ИДЕИ НА ВЫРОСТ

От редакции. Инициатива создания этой новой для нашего журнала рубрики принадлежит М.В.Ильину - одному из создателей "Полиса" и его руководителю в 1996 - 2006 гг. Дело в том, что журнал задумывался не только как "зеркало", но и как "буксир" отечественной политической науки. Вполне естественно, что в этих условиях основным продуктом "Полиса" должны были стать не столько статьи, обзоры или рецензии, сколько идеи. И действительно нам удалось познакомить читателей со множеством оригинальных идей, а также концепций и представлений, получивших признание в мировой политической науке. Однако многие из них скрадывались, а то и терялись в объемных текстах, где мыслям было просторно. В результате представление и акцентирование идей отступало на второй план. Их затмевали броские формулы, оживленные дискуссии, обобщенные данные и результаты исследований. Не раз на обсуждениях редакционной политики М.В.Ильин вспоминал горестное наблюдение классика отечественной политологии А.М.Салмина (1951-2005), что бедой отечественной политологии является отсутствие идей. Сам Ильин был не согласен с таким суждением, припоминал тому его же "Современную демократию". Однако приходилось признать, что в журнале не столько заявляются и обсуждаются идеи, сколько представляются тексты.
Смысл нашей новой рубрики в том, чтобы привлечь внимание политологического сообщества, политиков и граждан к идеям, которые нуждаются как в научной разработке, так и общественном обсуждении. Инициатор создания рубрики М.В.Ильин любезно согласился стать тем зачинщиком, которому, как известно, и достается "первый кнут". Он предложил журналу две идеи, связанные с неординарным пониманием природы конституций и режимов, а также с выделением поколений или порядков конституций. Два соответствующих текста предлагаются ниже вниманию читателей.
Мы очень надеемся, что другие коллеги последуют этому примеру и предложат свои идеи и свои тексты в нашу новую рубрику.

ПОНЯТИЙНАЯ ОМОНИМИЯ: КОНСТИТУЦИИ И РЕЖИМЫ

М.В.Ильин

ИЛЬИН Михаил Васильевич - доктор политических наук, профессор, зав. кафедрой сравнительной политологии МГИМО (У) МИД РФ

Рамку сравнения политических систем - как современных, так и несовременных - создают базовые аналитические категории политического строя и правления.

Для несовременных политических систем характерна расплывчатость и нечеткость понятий и в то же время высокая конкретность (княжество, королевство, город и т.п.) и недостаточная абстрактность. Порой это ведет к своего рода понятийной омонимии - умножению количества понятий при сохранении их общего словесного выражения. Характерный пример - три Аристотелевы понятия с одним словесным названием политейа: организация полиса, принципы этой организации ("конституция") и особый вид полисного устройства.

Современные институты и процессы требуют более четкой и последовательной концептуализации. Это объясняется, в частности, необходимостью концептуализировать двойственность политической организации, находящейся в процессе развития. Развитие - главная примета и одновременно функциональный императив современности. Это значит, что людям на практике нужно различать и концептуально выделять постоянные и переменные характеристики политической организации, ее неизменные рамки и принципиально новое, новаторское наполнение этих рамок. Для обозначения первого аспекта удобно использовать слово конституция, а второго - режим.

Конституция предполагает фиксацию неизменных характеристик современной политической организации.

Режим предполагает фиксацию переменных характеристик современной политической организации.

На деле, однако, ни политические теоретики, ни уж тем более политики и граждане не выдержали строгих принципов концпептуализации. На практике вновь проявилась понятийная омонимия.

Словом конституция обозначаются, по меньшей мере, три разных понятия:
(1) конституция как политический строй в целом;
(2) конституция как неизменные параметры политического строя;
(3) конституция как текст, более или менее точно описывающий неизменные параметры политического строя, а чаще чаемые его характеристики.

За словом режим также скрываются различные понятия, а тем самым и явления политической жизни. Здесь также можно выделить, по меньшей мере, три различных базовых понятия, замаскированных омонимией.

Режим трактуется как форма правления, т.е. фактически политический строй в целом. Так говорят о демократическом или тоталитарном режимах, понимая под этим разные типы политического строя, системы правления. В данном случае омонимия получается парадоксально удвоенной. Режим в самом широком смысле отождествляется с конституцией в самом широком смысле.

Слово режим все чаще и чаще и все более строго используется для обозначения открытых для изменений моментов правления, переменных параметров политического строя.

Наконец, слово режим по-прежнему крайне часто используют для обозначения источника правления, властного авторитета, определяющего политический строй и/или его переменные параметры.

Любопытно, что для последнего в данном перечне понятия режима выработался понятийный "двойник", который обрел свое собственное словесное выражение. Это оппозиция - альтернативный режим, ведущий политические кампании по превращению в актуальный режим.

ПОКОЛЕНИЯ КОНСТИТУЦИЙ

М.В.Ильин

Открытость и незавершенность "проекта" современности делает неизменную рамку конституции контекстно изменчивой и подвижной. Это своего рода антиномия конституции. Как эта антиномия реализуется на практике? Во-первых, за счет двойственного создания возможностей политического действия (прав, прерогатив и т.п.), во-вторых, благодаря дополнению одних поколений (порядков, типов) конституций последующими.

Исторические компромиссы и конституции первого порядка

Возникновение конституции самым непосредственным образом связано с политическими коллизиями Раннего Модерна, становится завершением первого акта драмы политической модернизации. Момент сюжетного драматизма создает антиномия таких начал, как незыблемость статуса-состояния и формального закона, с одной стороны, и подвижность круговерти гражданского общества, а также контекстно доопределяемых контрактов и стандартов справедливости - с другой. Первая фаза модернизации как раз и завершается формированием конституции как института, закрепляющего прерогативы суверена, с одной стороны, и права человека - с другой. Одновременно конституции ограничивают всевластие государства и мятежное своеволие гражданского общества. Так возникает рамка для согласия между властителями и подвластными, между монополизировавшим принуждающее насилие суверенным территориальным государством (фактически еще государем, сувереном) и освобожденным от насилия гражданским обществом (фактически еще сословиями, общинами и т.п.), которое основано на естественном праве (правах человека) и на общественном договоре (контрактных отношениях).

Из подобного понимания конституции вытекает ключевая роль естественного права в процессе выявления "от века существующих", "природой данных" параметров согласия между управителями и управляемыми по вопросу о принципах управления и политического руководства в целом.

Однако не менее важно признание высшей, а потому абстрактной рациональности - прежде всего так наз. государственного расчета (ratio status, ragione di stato, raison d'etat, Staatrason etc).

Болезненный конфликт между абсолютистским диктатом государства и бескомпромиссным эгалитаризмом гражданского общества, типично выливавшийся в так называемые "ранние буржуазные революции" (фактически политические революции ранней модернизации), преодолевается с помощью конституций и конституционализма. И дисциплинирующие устремления государства, и своевольные порывы гражданского общества оказываются в равной мере ограниченными и увязанными друг с другом. Конституционная, или ограниченная, монархия становится в европейских условиях первой завершенной формой современного политического устройства.

Сам процесс конституционализации таким образом является не результатом изощренного творчества героев и гениев, а скорее продуктом прагматического приспособления "посредственностей" к тому, чтобы избежать "героических" войн и революций. Конституции покоятся на исторических компромиссах и на закреплении центристских практик. Достижение исторических компромиссов по мирному разрешению конфликтов первоначально вытекало из верхушечных сговоров, которые затем, благодаря их деперсонализации, обобщению и рационализации, позволяли закреплять модели согласия и формировать фактические (преимущественно неписаные) конституции.

Любопытно, что исторические компромиссы, особенно раннемодернизационные, при всем смыслообразующем значении верхушечного сговора фактически готовились и осуществлялись не самими вождями, а условно более "низкой" группой политиков. Вожди же в основном лишь принимали, санкционировали компромисс и включались в его структуру как ключевые символы. Прекрасные примеры подобного рода дает британская полития - во многих отношениях пионер политической модернизации.

В первую очередь напрашивается такой пример, как Славная революция 1688 г. и последовавшее за ней Революционное установление (Revolutionary Settlement) 1689 г., включавшее принятие Декларации о правах (Declaration of Rights), Акта о веротерпимости (Toleration Act) и других законов конституционного характера. Однако во многих отношениях интереснее неудачная попытка достижения исторического компромисса, предпринятая буквально накануне первой гражданской войны в июне 1642 г.

Два талантливых политика, близких к Карлу I, виконт Фолклэнд и сэр Джон Коулпеппер уговорили короля подписать составленные ими "Ответы его Величества на девятнадцать предложений обеих палат парламента". В этом документе предлагалось качественно новая система отношений между королем и палатами парламента, которая переводила эти отношения из логики конфронтации и борьбы, чреватой гражданской войной, в логику компромисса и мира. В частности, предлагалось рассматривать короля, лордов и общины как особые estates ("сословия-состояния") британской политии, которые должны уравновешивать друг друга и сотрудничать на основе функциональной специализации, т.е. разделения властей, но при согласованном участии всех "сословий" в отправлении практически каждой из правительственных функций. Не буду вдаваться в описание изысканной системы сдержек и противовесов. Ограничусь лишь указанием на то, что и последующая британская конституция, и ее развитие в конституции США, и многие иные конституционные установления по сути лишь развивают трехчастную модель "Ответов", а схема разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную - весьма специфическая и лишь одна из многих возможных - стала для последующих поколений чем-то вроде самоочевидного политологического фольклора.

Как бы то ни было, но выдающееся творение виконта Фолклэнда и сэра Джона Коулпеппера не встретило понимания и поддержки ни в среде "кавалеров" (сам король подписал документ только под нажимом и следовать его логике, вероятно, не собирался), ни в среде "круглоголовых". И те, и другие мыслили экстремистски и радикально, логика умеренности и центризма была для них недоступна. Чего это стоило Англии и десяткам тысяч английских семей, потерявших кормильцев, собственность и даже смысл своего существования, объяснять не приходится. Почти пять десятилетий всякого рода коллизий отделяют эту неудачную попытку исторического компромисса от удачной - Славной Революции.

Удаление одного короля - Якова II - и возведение на трон другого - Вильгельма Оранского с его соправительницей и супругой, дочерью Якова II королевой Марией - стало инициативой семи политиков: трех лидеров тори и четырех - вигов. Впервые между смертельными врагами, помнившими о десятилетиях открытых войн и не столь кровавой, но не менее непримиримой вражды сформировалось согласие, позволившее, во-первых, прежним группам действия, или факциям (factions) стать партиями и образовать первую в историю двухпартийную систему, а во-вторых, приступить к развертыванию достигнутого исторического компромисса в первую современную конституцию.

Конституцию с чисто формальной стороны можно считать общей рамкой, скрепляющей политию за счет выделения ее неизменных параметров. Однако не менее существенна и содержательная сторона конституции. В Западной Европе и, шире, на Западе она связана с развитием общих установок цивилизационной культуры мира и их конкретизацией в виде принципов национальных культур мира. Эти принципы становятся основой для выработки исторических компромиссов и вытекающего из них (само)ограничения государства (монархии) и гражданского общества (общин) ради их мирного сосуществования и взаимодействия. Особенно активную роль в выработке культур мира и согласия, конституционных компромиссов, баланса государства и гражданского общества, сдержек и противовесов дифференцирующихся властей играют центристски ориентированные идеологи и граждане, которые становятся пропагандистами и проводниками культуры мира, толерантности и компромисса.

Конституции первого порядка (поколения) фиксируют сосуществование суверенного государства и гражданского общества, служат основанием для их полномочий, но одновременно и ограничивают эти полномочия. По своей сути, конституции первого порядка не могут быть ничем иным, как конституционным пактом между государством и гражданским обществом, а точнее - между стоящими за ними политическими силами.

Конституции второго порядка

Признание незыблемости конституционных принципов и взаимоограничение ради этого суверенного государства и гражданского общества не означает конца конституционного творчества. До тех пор, пока не появились конституционные гарантии выживания властного суверена и свободного "естественного договора" граждан, и верховная власть настаивала на неприкосновенности и неделимости суверенитета, его сосредоточении в едином локусе власти, и гражданское общество уповало на антиэтатистскую солидарность. После создания конституций первого порядка угроза гражданских войн (раннемодерных революций), попыток полицеистской (ср. немецкое слово Polizeistaat, "полицейское государство" - Ред.) рационализации, "огосударствления" гражданского общества или же противоположного спонтанно-революционного "обобществления" государства в результате "творчества масс" оказывается по крайней мере в принципе снятой. Это позволяет уже защищенному государству идти на дифференциацию и усложнение суверенитета в виде так называемого разделения властей, создания множества взаимосвязанных локусов власти (функциональных, территориальных и т.п.). Точно также гражданское общество может позволить себе открыть и поощрять плюралистическое соревнование различных групп интересов. Регулирование взаимодействия между дифференцированными властями и группами интересов с помощью механизмов (точнее основных принципов и правил) делегирования власти, представительства как раз и составляет основу конституций второго порядка.

Конституции второго порядка (поколения) регламентируют систему взаимодействия между государством и гражданским обществом, т.е. представительное правление.

Выработка подобных конституций связана с новым, более углубленным воспроизводством схемы исторического компромисса. Ярким примером подобного перехода от конституции первого порядка к конституции второго стало образование Соединенных Штатов Америки. Здесь принципы неписаной британской конституции были дополнены первой формальной конституцией, регламентирующей как раз систему представительного правления. Случилось это не в результате одномоментного декретирования, а в ходе достаточно сложного и весьма противоречивого процесса сначала "разделения" Первой Британской империи, а затем консолидации американской (кон)федерации и единого североамериканского гражданского общества.

Внимательное чтение "Декларации независимости" показывает, что ее авторы настаивают на справедливости двух взаимоисключающих истин: перемена системы правления губительна, но обстоятельства могут потребовать и уже требуют восстания против тиранического правления. Решение находится чисто центристское - и систему не менять, и низложить тираническое правление. Каким образом? Восстановлением коррумпированной королем и "другими" (то есть парламентом) британской конституции в тринадцати американских колониях, а теперь единых и суверенных Соединенных Штатах Америки. Вполне центристское и по духу, и по форме решение, признания последствий которого (появление США и американской гражданской нации) как раз желают от международного сообщества авторы "Декларации".

Создание писаной конституции США спустя примерно десятилетие - это еще один исторический компромисс, на этот раз между федералистами и антифедералистами. Первые, чье ядро составляли авторы "Федералистских записок", продвигали так наз. Виргинский план, концентрирующий власть в органах Союза и опирающийся на волю корпуса граждан, представляющих нацию в целом. Позиция вторых - институционально не консолидированных - нашла отражение в Нью-Джерсийском плане, акцентировавшем суверенные права штатов. Пришлось создавать специальный комитет, который работал без выходных, в том числе и в День Независимости, пока не был достигнут так наз. Великий компромисс (Great Compromise), именуемый иногда также коннектикутским из-за инициативной роли центристов из штата Коннектикут, которым удалось сделать отправной точкой баланс интересов нации в целом и отдельных штатов, в результате чего получила оформление известная сейчас система представительного правления США. Тем самым была создана конституция второго поколения, дополняющая безусловно принимаемые американцами принципы "общебританской" неписаной конституции - конституции первого поколения. Американская конституция не только закрепила общее согласие относительно неприкосновенности и одновременно ограниченности суверенитета государства и прав граждан (стандартов права и прав человека), но зафиксировала инфраструктуру взаимодействия между гражданским обществом и государством (систему представительного правления).

Опыт других стран Западной Европы в целом подтверждает справедливость предлагаемой модели, хотя и дает значительные отклонения. Можно говорить даже о наличии альтернативных моделей, связанных, в частности, с асимметричностью процесса конституцианализации, вызванного инициативным поведением самоограничивающегося суверенного государства (самотрансформация из абсолютных монархий к квазиконституционные на основе модели полицеизма и правового государства) или революционным утверждением народного суверенитета с трансформацией соответствующих режимов через термидоризацию и бонапартизм в соответствующий конституционный порядок, утверждаемый сверху (Кодекс Наполеона и т.п.). Эти отклонения, однако, скорее только оттеняют значимость базовой логики формирования конституции, очерченной в основных своих моментах выше на примере англосаксонского опыта.

Конституции третьего порядка

Движение сюжета драмы модернизации предполагает, что результат предыдущего акта становится вызовом для следующего. Итогом второй фазы стало возникновение систем представительного правления наций и национального (дипломатического) представительства в международных делах. Это оборачивается вызовом Зрелому Модерну. В чем смысл этого вызова? В сущностном конфликте между изменением и стабильностью, который коренится в самих системах представительства. Адекватная реакция на императивы частных интересов и специализированных институтов государственной власти предполагает осуществление изменений. Но при этом нельзя покушаться на постоянство (стабильность) их действенности (представительства). Изменения должны быть постоянными, а сама политическая стабильность изменчивой.

Третий акт драмы модернизации отчетливей, чем второй, а тем более первый, выявляет суть формулы "неоконченный проект Современности". Фаза Зрелого Модерна обнажает эволюционную по своему характеру и природе проблему - обеспечение поддерживаемого, или устойчивого развития (sustainable development). Для того, чтобы приступить к решению этой проблемы, необходимо повторить то, что было сказано по поводу перехода от первого этапа модернизации ко второму: результат рационализации предыдущей фазы трансформируется в мифологию следующей. Рациональность репрезентации оборачивается мифологией демократизации.

Конституционализация фиксировала внимание на системных параметрах, которые сущностно важны для возникающих наций, а потому не могут подлежать изменению. На этом фоне только намечались контуры того, что выходило за пределы конституционности. Конституция, будучи "извечным законом" (the Ancient Law, the Law of the Land), изменениям не подлежала, тогда как дополнительные, нередко произвольные аспекты правления, или режим могли легко упраздняться, в том числе и революционным путем.

В государственной сфере различение конституции и режима позволяет использовать жесткую рамку государственности для осуществления новаций. Это достигается за счет институционализации переменных параметров управляемости формирования внутригосударственных структур, предназначенных для того, чтобы симулировать кризисы обновления политических процессов и дискурсов прежде всего с помощью смены правительств в ходе и результате соревновательных выборов. Аналогичным образом, хотя в основном пока еще при помощи других процедур, не предполагающих всеобщих соревновательных выборов, осуществляется обновление политических дискурсов через международные организации и структуры сотрудничества.

В сфере гражданского общества его подвижность используется как основной ресурс закрепления инноваций. Это обеспечивается с помощью обобщения многообразных импульсов признания или непризнания властвующего режима и выражения ему доверия или недоверия. Речь идет о своего рода "гироскопической" стабилизации демократических политий путем предзаданного "раскачивания" между делегитимацией и легитимацией режима, которое не угрожает ни конституции, ни системе представительного правления. Благодаря легитмации происходит обобщение критики политических дискурсов и санкционирование предпочтительных политических курсов как во внутринациональных, так и в международных делах.

В этих условиях вполне логично возникает необходимость в конституциях третьего порядка. Это конституции, которые одновременно создают рамку для демократизации политической жизни и для профессионализации политической деятельности вообще, а политического управления - в частности. Главным содержанием этого поколения конституций становятся правила и практики легитимации и делегитимации власти, а с ними и традиции политического соревнования и демократической делиберации.

Конституции третьего порядка (поколения) закрепляют базовые институты современной полиархии или современного демократического правления.

Некоторые выводы-гипотезы

Идея различных поколений (порядков) конституций требует уточнения, критического развития и эмпирической проверки. Более того, возникает необходимость в специальном эмпирическом, компаративном исследовании вполне конкретных вопросов, которые в рамках предложенный схемы могут выглядеть как теоретические выводы, но для эмпирика-компаративиста остаются не более, чем гипотезами, требующими проверки.

Первая гипотеза состоит в проверке сущностной связи между порядками конституций и поколениями прав. Так, можно предположить, что первый порядок конституций развивает естественные права, т.е. права человека и суверенные прерогативы государства, второй - гражданские и политические права, включая полномочия институтов государства и гражданского общества, третьи - права третьего поколения (экономические, социальные и т.п.), связанные с возможностями развития, точнее контроля над развитием.

Вторая гипотеза заключается в установлении связи между порядками конституции и основными источниками (и составными частями) конституций. В частности, можно усмотреть связь первого порядка конституций не только с широко понимаемыми историческими компромиссами, но со вполне конкретными конституционными соглашениями, которые в британской конституционной традиции рассматриваются как одна из трех составных частей и трех источников конституции. Требует проверки наличие или отсутствие конституционных соглашений в других национальных конституциях, выявление последствий разработанности данного источника и составной части конституции для различных стран мира.

Для второго порядка конституций принципиальную важность приобретают конституционные акты. Для третьего порядка крайне важны традиции политического соревнования и практики взаимного корректирования политических действий. И в том, и в другом случаях требуется эмпирическая проверка действительного наполнения конкретных конституций актами, а также прецедентно закрепляемыми традиционными практиками.

Третья гипотеза предполагает, что отдельные порядки конституций дополняют друг друга. В ходе развивтия и исторического наследования происходит соединение порядков в конституциях более поздних времен. Американская базируется на британской, конституционный пакт и система представительного правления имплицитно или эксплицитно включаются в конституции западноевропейских полиархий. Можно предположить, что в условиях неполной или однобокой модернизации появляются имитационные или симуляционные "конституции с прорехами". Вопрос в том, как сказываются на эффективности конституций эти "прорехи", что можно сделать для латания этих "прорех", как это сделать практически. Ответить на эти вопросы можно лишь путем систематического сравнения конституционного творчества в различных странах мира.