, своя "подготовка". Конституция стала итогом более чем столетнего - когда осмысленного, когда "инстинктивного" - продвижения России от Самовластия к конституционной и ограниченной монархии. В.Леонтович писал: "…Конституция от 23 апреля 1906 года представляла собой правовые рамки, в которых… можно было достичь политической цели, так долго остававшейся недостижимой и состоявшей в том, что монархия принимала либерализм как свою программу, а общественность сотрудничала с традиционными силами монархии при проведении в жизнь этой программы, и даже находила какое-то внутреннее единство с этими силами" [Леонтович 1980: 465]. О том же раньше говорил и В.Маклаков: "В России были тогда две силы. Была историческая власть с большим запасом знаний и опыта, но которая уже не могла править одна. Было общество, много правильно понимавшее, полное хороших намерений, но не умевшее управлять ничем, даже собой. Спасение России было в примирении и союзе этих двух сил, в их совместной и согласованной работе. Конституция 1906 года - и в этом ее основная идея - не только давала возможность такой работы, но делала ее обязательной. Идти вперед, менять можно было только при обоюдном согласии. Соглашение между двумя политическими силами сделано было необходимым условием государственной жизни" [Маклаков б.г.: 585].

Иными словами, Конституция 23 апреля 1906 г. создала самые благоприятные условия для продвижения России к более совершенному состоянию. Это был в высшей степени взаимовыгодный компромисс власти и общества.

Широкая политическая реформа означала признание за б?льшей частью подданных империи политических прав и допуск их к управлению (и здесь было продолжено более чем вековое дело). Столыпинский же план предполагал фундаментальное изменение социальных, экономических и правовых условий жизни русского народа. То есть этот план не сводился только к решению крестьянского вопроса (хотя это и было сердцевиной), но затрагивал страну в целом, во всех ее измерениях.
6 марта 1907 г. П.А.Столыпин выступил с большой речью в Думе. В ней он сформулировал программу коренных преобразований русского социума. Она "представляла собой одно из самых решительных наступлений либерализма во всей русской истории" [Леонтович 1980: 518]. Эта программа стала основой правительственной политики вплоть до начала войны (после убийства Петра Аркадьевича ее продолжил В.Н.Коковцев). Вот ее основные положения: 1) религиозная терпимость и свобода совести - были разработаны процедуры перехода из одного вероисповедания в другое, а также создания новых религиозных общин; устранялись все правовые ограничения, связанные с вероисповеданием; 2) неприкосновенность личности - арест, обыск и цензура корреспонденции могут иметь место только на основании судебного постановления; в случае полицейского ареста законность его должна быть проверена судом в течение 24 часов; предварительное расследование по политическим преступлениям проводят не жандармские офицеры, а судебные следователи; адвокат допускается к подзащитному уже во время предварительного следствия; предполагалось существенно изменить уголовно-процессуальный порядок, привести его в соответствие с "европейским стандартом"; 3) совершенствование системы самоуправления - создание нецензовых земств в волостях, расширение права голоса при земских выборах, придание земствам новых функций, ограничение надзора административных органов за деятельностью органов самоуправления; 4) административная реформа - создание целостной системы гражданской администрации, организация административных судов; 5) аграрная реформа; 6) трудовое законодательство - введение различных видов страхования, узаконение экономических забастовок; 7) народное просвещение.

В этот день П.А.Столыпин говорил в Думе: "В основу всех правительственных законопроектов… положена… общая руководящая мысль, которую правительство будет проводить и во всей своей последующей деятельности. Мысль эта - создать те материальные нормы, в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из всех реформ последнего царствования. Преобразованное… отечество наше должно превратиться в государство правовое… Правовые нормы должны покоиться на точном, ясно выраженном законе еще и потому, что иначе жизнь будет постоянно порождать столкновения между новыми основаниями общественности, государственности и… старыми установлениями и законами, находящимися с ними в противоречии" [Столыпин 1990: 37]. Таким образом, он подчеркивал, что возникающие как результат реформ правоотношения будут иметь в соответствующих законах защиту от любой попытки их нарушения, в том числе и со стороны власти. Кроме того, П.А.Столыпин имел в виду следующее: новое законодательство необходимо для того, чтобы отменить старые установления и законы, противоречащие конституционному строю, к которому перешла Россия. Иначе говоря, им ставилась задача согласования всего правопорядка страны с Основными законами в редакции 23 апреля1906 г.

Да, эта революция была удачной! Кстати, еще и потому, что ни власть, ни общество не "взорвали" народ. Народный мир, пережив волнения и повышенное напряжение, все-таки устоял, сохранил равновесие.

* * *

Что касается Февральской революции, то она могла быть и могла не быть. Она - и в этом ее отличие от революции 1905-1907 гг. - не была исторически "запрограммирована". Более того, даже состоявшись, - и в этом ее отличие от Октябрьской революции - она имела возможности развиваться иначе.

Почему же произошла Февральская революция? Ставя этот вопрос, я имею в виду не влияние войны (а оно было; и было одной из причин революции), неэффективные, а порой безответственные действия властей (включая Николая II), не "заговор" военных, не недальновидность и (тоже) безответственность "общественников", не стечение обстоятельств (снежная зима, затруднения в подвозе к Петрограду хлеба, очень холодная погода с внезапным к концу февраля - началу марта потеплением, когда жители города, "засидевшись" дома, высыпали на улицу) и т. д. Это все причины важные, но, так сказать, важностью второй очереди.

По большому счету Февральская революция произошла потому, что, к сожалению, ни общество, ни власть не поняли: революция уже была (в 1905-1907 гг.). И максимум того, что общество могло тогда "переварить", оно получило. И на максимум того самоограничения, на которое тогда могла пойти власть, - она пошла. Таким образом, всем следовало оставаться в рамках исторического компромисса власти и общества и в рамках Конституции, не выходить за них, искать там соглашения и решения вопросов. Может быть, после войны эти рамки и расширились бы. Виновны обе стороны: царь и бюрократия (не вся, конечно) стремились к сужению этих рамок, общество стремилось их раздвинуть. И те, и другие хотели выйти из этого исторического "договора".

Зимой 1917 г. "общественникам" померещилось: час настал. Власть можно взять в свои руки. За годы войны их влияние, практическая сноровка и самооценка резко выросли. Власть же, напротив, казалось, не знала, что делать. Суетилась, куда-то пропали адекватные люди. Все получилось очень легко. Дунул теплый мартовский ветер, и императорскую Россию сдуло. Сто лет отчаянной, смертной борьбы с царским режимом, а финал схватки - почти оперетта. Почему? Вот главный вопрос к Февральской революции.

* * *

А потому, что русское государство, русская институциональная система, даже русская полицейщина - при всей их грозности, грузности, громадности, при всех страхах, которые они наводили (наводят - это сохранилось) на ближних и дальних, - чрезвычайно неустойчивы, неэластичны, неэффективны, но: хрупки и ненадежны. И чуть что, разлетаются вдребезги, в щепки, в ничто. (События 1991 г. подтверждают это.)

Вот и тогда, в начале 1917-го, легкий мартовский ветер снес Россию как Институт. А власть царь сдал добровольно (и противозаконно: нарушил и Конституцию, и закон прапрадеда Павла о престолонаследии). "Общественники" взяли у него власть в самом прямом смысле: как мы у кого-нибудь берем ключ и поселяемся в комнате, квартире, гостиничном номере. Все. Спор был закончен. Либералы (всех оттенков, включая консервативных) и социалисты (всех оттенков, включая радикальных) получили страну в свои руки.

Но вот уже почти 90 лет историки задаются вопросом: куда "слиняло" общество летом - осенью (особенно осенью) 1917 г.? А ведь оно имело за плечами весьма приличный политический опыт, умение самоорганизоваться, разветвленную по всей России сеть различных союзов, партий и т.д., деньги, наконец. К примеру, современный российский исследователь В.М.Шевырин убедительно рассказывает нам о громадной по своему размаху деятельности Всероссийского союза городов, Земского союза и Центрального военно-промышленного комитета в годы мировой войны. Это были подлинно всероссийские организации. Скажем, в Союз городов входило 630 городов, а в Земский союз - 7 728 учреждений. Они организовывали госпитали, пункты питания, стирку белья, бани, помогали беженцам. Были активны в тылу, на фронте, на путях следования войск, раненых и беженцев [Шевырин 2007].

Еще раз скажу: между 1914 и 1917 гг. "общественники" очень выросли и организационно, и политически. Почему же их противостояние тенденциям, которые вели к Октябрю, оказалось крайне неэффективным?

Ответ на этот вопрос связан с ответом на главный вопрос русской революции: что такое Октябрь 1917 г.? Его мы не поймем, если не скажем еще об одной Революции, которая развивалась параллельно и синхронно Русской Революции. И тоже в России. Это была Революция крестьянства, то есть Революция более 100 млн человек, подавляющего большинства населения страны.

Следовательно, для того чтобы уяснить, что происходило в России между примерно 1860 и 1930 гг., надо исходить из факта двух одновременных, "пересекающихся", "диффундирующих" друг в друга, однако самостоятельных революций. Каждая из них имела свое собственное содержание и смысл, характер и цели (если позволительно говорить о целях исторического процесса).

Но почему две революции? Это следствие фундаментального раскола России на две субкультуры в результате преобразований Петра I. Об этом в свое время точно сказал В.О.Ключевский: "…Из древней (допетровской. - Ю.П.) и новой России вышли не два смежных периода нашей истории, а два враждебных склада и направления нашей жизни, разделившие силы русского общества и обратившие их на борьбу друг с другом вместо того, чтобы заставить их дружно бороться с трудностями своего положения" [Ключевский 1983: 363]. А до него А.И.Герцен: "Две России с начала XVIII столетия стали враждебно друг против друга. С одной стороны была Россия правительственная, императорская, дворянская, богатая деньгами… С другой стороны - Русь черного народа, бедная, хлебопашенная, общинная, демократическая, безоружная, взятая врасплох, побежденная… Что же тут удивительного, что императоры отдали на разграбление своей России, придворной, военной, одетой по-немецки, образованной снаружи, Русь мужицкую, бородатую, неспособную оценить привозное образование и заморские нравы, к которым она питала глубокое отвращение" [Герцен 1948: 267]. И он же: "...Две разных России... община и дворянство, более ста лет противостоящие друг другу и друг друга не понимавшие. Одна Россия - утонченная, придворная, военная, тяготеющая к центру - окружает трон, презирая и эксплуатируя другую. Другая - земледельческая, разобщенная, деревенская, крестьянская, находится вне закона" [Герцен 1984: 208].

Итак, возникли две России - не понимающие друг друга, разнящиеся по всем базовым цивилизационным и культурным характеристикам. Обе они зажили собственными жизнями. Правда, одна находилась у другой в рабстве. (Здесь необходимо подчеркнуть: будущие фигуранты Русской Революции - власть и общество - принадлежали к одной субкультуре. Верхней, европеизированной, созданной Петром Великим.)

Этот раскол России во многих отношениях определял ее историческое развитие в XVIII-XIX столетиях.

Таким образом, каждая из двух субкультур переживала свою собственную революцию. Но этого тогда никто не знал и не понимал...

* * *

Теперь о крестьянской Революции. У нее было несколько измерений. Одно из них - знаменитый "аграрный кризис". Его диспозиция такова: демографический взрыв второй половины XIX - начала ХХ в. привел к перенаселению в деревне; к этому времени были распаханы все доступные тогда целинные земли, экстенсивный же характер земледелия сохранялся; в общине началось имущественное расслоение на богатых, средних и бедных. Ситуация потенциально становилась взрывоопасной.

Сначала ведомое С.Ю.Витте "Особое совещание по сельскохозяйственным нуждам" (1902-1905 гг.) пыталось теоретически разобраться с этой проблемой, затем П.А.Столыпин и его последователи (1907-1914 гг.) - решить ее известным способом - практически. Однако спровоцированная Февралем общинная революция покончила со столыпинской реформой, почти полностью пожрав ее результаты. А 28 июня 1917 г. Временное правительство (инициатива министра-эсера Виктора Чернова) принимает решение, запрещающее столыпинское разверстывание земли и фактически частную собственность на землю.

Иными словами, "общественники" сдаются перед разворачивающейся крестьянской Революцией. И дело здесь не в том, что в их рядах возобладала эсеровская линия, а линия Витте-Столыпина-кадетов оборвалась. Эсеровщина и стала последним словом "общественников", говоря выспренно, на суде истории, потому что столыпинщина обломала зубы о хребет передельной общины.

Так где же корни крестьянской Русской Революции? К концу XVIII столетия - ходом событий, властью, помещиками (во многом как реакция на пугачевщину) - была создана передельная община. Ввели "тягло" - справедливую, равную систему распределения платежей и рабочей (трудовой) повинности. Цель была одна: поддержание равенства - нет бедных, нет богатых, нет пугачевых, нет бунта. А в основе всего перманентное перераспределение, передел земли и уравнивание всех. Таким образом, социальная энергия миллионов русских мужиков канализировалась вовнутрь. Купировалась возможность социального взрыва, выброса излишка энергии. Но перманентно передельный тип социальности (уточним: передельная община рождается не только и, может быть, не столько в результате определенных действий определенных людей) - во многом следствие многовековой адаптации населения к природной русской бедности, к "запрограммированной" в этих северных широтах скудости вещественной субстанции. Что, кстати, "предполагает" низкий уровень потребления.

Самодержавно-помещичья социальная гармония закончилась, когда разразился "аграрный кризис". Экстенсивно-передельный инстинкт Всероссийской Общины выразился во все возрастающем стремлении к захвату помещичьих, государственных и пр. земель. Столыпинская земельная реформа вроде бы указала нормальный (в смысле: не кровавый) путь выхода из этой крайне опасной для всех ситуации. Действительно, ее успехов, особенно если принять во внимание, что на все про все история "выделила" лишь семь лет, недооценивать нельзя.

Однако пришел 1917 г., и в результате известных причин вновь поднялся уравнительно-передельно-захватный общинный вал.

* * *

Вот здесь-то большевики и оказались у кассы истории. И взяли ее. Непопулярный в научных кругах Р.Пайпс пишет: "Есть в русском языке слово "дуван", заимствованное казаками из турецкого. Означает оно дележ добычи, которым обычно занимались казаки южных областей России после набегов на турецкие и персидские поселения. Осенью и зимой 1917-18 годов вся Россия превратилась в предмет такого "дувана". Главным объектом дележа была сельскохозяйственная собственность, которую Декрет о земле от 26 октября (1917 г. - Ю.П.) отдал для перераспределения крестьянским общинам. Именно этим переделом добычи между крестьянскими дворами в соответствии с нормами, которые свободно устанавливала каждая община, и занимались крестьяне до весны 1918 года. На это время они потеряли всякий интерес к политике" [Пайпс 1991: 91].

Молодцы большевики! Нашли дело для русского народа. А сами быстрехонько укрепляли свой режим. В январе 1918 г. провели еще одну революцию - разогнали Учредительное собрание и сами самоучредились в Советскую республику.

Большевики вправду нашли дело для всего русского народа. "Дуван" проходил и в промышленности (фабзавкомы и "рабочий контроль" свелись к разделу доходов, имущества, оборудования предприятий), и в армии (прежде чем отправиться домой, солдаты грабили арсеналы, склады и т.д.), и в государственной сфере. Да-да, государство тоже стало "предметом" передела. Об этом тот же Р.Пайпс пишет: "...Зимой 1917-18 годов население России занималось дележом не только материальных ценностей. Оно растаскивало русское государство, существовавшее в продолжение шести столетий: государственная власть тоже сделалась объектом 'дувана'. К весне 1918 года вторая по величине Империя мира распалась на бесчисленные политические образования..." [Пайпс 1991: 93].

Таким образом, большевистская революция во многом была именно переделом власти-государства. Нельзя сказать, что ленинцы все это придумали. Тем не менее "официальный лозунг 'Вся власть Советам' облегчал этот процесс, позволяя региональным советам различных уровней - краевым, губернским, уездным и даже волостным и сельским - требовать независимой власти на подчиненной им территории. Результатом стал полный хаос" [Пайпс 1991: 93].

Еще раз: передел земли, фабрик и заводов, армейского имущества и - как высшая форма передела - власти-государства. Конечной же "монадой", на которую передел власти не покушался, была волость. Здесь властный передел остановился. Внутри волости шел передел земельный. На границах волости - и это не случайно - встретились два главных русских передела.

Напомню всем хорошо известное: слово "власть" происходит от слова "волость". То есть, видимо, волость является первичной ячейкой русской власти. Кроме того, именно на волостных рубежах от энергий двух переделов (власти и земли) рождается ключевой феномен истории России - властесобственность. (Фундаментальность волости хорошо понимал крупнейший российский государствовед, юрист и историк Н.Н.Алексеев (1876-1964): "Известное количество сельских советов объединяются в некоторое высшее целое, именуемое волостью. Эту административную единицу советский строй унаследовал от старой России - и не только петербургской, но и древней, московской... Волость осталась в качестве органа местного крестьянского самоуправления после реформ императора Александра Второго. Большевики связали старую волость с советской системой..." [Алексеев 1998: 329].)

Но все далеко не так просто с этой русской передельной общиной, учинившей революцию, которая смела все результаты деятельности послепетровской европеизированной субкультуры (хотя и сама она была не незаконным, не побочным "ребенком" этой субкультуры).

Исследования общины давно уже показали: ее экзистенция строится на двух противоречащих друг другу тенденциях - обычаях-институтах -становлении нормальной частной собственности на землю и необходимости постоянно поддерживать принцип "равных для всех оснований" (перманентный передел). Общим местом исследований стало утверждение, согласно которому антагонистические отношения этих тенденций несли в себе зерно разрушения общины. В конечном счете должен был, полагали аналитики, победить один из двух принципов. Но они ошибались.

Эволюция общины после завершения общинной революции 1917-1922 гг. и до начала коллективизации 1929 г. показала, что обе эти тенденции суть обязательные условия ее существования. Саморазвитие общины шло не в двух противоположных направлениях. Как бы парадоксально это ни звучало, но эти тенденции были лишь разными проявлениями одной "субстанции". (Замечу: субстанция общины тоже менялась. Община становилась более открытой миру, более гибкой, принимавшей теперь и определенное неравенство, и новые формы организации - кооперацию в первую очередь. То есть не исключено, что община трансформировалась в нечто социально устойчивое, эффективное, адекватное русской Современности. В нечто в духе Чаянова-Кондратьева... Однако, как мы знаем, общине сломали хребет в 1929 г. )

Так что же, большевики пришли к власти на волне общинной, крестьянской Революции? На волне общенационального "дувана", место для которого было расчищено затуханием Революции европеизированной субкультуры, подъемом той же общинной войны, развалом государства?

Да, без этого большевики не победили бы.

В 1917 г. "столкнулись" две Революции. Столкнулись, как поезда. И подобно железнодорожной катастрофе, произошла историческая катастрофа. Оба поезда сошли со своих путей.

К весне - лету 1917 г. Революция европеизированной субкультуры достигла всех своих целей. Здесь бы ей остановиться, передохнуть, "подумать" и начать строить. Но именно в этот момент в нее врезалась Революция традиционалистской, крестьянской субкультуры. Ее мощь лишь начинала разворачиваться. Большевики сумели сыграть на этом столкновении. На "временном" угасании одной Революции и подъеме другой. Развал государства и армии дал еще одну волну мощного разрушительного свойства.

И что бы ни говорили о вторичности Октября по сравнению с Февралем (мы еще вернемся к этой теме), к сожалению, "моментом истины" тех социальных процессов, которые тогда разворачивались в России, стала именно Большевистская революция. Она радикализировала общинно-передельно-уравнительную революцию, способствовала "дувану" в общероссийском масштабе... Впоследствии коммунистам пришлось наложить лапу на этот передел. Умыть всех кровью и подморозить-заморозить "Россию, кровью умытую". С оттепели 50-х-60-х пошла разморозка.

* * *

И все-таки, неужели Октябрьская революция была "лишь" производным двух революций, о которых кратко было уже сказано, и следствием войны, развала и т.д.?

Нет. Она имела свою собственную природу. Какую? Отвечу на это не прямо.

Сначала приведу два гениальных пророчества относительно Русской Революции. Они принадлежат Льву Толстому и Карлу Марксу. И сделаны приблизительно в одно и то же время - примерно за полстолетия до 1917 г. Графу Толстому приснился сон, и он записал это в дневник: "Всемирно-народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности (т.е. частной собственности на землю. - Ю.П.). 'Собственность - кража' останется большей истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие из нее истины относительные... Первая из этих истин есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает собственность самую прочную, самую независимую от труда (т.е. частную собственность вообще, как институт. - Ю.П.), и собственность поземельную (повторим: частную на землю. - Ю.П.). Эта истина не есть мечта - она факт, выразившийся в общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково ученый русский и мужик... Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности... Самодержавие не мешает, а способствует этому порядку вещей" [Толстой 1985: 259-260].

Заметим, когда самодержавие стало мешать этому порядку, его убрали. Когда царь перестал быть деспотом, его расстреляли. А Россия эту свою идею "внесла в мир". То есть выполнила "всемирную задачу". Как и французская революция, которая окончательно ("Code civil") утвердила идею и практику частной собственности. В этом смысле Русская Революция оказалась прямо противоположна Французской.

Что касается Маркса, то его прогноз, думаю, не во всем пришелся "по душе" его победившим последователям: "...Настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России и в конце концов на место мнимой цивилизации (выделено мною. - Ю.П.), введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую" [Маркс, Энгельс 1960: 701].

Ну, относительно "подлинной и всеобщей" Маркс ошибался, а вот предсказание "невиданного в истории террора" и гибели петровской "мнимой цивилизации" оказалось стопроцентно точным.

Теперь же укажем на историческую аналогию Октябрьской революции (так, окружными путями, осторожно мы и будем приближаться к главному...).

В конце XVII столетия Русь была расколота на два "лагеря" (еще не субкультуры). Один, говоря условно, смотрел на Запад и в будущее. Другой - на собственно русское прошлое. Церковный раскол четко зафиксировал это. У "западников-прогрессистов" была программа реформ по модернизации страны (активная внешняя политика, предполагавшая борьбу за выход к Балтийскому и Черному морям, создание регулярной армии, оптимизация налоговой политики, развитие системы образования и т.д.). Важнейшим пунктом этой программы (ее видный выразитель кн. В.В.Голицын - "первый министр" царевны Софьи и влиятельнейший сановник при Федоре Алексеевиче) было освобождение крестьян с землей. То есть у этой программы было существеннейшее эмансипационное измерение.

Кроме того, эта программа "предполагала" мягкую, осторожную вестернизацию и опору на традиционно-русско-православный фундамент. Разрыв с традиционной идентичностью, ментальностью, органикой ни в коем случае не входил в планы реформаторов.

Противостояние этих двух "лагерей", как мы знаем, было в высшей степени жестким. Один из наиболее символических эпизодов этого противостояния зафиксирован русским изобразительным искусством - прения о вере в Грановитой палате летом 1682 г. (диспут между патриархом Иоакимом и вождем староверов Никитой Пустосвятом в присутствии царевны Софьи). Какая во всем этом экспрессия! Столкнулись два мощнейших энергетических потока!

А через двадцать лет ничего от всего этого не осталось. Ни тех, ни этих. Пришли другие люди, другие лица, другие темы "прении". Пришел Петр и реализовал программу реформаторов. Только вместо освобождения крестьян он еще больше закрепостил их и все остальное население страны. То есть вместо реформ и свободы мы получили реформы и рабство. Вместо осторожно-деликатного внедрения "западничества" и безусловного уважения к себе и своему прошлому - варварская вестернизация и нигилизм по отношению к почвенной культуре. (Разумеется, это все "идеальные типы", "модели"; в реальной истории все было сложнее, противоречивее.)

Причем если у реформаторов Петр "наследовал" программу, то у традиционалистов-староверов страстную энергию, железную волю, "сектантскую" нетерпимость, узость и пр. Революция Петра, которую он обрушил на Россию, вышла из противостояния двух этих "лагерей". Он воспользовался ими, их ограниченностью, "частностью" и "частичностью". Он противопоставил им свою революцию, которая началась "уничтожением" обоих лагерей и создала новую Россию.

Типологически схожей была большевистская революция. Она началась в апреле 1917 г. с приезда Ленина в Петроград (так же как петровская - после его возвращения из "великого посольства"). Революция большевиков покончила с двумя субкультурами императорского периода русской истории, поставив на их место новую Россию. Коммунисты занялись модернизацией страны, заковав ее в рабство. Они по-варварски взялись за дело, которое цивилизованно делали Витте и Столыпин.

* * *

Но и это, конечно, далеко не все, что мы должны знать об Октябре. Одна из важнейших тем здесь, т.е. в деле понимания Революции, - соотношение Февраля и Октября. Сколько же об этом написано! Какие интеллектуальные силы участвовали в решении этой задачи! И что же? В общем и целом имеются две позиции. Первую занимают либералы, которые убеждены: Февраль - это хорошо, Октябрь - плохо. Общего у них нет. Более того, Октябрь есть отказ и отрицание Февраля. Вторая позиция занята всеми остальными. Когда-то в свойственной для него манере (я бы назвал ее нагло-самоуверенным экспрессионизмом или отвратительно-талантливым журнализмом) Л.Д.Троцкий описал ее следующим образом: "Февральская революция была только оболочкой, в которой скрывалось ядро Октябрьской революции. История Февральской революции есть история того, как Октябрьское ядро освобождалось от своих соглашательских покровов" [Троцкий 1991: 24]. Февраль и Октябрь, говорил он, связаны между собой так же, как зерно, породившее колос [там же: 24].

Если отбросить характерные для вождя большевиков "соглашательские покровы", если отбросить соответствующие (для троцких) коннотации, то так считает подавляющее большинство думающих о Революции. А разве позиция А.И.Солженицына, на сегодня эксперта № 1 по всем этим революционным темам, иная? Вот, например: "Если в Феврале было мало крови и насилия и массы еще не раскатились, - то все это ждало впереди: и вся кровь, и все насилие, и захват народных масс, и сотрясение народной жизни... Наша революция разгуливалась от месяца к месяцу Семнадцатого года - вполне уже стихийно, и потом Гражданской войной, и миллионным же чекистским террором, и вполне стихийными крестьянскими восстаниями, и искусственными большевицкими голодами по 30, по 40 губерний - и, может быть, закончилась лишь искоренением крестьянства в 1930-1932 и перетряхом всего уклада в первой пятилетке. Так вот и катилась революция - 15 лет" [Солженицын 2007: 78].

Мастерски выстраивает Александр Исаевич сущностную хронологию Русской Революции: как из одного "разгуливается" другое. Как от исходной точки - Февраля - приходим к чекистскому террору. А изучая протоколы работы Временного правительства, он видит: "накатывается... продовольственная реформа... через которую мы начинаем уже с мурашками угадывать большевицкие продотряды" [там же: 74].

Какая же из этих позиций адекватная или хотя бы ближе к истине? Обе и одновременно - ни та и ни другая. Разумеется, правы либералы, защищающие свой Февраль. Какой террор, какая гражданская война, голод, истребление крестьянства? Сто лет послепетровская европеизированная субкультура шла к самоэмансипации и эмансипации русского общества. С 60-х годов XIX столетия, о чем мы уже говорили, в стране начались революционные изменения. Наконец, к Февралю 1917-го достигли всех целей. И содержательно эта революция себя исчерпала. Да, она не сумела построить новую, демократическую Россию. Но ведь это уже задача пореволюционная...

Однако правы и сторонники второй позиции (вот парадокс: трудно найти менее схожие исторические фигуры, чем Троцкий и Солженицын, а в этом - ключевом для русских - вопросе, по сути дела, стоят на одной точке зрения). Конечно, Февраль развязал руки Октябрю. Событийно, конкретно-исторически одно перетекло в другое. И главные действующие лица всего этого как-то очень плавно и убедительно сменяют друг друга. Сначала царская бюрократия и либерально-социалистическая общественность, затем либералы и социалисты, социалисты и большевики и, наконец, только большевики.

Тогда в чем же ошибочность обеих позиций? И та, и другая - поверхностны. Они не идут в глубь социальных процессов, развертывавшихся столетиями. Нужен принципиально иной взгляд на Русскую Революцию, иной подход к ней.

* * *

Первое. Русская Революция (1860-1930) была двойной комбинацией трех революций. С одной стороны, это 1905 г., Февраль и Октябрь 1917 г. (как нас учили в школе). С другой, это - Эмансипационная революция послепетровской европеизированной субкультуры, предвестниками которой выступили декабристы и которая победила весной 1917 г. Победила и почила в бозе. Свои задачи она выполнила, а строить новое ей было не по силам, не по плечу. Далее. Общинная революция второй послепетровской субкультуры - традиционалистской, почвенной, старомосковской. Она началась весной 1917 г. и, по мнению специалистов, закончилась к 1922 г. Ее результат: все пахотные земли России наконец-то принадлежали Общине, столыпинская же реформа - последнее, что могла предложить европеизированная субкультура, - была похоронена.

Второе. Ничего общего - содержательно - между двумя этими революциями не было. Это - следствие послепетровского раскола на две субкультуры. Но, разумеется (и мы отмечали это), дело происходило в одной стране, и потому эти революции "пересекались", сталкивались, "вмешивались", диффундировали друг в друга. Эмансипационная революция лезла в деревню, проводила там реформы, провоцировала и т. д. Процессы, происходившие в общине, безусловно, затрагивали город (разными способами и путями, сейчас об этом говорить не будем) и всю европеизированную субкультуру в целом. Тем более что барьеры между ними постепенно рушились. Вместе с тем имплицитно общинная революция была направлена против "русских европейцев", европеизации и модернизации России. Против всего этого "восставали" те ценности, традиции, модели социальной психологии и социального поведения, которые в своей известной работе о русской революции (1906) Макс Вебер квалифицировал как "первобытный коммунизм".

Особо следует подчеркнуть: все три русских революции -Эмансипационная, Общинная и Большевистская - показали, увы, невысокий моральный квалитет русского народа. Но что особенно обидно - это низкие моральные стандарты общинников. Ведь это и есть великий, святой и униженно-оскорбленный русский народ, во имя которого и для которого жили, творили и умирали лучшие наши сердца и умы! В одной из своих прежних работ я уже обращался к замечательной статье двух казанских авторов В.М.Бухараева и Д.И.Люкшина "Крестьяне России в 1917 году. Пиррова победа общинной революции". В ней на примере вполне благополучной (по меркам того времени) Казанской губернии показывается, что и как начали делать русские крестьяне зимой 1916-1917 гг.

"...Казанская губерния продолжала относиться к числу районов, в которых наблюдался некоторый избыток производства хлеба над потреблением. Усилиями только государственного аппарата в ней заготовлялось продовольствие для Нижегородской, Ярославской, Владимирской и Тверской губерний. Нормы отпуска продовольствия в губернии превышали аналогичные показатели Нижегородской губернии в 8-10 раз. К тому же, несмотря на введение твердых цен на хлеб осенью 1916 г., крестьяне продолжали на свой страх и риск спекулировать хлебом. За счет разрушения в годы войны хлеботоргового аппарата в хозяйствах накапливались запасы продовольствия, так что основная масса крестьянства едва ли имела основания для недовольства" [Бухараев, Люкшин 1998: 131-142].

Итак, перед нами сытый и в минимальной степени затронутый мировой войной уголок стомиллионной русской крестьянской вселенной. "Конечно, - замечают авторы, - говорить о процветании мелких сельскохозяйственных производителей тоже нельзя: уменьшилась площадь посевов, резко сократилось число самих пахарей (45% трудоспособного мужского сельского населения было призвано в армию. - Ю.П.), из-за развала (иллегализации) внутреннего хлебного рынка у ряда хозяйств возникли проблемы с уплатой налогов..." [там же: 132-133].

Тем не менее в 1917-1918 гг. в Казанской губернии, как, впрочем, и во всей России (и в относительно благополучных, и в неблагополучных регионах), произошли события, которые в современной науке принято называть "общинной революцией". В чем же дело? Где подлинные причины этой революции?

В.М.Бухараев и Д.И.Люкшин дают следующий ответ: "Основная проблема хозяев-общинников в этот период состояла в наметившемся и все более углублявшемся разрыве между положением крестьянских хозяйств с позиций этики выживания и их финансово-экономическим положением. С одной стороны, еды было достаточно и угроза голода не возникала, с другой - накапливалась задолженность по налогам, сужались возможности погашения банковского кредита... Перед общинным самоуправлением вставала задача выравнивания стандартов: организационно-хозяйственного и экономического. Решить ее можно было двумя способами: либо, задействовав компенсаторные механизмы общинной этики выживания, обеспечить экономическую дееспособность захиревших хозяйств, либо... понизить уровень организации всей национальной экономики до стандарта этики выживания. При условии сохранения государственного строя - о втором пути не приходилось даже мечтать, однако именно он гарантировал выживание общины как социального института. На практике это означало стремление общины переложить свои тяготы на плечи не вмонтированных в систему 'моральной экономики' хозяйственных субъектов, включая промышленный город, что она и постаралась сделать после того, как общинные структуры 'чудесным' образом оказались облеченными властью. Однако решающим условием победы общинного 'мятежа' явился захват общинниками пахотных земель и изгнание прежних владельцев. Проведенная явочным порядком 'социализация' на некоторое время сделала крестьянские миры единственными властителями на земле бывшей Российской империи" [там же: 133].

Надеюсь, что эта обширная цитата выписана нами не зря. Однако проясним в ней некоторые места (определенная небрежность стиля, к сожалению, несколько затемняет смысл). Община, столкнувшись с трудностями (об их природе еще будет сказано), могла пойти двумя путями. Первый: преодолевать их экономически эффективно и в этическом плане действовать на высоте. Второй: хозяйственные и этические стандарты свести до минимума, выходить из кризиса (не такого уж и острого, как выясняется) за счет иных, некрестьянских социальных субъектов (города в первую очередь). Что и произошло. Возможным это стало по причине развала государства. Община сама - впервые в своей истории - стала властью. Единственной реальной властью в стране. И тут же "позволила" себе захватить все необщинные пахотные земли, изгнать их прежних владельцев, "послать" город куда подальше, опустить уровень экономики (сельской сначала и, как результат всего этого, общенациональной) до мыслимого (вообще-то, немыслимого) предела.

Но было еще одно крайне важное обстоятельство, позволявшее общине (всероссийской) действовать именно так. "...Временное правительство, уничтожив корпус жандармов, департамент полиции и институты полицейского сыска, фактически расправилось с государственным аппаратом, поскольку именно эти структуры обеспечивали связь между отдельными частями и общее функционирование... этатистской машинерии Российской империи. Все остальные институции немедленно автономизировались под влиянием внутренних ведомственных интересов. Кроме того, жандармско-полицейский аппарат был едва ли не единственным государственным органом, проникавшим на волостной уровень, что в стране, где сельское население составляло порядка 80%, имело решающее значение. Утратив это 'государево око', правительство как бы враз ослепло, лишившись не только контроля над деревней, но и просто информации с мест" [там же: 133].

Заметим, полиция (в широком смысле слова) признается главным властным инструментом России. Именно она обеспечивала единство всего механизма управления и контроль над основной массой населения страны. И стоило "отменить" полицию, как империя рассыпалась в пух и прах.

Как уже отмечалось, безусловно, одной из важнейших причин русского Семнадцатого года был знаменитый аграрный кризис. Низкая культура сельскохозяйственного производства и быстрый рост населения привели к земельному голоду и, соответственно, взрывоопасной социальной ситуации. Война несколько сняла напряжение. Но когда летом 1917 г. мужчины стали возвращаться в родные места, все вернулось на круги своя. И "демография" сыграла здесь роковую роль. Именно солдаты-фронтовики "выступили застрельщиками первых крестьянских беспорядков. Акции эти носили аффективно-спонтанный характер и напоминали хулиганские выходки. Направлены они были прежде всего против разбогатевших односельчан, хуторян. Нападавших интересовали продовольственные запасы, самогон, вещи. Поскольку государство было неспособно остановить погромщиков, все большее число крестьян присоединялось к беспорядкам, которые порой охватывали целые волости. Если учесть, что в рамках морально-экономического мироощущения, присущего крестьянам-общинникам, акция, не повлекшая за собой наказание, считается справедливой, то очевидно, что отсутствие конных стражников побуждало общинников к новым социальным экспериментам" [там же: 133-134].

В скобках скажу: по сути, то же самое мы наблюдали в 1990-е годы. Только уже не в деревне, а по всей стране (впрочем, и в деревне, но не она к концу столетия определяла русскую жизнь). Видимо, общинное морально-экономическое мироощущение сохранилось у нас и в нас, несмотря на все перемены ХХ в. Как только "начальство ушло" и уже никто не мог дать по рукам, большая часть популяции бросилась к новому переделу (кстати, и значительная доля "начальников" ушла как раз на воровское дело)... Однако оставим сейчас наши "окаянные дни", вспомним еще о тех.

"Большинство крестьяноведов квалифицируют социальные стратегии крестьянства как оборонительные... Крестьяне не проявляют социальной агрессивности, однако возмущение по поводу попранных прав проявляется у них на 'тактическом' уровне в виде насильственных актов (потрава, порубка, пьяный дебош и т.п.). Поскольку 'возмущение' - состояние субъективное, постольку претензии крестьянства не ограничиваются решением конкретных вопросов. Они, так сказать, безбрежны, удовлетворить их в принципе невозможно. На протяжении тысячелетий агродеспотии для ограничения претензий общинников прибегали к аргументам военно-полицейского порядка. Когда общинникам казалось, что у них урывали слишком много, происходили беспорядки. 'Дискуссионное поле' ограничивалось, с одной стороны, частоколом штыков, с другой - заревом горящих усадеб. И когда разошедшийся крестьянин чувствовал у своей груди штык, он понимал - дальше нельзя. Приступая к беспорядкам, общинники рассчитывали на появление, рано или поздно, полицейской стражи. Но ни весной, ни летом 1917 г. они так и не дождались представителей силовых структур. А раз нет стражников, значит, государство не считает поступки крестьян несправедливыми и можно расширить набор претензий" [там же: 135].

Конечно, картина, написанная В.М.Бухараевым и Д.И.Люкшиным, не очень-то и симпатична. Но по мне - справедлива и честна, исторически достоверна. Здесь вновь хочу напомнить современникам: а что мы с вами делали в 90-е, да и сейчас продолжаем делать? Разве не то же самое, что общинники в семнадцатом-восемнадцатом?..

Третье. Большевистская революция пришла на историческую "площадку", которую ей расчистила (от государства) Эмансипационная революция. Причем пришла в тот момент, когда "эмансипаторы" полностью выдохлись. Это было весной - летом 1917 г. И уже вовсю полыхала Общинная революция, которая не только им не мешала, но в высшей степени способствовала и была ими использована (мы уже говорили об этом).

* * *

Но какова же была субстанция самой Большевистской революции? Как ни странно, при всей культурной элементарности большевизма ответить на этот вопрос сложно. В нем, безотносительно к тому, что думали его идеологи и вожди, было намешано много всего. В этом, кстати, характерная черта большевизма: смесь элементарности со сложным содержанием. Более того, будучи, с одной стороны, безусловной идеократией, с другой - он являлся идеологически беспринципным, всеядным. Впитывал в себя множество разнообразных идей, настроений, энергий. В этом отношении Большевистская революция была более сложным историческим явлением, чем Эмансипационная и Общинная революции.

Однако что же все-таки лежало в самой-самой ее сердцевине? Насилие и упрощенчество (не случайно Г.В.Плеханов назвал Ленина "гением упрощенчества"). Причем упрощенчество и насилие как универсальные и единственные способы решения всех вопросов. Ставка делается на низменное, на слабости человека или социоисторической общности, на больное и наболевшее. Эксплуатация всего этого и есть ленинизм-троцкизм-сталинизм (большевизм). Кроме того, большевикам удалось соединить парохиальную (в смысле "parochial political culture" Г.Алмонда) волостную передельную энергию, общероссийский "дуван" 1917-1918 гг. и универсалистский и современный (в смысле Modernity) дух европеизированной субкультуры. Что значит "удалось"? Они были порождением всего этого.

Это означает, что большевистская революция была русской народной революцией? Да, народной. Только совсем не в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. Народность Октября и того, что за ним последовало, в том, что это стало судьбой всех русских, определило жизнь нескольких поколений (говорю здесь только о нас, о всемирно-историческом измерении пусть скажут другие), воплотило ряд коренных исторических черт, психологических комплексов, утопий и пр. русского человека (и "простого", и "непростого").

Каких? Сошлюсь на мнение П.Б.Струве, одного из первых, кто понял нашу Революцию, раз и навсегда. В ноябре 1919 г. в Ростове-на-Дону им была прочитана публичная лекция. В ней этот "крестоносец русской свободы" (как назвал его при отпевании о. С.Булгаков) зафиксировал: "Бытовой основой (выделено мною. - Ю.П.) большевизма, так ярко проявившейся в русской революции, является комбинация двух могущественных массовых тенденций (выделено мною. - Ю.П.): 1) стремление каждого отдельного индивида из трудящихся масс работать возможно меньше и получать возможно больше и 2) стремление к массовым коллективным действиям, не останавливающимся ни перед какими средствами, чтобы осуществить этот результат и в то же время избавить индивида от пагубных последствий такого поведения. Именно комбинация этих двух тенденций есть явление современное, ибо стремление работать меньше и получать возможно больше существовало всегда, но всегда оно подавлялось непосредственным наступлением пагубных последствий для индивида от такого поведения. Эту комбинацию двух тенденций можно назвать стихийным экономическим или бытовым большевизмом (выделено мною. - Ю.П.)... Но большевизм, как он обнаружился в России, есть не только это, а целое политическое и социально-политическое движение, опирающееся на указанные... тенденции и стремящееся, опираясь на них, организовать социалистический строй при помощи захвата государственной власти. Большевизм есть комбинация массового стремления осуществить то, что... Кафарг назвал 'правом на лень', с диктатурой пролетариата. Эта комбинация именно осуществилась в России, и в осуществлении ее состояло торжество большевизма..." [Струве 1921: 11-12].

Обидно? Но разве это не так? А весь этот "дуван" - грабеж в городе и деревне, постыдное разложение армии [2], падкость на очевидно демагогические, обманные обещания и призывы невесть откуда взявшихся агитаторов? Все это Струве точно подметил. И точно определил: в соединении с диктатурой (он говорил: "пролетариата", мы скажем: всероссийско-интернациональной черни) это и есть большевизм, торжествующий и победный.

Вообще пора перестать жалеть так наз. народ. Народом, напомню, на Руси полагали малообразованное и малокультурное большинство. Когда пытаются понять, почему все так дурно сложилось в ходе Русской Революции, счета предъявляются интеллигенции, бюрократии, царю, буржуазии, Церкви и т.д. Но никогда - народу. Попробуй тронь, руки оторвут. А не будь этот народ таковым, каким он был, никакие ленины-зиновьевы и троцкие-сталины здесь не победили бы. Мы можем успокоиться: это относится и ко всем другим народам. К примеру, немецкому. Там все дело было не во "взбесившемся и неотесанном плебее" (Т.Манн о Гитлере) и его банде, а в великом, гениальном, музыкальном, просвещенном, трудолюбивом немецком народе. Как справедливо заметил Григорий Мелихов своей подруге Аксинье Астаховой: "Если сучка не захочет, кобель не вскочит" ("Тихий Дон"). А русский и немецкий народы в ХХ столетии "захотели".

Да, вот о том же народе снова П.Б.Струве в январе 1940 г. писал известной Е.Д.Кусковой: "...'Народ', то есть большинство 'простонародья', во время гражданской войны был в стороне от обоих лагерей (когда Добровольческая Армия покидала в конце декабря 1919 г. Ростов, простонародье злорадствовало, а когда Кутепов через несколько недель снова занял временно тот же Ростов, то же простонародье ликовало самым подлинным образом и приветствовало его как освободителя). Гражданская война была состязанием двух меньшинств, при политическом безразличии 'народа', т.е. большинства простонародья, 'настроения' которого колебались так же, как колеблется погода" [Мосты 1967: 205]. И в этом смысле Большевистская революция была народной.

Большевизм делал ставку и на это. Он принял во внимание эту природу "простонародья": себялюбие, глубокое (можно сказать - онтологическое) равнодушие ко всему, что не касалось лично каждого конкретного человека. А еще для "простонародья" было характерно фундаментальное презрение к культуре, "высокой культуре" (Hochkultur, говорят немцы уже два столетия). Здесь большевизм и "простонародье" нашли друг друга. П.Б.Струве еще в эпоху революции 1905-1907 гг. назвал большевизм и некоторые фракции неонародников (эсеров) "черносотенным социализмом". Это - точное определение; черносотенство (в трактовке Петра Бернгардовича), безусловно, относится к "святая святых" большевизма. При этом Струве тонко подметил: большевизм - это "азиатский марксизм", законченная форма народничества, аккумулировавшая в себе все антикультурные и антиевропейские энергии и комплексы последнего.

Он писал: "...Наш народнический социализм (повторю: это в основном о большевиках и тех, кого позднее будут именовать 'левыми эсерами'; правые эсеры, при всех их изъянах, - другое. - Ю.П.) перекрещивается с черносотенством, образуя с ним некоторое внутреннее духовное единство. Сущность и белого ('традиционного'. - Ю.П.), и красного черносотенства (выделено мною. - Ю.П.) заключается в том, что образованное (культурное) меньшинство народа противополагается народу, как враждебная сила, которая была, есть и должна быть культурно чужда ему. Подобно тому, как марксизм есть учение о классовой борьбе в обществах, - черносотенство... есть своего рода учение о борьбе культурной" [Струве 1911: 16].

Опираясь на эту мысль П.Б.Струве, скажем: большевизм был "черносотенным марксизмом". Он соединил в себе классовую борьбу и борьбу культурную. Причем в этой последней борьбе большевизм пил яд ненависти эксплуатируемой традиционалистской субкультуры к субкультуре европеизированной. Напившись сам, он залил этим ядовитым напитком всю страну. Только одно замечание: для всех эту ядовитую жидкость перегнали в аппарате, сделанном инженерами европеизированной субкультуры и по рецептам спецов этой субкультуры. Другая метафора: большевизм - это черносотенец, стоящий у любимого Лениным конвейера Форда.

* * *

В этой статье (по сути своей тезисной, имплицитное содержание которой еще следует раскрывать и раскрывать) я совсем не собирался рассказать "всю правду" о нашей революции (безусловно, это невозможно вообще, в принципе). Я хотел поговорить о структурах, структурном измерении этой грандиозной исторической драмы. То есть ставил перед собой задачи исключительно исследовательские. Но я всегда понимал: здесь не обойтись без жалкого морализирования по поводу великих социальных катастроф (помните наказ Троцкого?). И как бы стилистически ни пытался скрыть этой своей слабости, повторю: это и есть главное в моем рассуждении о Революции.

Главное же в жалком морализировании заключается в том, что Россия напрочь проиграла двадцатый век. Первым об этом вслух сказал А.И.Солженицын. Если на Петра Россия ответила Пушкиным (по Герцену), то на Ленина - Солженицыным. Нам пора понять, современниками кого мы являемся; со времени протопопа Аввакума такого человека у нас не было, с эпохи Достоевского - Толстого - такого учителя-мыслителя-писателя. Но русский двадцатый век стал результатом напрочь проигранной Революции. Поражение потерпели все: народ, интеллигенция, священство, элиты и пр. К сожалению, русское общество не хочет этого понимать. Оно закрывается от этого исторического дефолта "победой в войне", "космосом", "индустриализацией", "второй великой державой" и тому подобным. Я не хочу вступать в дискуссию с этими "победителями", но более античеловеческого, немилосердного и губительного для собственного народа социального порядка в новой истории припомнить не могу. В России в ушедшем столетии произошла антропологическая катастрофа. И это делает все "космосы" ничем.

Два немца после национал-социалистических "побед" сказали: "Прошлое будет проработано лишь тогда, когда удастся преодолеть сами причины событий прошлого. Лишь потому, что эти причины продолжают действовать, чары прошлого до сих пор не развенчаны" [Адорно 2005: 45]. "Где подлинное сознание вины колет как жало, там само сознание поневоле преобразуется" [Ясперс 1999: 83]. Эти слова было впору поставить эпиграфом к статье. Поскольку это и есть важнейшее, что нам необходимо намотать на ус. Если А.И.Солженицыну горько от "нашей сегодняшней тревожной неустроенности" [Солженицын 2006: 6], то мне и горько, и страшно от того, что "причины продолжают действовать", "чары прошлого не развенчаны", а "сознание вины" не "колет как жало". Это означает: Большевистская революция продолжается.

_________________________
Адорно Т. 2005. Что означает "проработка прошлого". - Неприкосновенный запас, № 2-3 (40-41).
Бухараев В.М., Люкшин Д.И. 1998. Крестьяне России в 1917 году. Пиррова победа общинной революции. - Октябрьская революция: От новых источников к новому осмыслению. М.
Герцен А.И. 1948. Избранные философские произведения: В 2 т. Т. 1. М.
Герцен А.И. 1984. Письма издалека: Избранные литературно-критические статьи и заметки. М.
Ключевский В.О. 1983. Неопубликованные произведения. М.
Ленин В.И. 1961. Полн. собр. соч. Т. 20. М.
Леонтович В.В. 1980. История либерализма в России: 1762-1914. Париж.
Маклаков В. Б. г. Власть и общественность на закате старой России (Воспоминание современника). Рига.
Маркс К., Энгельс Ф. 1960. Сочинения. 2-е изд. Т. 12. М.
Маркс К., Энгельс Ф. 1962. Сочинения. 2-е изд. Т. 22. М.
Мосты: Сборник статей к 50-летию русской революции. 1967. Мюнхен.
Пайпс Р. 1991. Создание однопартийного государства в Советской России (1917-1918). - Минувшее: Исторический альманах. М.
Пушкарев С.Г. 2001. Россия 1801-1917: Власть и общество. М.
Солженицын А.И. 2007. Размышления над Февральской революцией. М.
Столыпин П.А. 1990. Речи: 1906-1911. Нью-Йорк.
Струве П.Б. 1911. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. Сборник статей за пять лет (1905-1910). СПб.
Струве П.Б. 1921. Размышления о русской революции. София.
Толстой Л.Н. 1985. Собр.соч. в 22-х т. Т. 21. М.
Троцкий Л.Д. 1991. История русской революции. Т. 1. М.
Шевырин В.М. 2007. Власть и общественные организации в России (1914-1917). М.
Ясперс К. 1991. Вопрос о виновности: О политической ответственности Германии. М.

______________________________________________

[1]. На своем, как всегда ёрнически-антипатриотическом, немейнстримовском, языке все это подтверждает и автор провидческой "Москвы 2042": "Сегодня усердно мы Господа славим / И Ленину вечную славу поем. / Дзержинского скоро на место поставим, - / Тогда уж совсем хорошо заживем" (В.Н.Войнович). До Дзержинского, наверное, все-таки не дойдет. А вот Андропову, не исключено, памятник поставят. И президент его любит, и певец "Дворянского гнезда" спел ему киногимн (А.С.Михалков-Кончаловский). Да и по проспекту Андропова, как и по проспекту Сахарова, справно плетутся в пробках "дорогие мои москвичи"…

[2]. Да еще какое количество пленных в мировой войне - здесь мы рекордсмены (2,4 млн человек); это при том, что потери убитыми и ранеными вполне сопоставимы с французскими (1 млн 385 тыс. и 3 млн 44 тыс. человек), английскими (947 тыс. и 2 млн 122 тыс. человек), немецкими (1 млн 808 тыс. и 4 млн 247 тыс. человек), у нас - 1 млн 650 тыс. и 3 млн 850 тыс. А ведь в плен сдавались не только из-за плохих командиров и плохой военной готовности, в плен сдавались из-за трусости, малодушия и т.п.; у англичан всего 192 тыс. человек пленных, у французов - 446 тыс., у немцев - 618 тыс. человек [Пушкарев 2001: 585-586].