ОПЫТ КЛАССИФИКАЦИИ СТРАН

А.Ю. Мельвиль, М.В. Ильин, Е.Ю. Мелешкина, М.Г. Миронюк, Ю.А. Полунин, И.Н. Тимофеев

Мельвиль Андрей Юрьевич, доктор философских наук, профессор, проректор по научной работе МГИМО(У) МИД РФ, заслуженный деятель науки РФ;
Ильин Михаил Васильевич, доктор политических наук, профессор, зав. кафедрой сравнительной политологии МГИМО(У) МИД РФ;
Мелешкина Елена Юрьевна, кандидат политических наук, зав. отделом ИНИОН РАН, доцент кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД РФ;
Миронюк Михаил Григорьевич, кандидат политических наук, зам. декана факультета политологии МГИМО(У) МИД РФ;
Полунин Юрий Алексеевич, кандидат технических наук, главный аналитик журнала “Эксперт”, профессор кафедры сравнительной политологии МГИМО(У) МИД РФ;
Тимофеев Иван Николаевич, преподаватель кафедры политической теории МГИМО(У) МИД РФ.

К числу важнейших исследовательских инструментов, которые используются в проекте “Политический атлас современности” для создания многомерной политической картины мира, относятся классификации и типологизации. Классификации и типологизации позволяют делить изучаемые объекты на значимые группы в зависимости от предс-тавленности и выраженности в них тех или иных признаков или их совокупностей.

В рамках проекта создаются три типа классификации. Первый из них – рейтингование стран на основе пяти комплексных индексов. Такая классификация дает большой объем новой информации. В то же время у нее есть и недостатки. Помимо элемента субъективности, неизбежно заложенного в самой процедуре индексирования, проблема заключается в высокой степени корреляций между многими индексами. Подобные корреляции свидетельствуют об адекватности используемых нами инструментов, но при этом ограничивают возможность аналитической работы с каким-либо одним индексом изолированно от других.

Данное ограничение преодолевается посредством классификации стран через метод главных компонент. В результате мы получаем независимые и не коррелированные между собой ортогональные аналитические проекции мировой политической структуры и можем исследовать как каждую из них, так и их наложения друг на друга. Эвристичность такого метода для политической компаративистики очевидна. К сожалению, его применение дает нам аналитически неоперабельное условное четырехмерное (по числу главных компонент) мировое политическое пространство, которое можно анализировать лишь в виде проекций в отдельных двухмерных плоскостях.

Третья классификация строится с помощью кластерного анализа, позволяющего выявлять (в т.ч. и визуально) группировки стран, в которых синтезированы объединяющие или разделяющие их сущностные параметры. Но и кластерный анализ имеет свои ограничения, обусловленные прежде всего избираемым масштабом кластеризации. Работая с разными масштабами, мы остановились на 10, 25 и 40 кластерах, не исключая для себя возможности дальнейших корректировок.

С описанием этих трех типов классификации и полученными в результате данными мы и хотим познакомить коллег.

Классификация стран с помощью индексов

Построение рейтингов на основе тех или иных индексов – один из распространенных методов сравнения разнообразных объектов. У такого подхода есть и достоинства, и недостатки. С одной стороны, он позволяет упорядочить (конечно, с учетом неизбежного “статистического шума”) совокупность объектов по какому-то параметру или их комплексу и тем самым более четко и выпукло выявить определенные аспекты исследуемой реальности. С другой – любые индексы и рейтинги (даже если исключить фактор субъективных искажений) означают существенное упрощение многомерной реальности, сведение ее к некоему абстрактному измерению. Применительно к государствам индексирование и рейтингование – это, если угодно, “вивисекция” живого политического “тела”. Именно поэтому мы рассматриваем индексы и рейтинги не в качестве самоцели, но скорее как инструмент последующего сравнительного анализа.

Вместе с тем рейтинги стран, получаемые на основе созданных нами комплексных индексов, представляют собой ценный эвристический продукт, который нуждается в осмыслении и интерпретации. В рамках проекта были разработаны пять индексов.

Индекс государственности используется для определения способности государства поддерживать свое существование, обеспечивать самостоятельное развитие, решать стоящие перед ним внутренние и внешние задачи, т.е. использовать свои прерогативы суверена. Хотя все сравниваемые между собой государства (члены ООН + Тайвань) формально суверенны, степень их реальной суверенности различна. Одни государства (их не так уж много) в полном смысле независимы и самостоятельны в своей внутренней и внешней политике. Другие при осуществлении своих суверенных полномочий зависят скорее от иных государств и международного сообщества, нежели от собственных политических, экономических и прочих ресурсов. Они не в состоянии сколько-нибудь самостоятельно отвечать на внутренние и внешние вызовы. По сути, этот индекс указывает на степень успешности, управляемости, состоятельности и эффективности государств. Условно, его полюсами являются “успешные суверенные государства” и “несостоявшиеся несуверенные государства” (failed states). В этом индексе объединены наиболее универсальные переменные, имеющие количественное и/или в достаточной мере объективное качественное выражение и касающиеся принципиально важных аспектов существования любого государства.

Параметры данного индекса, удовлетворяющие задачам проекта, а также их “вес”, выявленный в результате дискриминантного анализа, приведены в табл. 1.

Таблица 1

Построенный на основе данного индекса рейтинг государственности, т.е. независимости, суверенности и состоятельности стран, четко выделяет довольно объемные группы “лидеров государственности” (46 стран) [1] , с одной стороны, и “неудачников” в деле государственного строительства (55 стран) – с другой. Входящие в последнюю группу государства не обязательно полностью “не удались” (failed states), однако все они испытывают очень серьезные трудности с выбором и осуществлением собственной стратегии национального развития. Это – в той или иной мере зависимые и управляемые извне государства. Показательно, что за чрезвычайно редкими исключениями (например, Китай) к “лидерам государственности” относятся страны демократического выбора, относительно высокого качества жизни, низких угроз. Фактор международного влияния здесь тоже присутствует, хотя и в более “размытом” виде.

Большинство стран (91) попадают в “серую зону”, причем их спектр чрезвычайно широк [2] . Наиболее информативна средняя часть этой зоны, охватывающая собой крайне разнородные (по другим индексам) страны. В ней представлены и выраженные автократии, и своеобразные “зависимые страны демократического выбора”, и просто слабые и во многом не самостоятельные государства. Напрашивается вывод, что в современном мире “степень государственности” в значительной мере связана с уровнем угроз (причина) и качеством жизни (следствие). Международное влияние и демократическая ориентация тоже значимы (с учетом исключений), но несколько меньше. Этот вывод подтверждают корреляции между индексами [3] .

Россия в данном рейтинге занимает 27-ю позицию и совершенно четко располагается в зоне “высокой государственности”. Другие постсоветские страны попадают либо в “серую зону” (Туркменистан, Узбекистан, Беларусь, Литва, Латвия, Казахстан, Украина, Эстония, Азербайджан), либо в зону явно “недостаточной государственности” (Молдова, Таджикистан, Армения, Грузия и Кыргызстан).

Индекс внешних и внутренних угроз фиксирует масштабы и интенсивность угроз и вызовов, с которыми сталкиваются конкретные государства. При этом речь идет как о вызовах и угрозах извне (со стороны других государств, международного терроризма, мировой экономики), так и о тех, что возникают внутри самих государств (внутренние конфликты, социально-демографические проблемы, природная среда). Внешние и внутренние угрозы в значительной мере определяют условия жизнедеятельности государств и реализации ими своих функций. В индекс включены наиболее важные и распространенные угрозы, которые так или иначе затрагивают – или могут затронуть – любое государство современного мира и имеют корректное статистическое/эмпирическое выражение. Конкретное государство может столкнуться как с некоторыми из включенных в индекс угроз, так и со всеми одновременно (в такой ситуации оказались, например, Афганистан и Эфиопия). Рассматриваемый индекс позволяет соотносить “измерение угроз” с другими индексами национального развития и может быть использован при построении объяснительных гипотез, в которых внешние и внутренние угрозы (или их конкретная конфигурация) выступают в качестве независимой переменной. (Составляющие индекс переменные и их “вес” см. табл. 2.)

Таблица 2

В рейтинге внешних и внутренних угроз выделяется группа стран (56), испытывающих очень серьезные вызовы. На противоположном полюсе – еще более обширная группа стран (61) с минимальными угрозами. Вместе с тем следует учитывать, что уровень угроз варьирует даже в рамках двух полярных зон (что фиксируется соответствующим баллом страны в рейтинге). Кроме того, некоторые угрозы носят потенциальный характер.

“Лидеры угроз” отличаются низким качеством жизни и слабой государственностью. Как правило, это страны, склоняющиеся к авторитарному правлению, хотя имеются и исключения – например, Индия. Состав “безопасной зоны” более пестрый. Сюда входят как вполне успешные государства, обеспечивающие высокое качество жизни и демократическое развитие (Канада, Франция, Нидерланды и др.), так и “безопасные автократии” (их, кстати, меньшинство) – Катар, Бахрейн, Кувейт. Отсутствие или минимальный уровень внешних и внутренних угроз лишь отчасти коррелирует и с международным влиянием. В “серой зоне” располагаются такие разные по уровню государственности и международному влиянию страны, как Китай, Россия, США, с одной стороны, и Тувалу, Монголия, Микронезия – с другой.

Иными словами (с учетом неизбежных исключений), успешные государства, обеспечивающие своим гражданам относительно высокое качество жизни и основы демократического развития, подвержены меньшим внешним и внутренним угрозам. Напротив, для проблемных с точки зрения безопасности стран скорее характерны слабая государственность, низкое качество жизни и демократии.

Россия в этом рейтинге находится на 81-м месте, т.е. в “серой зоне”. У Китая угрозы выше, у США – ниже. Среди стран постсоветского пространства с боўльшими угрозами сталкиваются Таджикистан, Кыргызстан, Азербайджан и Грузия (зона высоких угроз); с меньшими – Узбекистан, Туркменистан, Армения (“серая зона”), Молдова, Украина, Казахстан, Эстония, Беларусь, Латвия и Литва (зона низких угроз).

Индекс потенциала международного влияния объединяет показатели, количественно и/или качественно характеризующие место государств в системе современных международных и международно-экономических отношений, инструменты их международного влияния, а также наиболее существенные и универсальные механизмы вхождения в мировую политику и экономику. Эти показатели фиксируют положение дел не только в военно-политической, но и в экономической и социально-демографической сферах. Необходимость учета последних при определении совокупного потенциала международного влияния конкретного государства объясняется тем, что военно-политическую мощь не всегда можно конвертировать в конкурентные экономические преимущества, хотя в случае серьезных сбоев в структурах глобального управления и поддержания международного мира наличный военный потенциал способен стать основным средством поддержания национального суверенитета и национальной безопасности. Кроме того, не обеспеченный экономически военный потенциал негативно сказывается на экономическом росте (дилемма “пушки или масло”) и/или быстро утрачивает свое значение: военно-технологические составляющие внешнего влияния имеют тенденцию устаревать и поддержание их на должном уровне требует огромных затрат. Следует также отметить, что различные компоненты индекса могут не совпадать. Так, государство может быть экономическим или финансовым гигантом, но при этом не обладать сколько-нибудь значимой военно-политической мощью (Япония, Германия и др.). Известны и обратные примеры: КНР до начала экономических реформ 1970-х годов, КНДР и т.д. Наконец, необходимо принимать во внимание, что реальное международное влияние не во всех случаях полностью адекватно совокупному потенциалу. В каких-то ситуациях недостаток ресурсов международного влияния компенсируется, по крайней мере – отчасти, умелой внешнеполитической стратегией и дипломатией. В других – по тем или иным субъективным либо объективным причинам имеющийся потенциал удается реализовать не до конца. (Составляющие индекс переменные и их “вес” см. табл. 3.)

Таблица 3

Лидеры рейтинга международного влияния [4] во многом самоочевидны. Их ядро составляют страны “большой восьмерки” (без Канады) плюс Китай, институционально не интегрированный в группу лидеров мирового влияния, а также крупные (в силу разных параметров) региональные лидеры – Индия и Саудовская Аравия. За ними следуют другие лидеры регионального и/или “отраслевого” (финансового, политического, идеологического) влияния – КНДР, Нидерланды, Турция, Бельгия, Республика Корея, Бразилия, Пакистан и др.

Зона минимального международного влияния не менее очевидна: ее “лидеры” – Тувалу, Науру, Монако, Лихтенштейн, Андорра, Палау, Микронезия, Маршалловы острова, Кирибати, Тонга и т.д. К “лилипутам влияния” принадлежит абсолютное большинство стран мира. Вход в “клуб мирового влияния” очень ограничен. Глобально и существенно влияют на ход мировых дел лишь считанные страны, остальные могут оказывать на него только частичное – региональное или “отраслевое” – воздействие.

Анализ (в т.ч. корреляций между индексами) показывает, что международное влияние связано прежде всего с уровнем государственности. Это типологическая характеристика “лидеров влияния”, хотя влиянием в мире обладают, конечно, далеко не все страны с сильной государственностью. Важно отметить, что международное влияние довольно слабо соотносится как с типом политического устройства, так и с качеством жизни. “Лидеры влияния” – совершенно особый кластер стран, отличающихся друг от друга во многих других отношениях.

В рейтинге международного влияния Россия занимает 7-е место (после США, Китая, Японии, Германии, Франции и Великобритании). Что касается постсоветских стран, то за Россией (с громадным – и вполне понятным – отрывом) следуют Украина, Беларусь, Казахстан, Узбекистан, Азербайджан, Армения, Грузия, Туркменистан, Литва, Молдова, Латвия, Кыргызстан, Таджикистан и Эстония.

Индекс качества жизни включает совокупность социально-экономических и социально-демографических показателей, характеризующих средние для населения определенного государства уровни потребления материальных и духовных благ. Несмотря на объективные различия в возможностях и ресурсах, доступных тем или иным государствам, качество жизни их населения во многом зависит от конкретных политических и социально-экономических стратегий в сферах производства и распределения социальных благ. В известной мере этот индекс отражает успешность и эффективность реализации государством его функций по отношению к гражданам. Индекс качества жизни отчасти пересекается с индексом человеческого развития (ИЧР), созданным и регулярно обновляемым Программой развития ООН. Подобно ИЧР, этот индекс учитывает такие параметры, как ожидаемая продолжительность жизни, уровень образования и реальный доход, однако в него входит и ряд дополнительных. Субъективные оценки качества жизни, восприятие индивидом своего места в обществе в контексте его ценностей, ожиданий и целей (социологический подход, применяемый Всемирной организацией здравоохранения) в данном индексе не используются, поскольку он изначально ориентирован на объективные статистические показатели. (Составляющие индекс переменные и их “вес” см. табл. 4.)

Таблица 4

В рейтинге качества жизни, как и следовало ожидать, первенство принадлежит успешным демократическим странам. К их числу относятся: Люксембург, Ирландия, Норвегия, Сан-Марино, США, Швейцария, Исландия, Великобритания, Австралия, Бельгия и др. На противоположном полюсе – ЦАР, Афганистан, Демократическая Республика Конго, Замбия, Бурунди, Чад, Эфиопия, Кения, Руанда, Гвинея-Биссау и т.д.

Среди лидеров рейтинга нет автократий – даже в случае обеспечения относительно высокого качества жизни те расположены в нижней части соответствующей “зоны” (Катар, Бахрейн, Кувейт, ОАЭ и др.). И наоборот, все замыкающие рейтинг страны – совершенно явно не демократии. Качество жизни связано также с эффективной государственностью.

Предварительный вывод: качество жизни во многом зависит от успешной и состоятельной государственности (хотя и не гарантируется ею). Впрочем, существуют и исключения – Сан-Марино, Монако, Андорра и др. Самым серьезным препятствием на пути обеспечения качества жизни являются высокие внешние и внутренние угрозы. Наконец, несмотря на редкие исключения, качество жизни выше в демократиях.

Россия в этом рейтинге – лишь на 73-м месте, что, по-видимому, соответствует реальному положению дел. Из постсоветских стран выше России по качеству жизни – Эстония, Литва и Латвия; ниже – Беларусь, Украина, Армения, Казахстан, Грузия, Кыргызстан, Азербайджан, Туркменистан, Узбекистан, Молдова и Таджикистан.

Индекс институциональных основ демократии призван фиксировать наличие и степень развитости необходимых (хотя самих по себе и не достаточных) оснований и условий для участия граждан в решении вопросов, затрагивающих их интересы. Индекс определяет меру укорененности в обществе институционально-процедурных механизмов, способствующих демократическому развитию: конкурентных политических практик, традиций политического участия и ограничения исполнительной власти, возможностей для влияния на формирование представительной власти, конституционности (“игры по правилам”) и т.д. Длительность существования конкурентных и представительских практик, даже если они возникли в рамках недемократических политических режимов, непрерывность следования установленным правилам способствуют за-

креплению подобных практик и соответствующих институтов и формированию потенциальных “точек демократического роста”. Специфика данного индекса по отношению к другим индексам демократии и свободы (индексы Т.Ванханена, Т.Гурра, “Freedom House” и др.) – в минималистском подходе к демократии, т.е. в учете не реального влияния граждан на решение политических вопросов, а лишь условий, обеспечивающих эффективность такого влияния. (Составляющие индекс переменные и их “вес” см. табл. 5.)

Таблица 5

Лидеры рейтинга институциональных основ демократии – устоявшиеся демократии с давними парламентскими традициями (Швейцария, Канада, Нидерланды, Дания, Норвегия, Финляндия, Новая Зеландия, Швеция, Австрия, Бельгия и др.). Их вполне логичный “противополюс” – Мьянма, Мавритания, Сомали, Судан, Ангола, Туркменистан, Эритрея, Джибути, Демократическая Республика Конго, Саудовская Аравия и др.

Параметры индекса институциональных основ демократии дают (в соответствии с современной политологической традицией) некоторые преимущества парламентским системам. Поэтому президентские демократии (США, Франция) в этом рейтинге располагаются несколько ниже парламентских. Всего к группе политий, однозначно обладающих достаточными институциональными основаниями демократии, принадлежат 30 стран. У 33 стран основания демократии явно недостаточны.

Страны чрезвычайно обширной “серой зоны” очень разнородны. Среди них есть и тяготеющие к авторитарному полюсу политии, в существующих режимных рамках начинающие приобретать хотя бы минимальный институциональный опыт конкуренции и представительства интересов, и страны несомненно демократического выбора, со своими специфическими в плане демократического развития проблемами.

Эти их особенности, как и соответствующие корреляции между индексами, свидетельствуют о том, что демократические основания национального развития носят исторический характер, что они складываются из отдельных органичных “кирпичиков”, а не конструируются в произвольном институциональном дизайне. Демократия не приживается в ситуации высоких угроз, она практически не связана с международным влиянием, но укоренение демократических практик может способствовать повышению качества жизни.

Россия в этом рейтинге занимает 93-ю позицию. По уровню развития институциональных основ демократии она уступает Литве, Украине, Латвии, Эстонии, Армении и Молдове и превосходит Азербайджан, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Грузию, Таджикистан и Туркменистан.

Анализ сходств и различий между странами с помощью метода главных компонент

В принципе метод главных компонент мог применяться ко всему набору показателей, отражающих особенности политического существования и развития стран мира. Однако в силу чрезвычайной разнородности таких показателей он использовался нами по отношению к уже выявленным комплексам индексов. Подобный двухуровневый подход (первый уровень редукции – индексы, второй – главные компоненты) позволяет решить двоякую задачу: избавиться от части “статистического шума”, что крайне важно для эффективного применения математических методов, и упростить политологическую трактовку полученных результатов. Междисциплинарный синтез математики и политологии требует методологии, которая бы учитывала специфические особенности каждой из составляющих.

В ходе проведенного анализа были выявлены четыре главные компоненты, в совокупности объясняющие практически все различия между странами. Первая компонента объясняет 55,4% дисперсии значений индексов, вторая – 26,4%, третья – 11,2%, четвертая – 7%. Столь высокий объяснительный потенциал первой компоненты косвенно подтверждает правильность выбора сгруппированных в индексы показателей. Сочетание первой и второй компонент дает объяснение почти 82% сходств и различий между странами, добавление третьей повышает эту долю до 93%, а четвертой – до 100% (см. табл. 6).

Таблица 6

Напомним, что каждая главная компонента объясняет каждую страну в определенном процентном соотношении. Для одних стран (их больше половины) наиболее значима первая компонента, для других – вторая и т.д.

В первой компоненте условными “полюсами” выступают, с одной стороны, “внешние и внутренние угрозы”, с другой – “качество жизни”, а также  (в меньшей степени) “государственность” и “институциональные основы демократии”. Фактор “международного влияния” в этой компоненте практически отсутствует. С учетом крайне высокого объяснительного потенциала данной компоненты напрашивается вывод (вполне в духе “Realpolitik”), что структура взаимосвязей между современными государствами по-прежнему напрямую определяется масштабами угроз и вызовов, на которые эти государства вынуждены отвечать. От успешности ответа на такие угрозы в значительной мере зависит как качество жизни в стране, так и степень ее государственной состоятельности и демократичности. Высокий уровень угроз (один полюс первой компоненты) может объяснять низкое качество жизни, но в принципе возможно, что низкое качество жизни (другой полюс первой компоненты), в свою очередь, является угрозой для демократии и/или государственности.

Противодействие внешним и внутренним угрозам (там, где и в какой степени они имеются) является приоритетом любой национальной политики, и именно от его успешности зависят и качество жизни, и суверенная государственность, и уровень демократии. Таков, огрубленно, смысл первой главной компоненты.

Полюса второй компоненты – “институциональные основы демократии” и “государственность”. Фактор “внешних и внутренних угроз” сведен здесь к нулю, значения “качества жизни” и “потенциала международного влияния” минимальны. Данная компонента обладает намного меньшей, чем первая, но все же довольно высокой объяснительной силой – прежде всего применительно к тем странам, для которых при прочих равных условиях наибольшее значение имеет выбор между приоритетами строительства (поддержания) суверенной государственности и развитием своего демократического потенциала. Подчеркнем: речь идет не о противоречии между этими приоритетами, а об их соотношении, распределении в совокупной траектории национального развития. Есть страны, для которых главное – крепкая государственность (ее, условно говоря, “уровень”, а не “качество” [5] ), тогда как другие ставят во главу угла сам по себе демократический вектор (не обязательно будучи при этом действительно самостоятельными в своей внутренней и внешней политике).

Третья компонента распределяет страны в зависимости от того, насколько приоритетны для них “государственность”, с одной стороны, и “качество жизни” – с другой. Роль факторов угроз, демократии и потенциала международного влияния оказывается в этой рамке минимальной. Можно предположить, что данная компонента релевантна по отношению к тем странам, которые в своей национальной стратегии осуществляют выбор между самостоятельной государственностью в ущерб качеству жизни населения и качеством жизни, пусть даже за счет самостоятельной и суверенной государственности.

Наконец, четвертая компонента значима для совсем небольшой (но крайне важной и авторитетной) группы стран, для которых приоритетным – конечно, не абсолютно, а относительно – является потенциал международного влияния. Качество жизни, угрозы, государственность и, тем более, демократия в данной компоненте почти не учитываются. Влияние в мире во что бы то ни стало – вот что сближает эти страны, отличая их от всех остальных.

Каждая их выделенных компонент определяет важные (прежде всего по степени статистического возрастания/убывания) комплексные характеристики, раскрывающие сходства и различия между современными государствами. Сочетание этих компонент позволяет установить, как и по каким параметрам страны соотносятся между собой. Понятно, однако, что образуемое данными компонентами четырехмерное пространство является аналитически неоперабельной абстракцией. Поэтому в дальнейшем исследовании используются проекции такого пространства в отдельных двухмерных плоскостях.

Наглядно представить вклад индексов в каждую компоненту, что необходимо для интерпретации результатов, помогают графики значимости индексов в осях рассматриваемых компонент. Эти графики показывают, в какой логике та или иная компонента определяет структуру взаимосвязей между странами. Если значение индекса в пространстве компоненты приближается к нулевому (знак отклонения от нуля не играет роли), его “вес” в данной системе компонентных координат минимален. И напротив, наиболее “весомы” те индексы (и их сочетания), которые смещены к полюсам компонент (см. рис. 1).

Рис. 1. Вес индексов в компонентах 1 и 2.

Как уже отмечалось, наиболее информативным с точки зрения выявления сходств и различий между странами является сочетание первой и второй компонент (в совокупности почти 82% объяснительного потенциала). Проекция структуры взаимного расположения стран в пространстве данных компонент приведена на рис. 2.

Как видно из рис. 1 и 2, в структуре расположения стран в данной рамке налицо два четко противостоящих друг другу полюса, соответствующих параметрам первой главной компоненты. На первом полюсе (“дуга угроз”) – Бенин, Камерун, Руанда, Эфиопия, Нигерия, Намибия, ЦАР, Ирак, Экваториальная Гвинея, Таджикистан, Чад, Сенегал и т.д. На втором (“дуга качества жизни”) – Ирландия, Норвегия, Чехия, Словакия, Словения, Лихтенштейн, Швеция, Сан-Марино, Новая Зеландия, Кипр, Люксембург и др.

Рис. 2. Страны в пространстве компонент 1 и 2.

Вторая компонента добавляет распределение стран по параметрам “демократия” – “государственность”. На полюсе “демократии” сосредоточены зависимые “демократические клоны” – Тувалу, Кабо Верде, Самоа, Доминика, Фиджи, Маршалловы острова, Гренада и другие страны, лишенные сколько-нибудь существенных признаков суверенной государственности, но жертвующие этим ради демократии, пусть даже в значительной мере управляемой извне. На полюсе “государственности” – крепкие, но при этом очень разные по своим характеристикам диктатуры (Саудовская Аравия, Тунис, Сирия, Оман, Иран, Туркменистан, Казахстан, Марокко, Египет, Китай, Кувейт, Беларусь и др.). Понятно, что сами параметры второй компоненты исключают возможность попадания на этот полюс сильных демократических государств.

Страны, оказавшиеся ближе к центру пересечения двух координат (т.е. в зоне, где значения первой и второй компонент приближаются к нулю), просто слишком отличаются от тех, что можно описать через данные компоненты. У них совсем иные национальные приоритеты и задачи, и они должны объясняться в рамках иных сочетаний главных компонент. Это – Перу, Гватемала, Сальвадор, Колумбия, Гондурас, Индия, США, Россия, Турция и др.

Показательно, что если в соответствии с логикой анализа мы удалим из плоскости первой и второй компонент “аномальные” страны, специфика которых объясняется в контексте этих компонент менее чем на 40%, то получим две еще более четко структурированные по оси первой компоненты дуги стран, которые смыкаются с дугами стран, расположенных по второй компоненте, образуя эллипс (см. рис. 3). Графическая четкость в данном случае – ценное свидетельство реальности выявляемых внутренних структур взаимосвязей между анализируемыми характеристиками стран.

Рис. 3. Страны в пространстве компонент 1 и 2

(при удалении стран с объяснением менее 40%).

При увеличении строгости объяснения в рамках первых двух компонент и удалении стран с объяснением менее 80% эллипс аналитически размыкается на четыре группы стран, четко локализованных на полюсах двух компонент. На условном полюсе “качества жизни, государственности и демократии” располагаются Австрия, Швеция, Бельгия, Нидерланды, Австралия, Швейцария, Дания, Словакия, Канада, Чехия, Мальта, Новая Зеландия, Австралия, Португалия, Польша, Венгрия, Мальта, Финляндия, Лихтенштейн, Ирландия, Греция, Исландия, Сан-Марино, Маврикий, Панама, Тринидад и Тобаго, Болгария, Аргентина; на “полюсе угроз” – Бенин, Буркина Фасо, Руанда, Ирак, Экваториальная Гвинея, Конго, Демократическая Республика Конго, Гаити, Гамбия, Эфиопия, Уганда, Азербайджан, Камерун, Бурунди, ЦАР, Эритрея, Сьерра-Леоне, Мозамбик, Лаос, Таджикистан, Чад, Тонга, Сенегал, Афганистан, Лаос, Джибути, Сомали, Непал, Камбоджа, Бутан, Таиланд, Судан, Гвинея, Мавритания, Объединенная Республика Танзания, Бангладеш.

Не менее показательны группировки стран на полюсах второй компоненты. На полюсе “государственности” оказались сосредоточены крепкие авторитарные режимы регионального масштаба: Саудовская Аравия, Ливия, Тунис, Казахстан, Оман, Сирия, Иран, Туркменистан. На полюсе “демократии” – слабые, зависимые “демократические клоны”: Тувалу, Доминика, Кабо Верде, Сан-Томе и Принсипи (а также Молдова). Сколько-нибудь успешных, суверенных и самостоятельных государств здесь нет (см. рис. 4).

Рис. 4. Страны в пространстве компонент 1 и 2

(при удалении стран с объяснением менее 80%).

По-видимому, это говорит об относительности самого противопоставления демократии и государственности. Полученные результаты могут рассматриваться как косвенное подтверждение известного тезиса о том, что демократия существует не в каком-то “внегосударственном” пространстве, но, напротив, реализуется через определенные государственные конструкции и их партнерское взаимодействие со структурами гражданского общества [см., напр. Rustow 1970; Linz, Stepan 1996; Plattner 2003/2004; Fukuyama 2004]. Своего рода “внегосударственная” демократия представлена на нашей схеме зависимыми, несамостоятельными, управляемыми извне “малышами-клонами”.

Таким образом, независимо от степени объяснительной строгости прослеживается общая логика распределения стран по осям первой и второй компонент. В одну группу входят страны, отличительной характеристикой которых является необычайно высокий уровень внешних и внутренних угроз. Это страны, постоянно находящиеся в состоянии стресса, для которых главное – выживание, за что им и приходится расплачиваться крайне низким качеством жизни, слабой государственностью и недоразвитостью основ демократии. Противоположная группа более компактна, в нее входят страны высокого качества жизни и достаточно сбалансированных государственности и демократии.

Особого внимания заслуживают страны, которые по оси второй компоненты как бы замыкают эллипс. Это страны, уходящие от полюса угроз и движущиеся в сторону более высокого качества жизни – но по разнонаправленным траекториям. В одном случае движение происходит за счет упора на демократию, в другом – на государственность. Это позволяет предположить, что страны, объясняемые в рамках первых двух компонент, демонстрируют две принципиально разные стратегии национального развития. Одни из них стремятся преодолеть состояние угроз посредством акцентирования основ демократии, другие – государственности. Но, в конечном счете, обе стратегии приводят к балансу государственности и демократии и результируются в высоком качестве жизни.

Напомним, что при крайне высоком объяснительном потенциале сочетания первой и второй компонент он не действует в отношении стран, смещенных к центру координат. При этом часть таких стран получает объяснение при анализе сочетания первой (“угрозы” vs. “качество жизни”, “государственность” и “демократия”) и четвертой (“влияние” vs. “качество жизни”, “угрозы” и “государственность”) компонент (см. рис. 5).

Рис. 5. Вес индексов в компонентах 1 и 4.

Расположение стран в пространстве первой и четвертой компонент (при отсечении аномалий, объясняемых не более чем на 40%), на первый взгляд, менее структурировано, хотя мы по-прежнему видим те же два сгустка стран по первой компоненте. Справа – страны, подверженные значительным угрозам и живущие в состоянии стресса; слева – страны высокого качества жизни с достаточно сбалансированной государственностью и демократией. Но наиболее интересна для нас группа стран, локализованных внизу квадрата. Это страны, для которых потенциал международного влияния перевешивает все другие факторы и которые фактически образуют пространство мирового влияния. Некоторым из них (как, например, Индии) приходится одновременно отвечать на значительные внешние и внутренние угрозы. Другим удалось добиться баланса влияния, с одной стороны, и качества жизни, государственности и демократии – с другой (Великобритания, Франция, Германия). Показательно, что в данном случае США и Россия образуют самостоятельный кластер влияния (см. рис. 6) .

Рис. 6. Страны в пространстве компонент 1 и 4

(при удалении стран с объяснением менее 40%).

При введении в анализ третьей компоненты (“качество жизни” vs. “государственность”) картина, однако, заметно видоизменяется (см. рис. 7).

Сочетание четвертой и третьей компонент в полной мере сохраняет “сегмент влияния” внизу квадрата. Вместе с тем обнаруживается, что в одних случаях лидеры влияния тяготеют к полюсу государственности в ущерб качеству жизни (Россия, Индия, Турция), а в других – добиваются баланса влияния и качества жизни (Великобритания, Франция, Германия, Япония и др.) (см. рис. 8).

Рис. 7. Вес индексов в компонентах 3 и 4.

Рис. 8. Страны в пространстве компонент 3 и 4

(при удалении стран с объяснением менее 40%).

Еще одна группа стран, не получивших объяснения при сочетании первой и второй компонент (Перу, Гватемала, Сальвадор, Колумбия, Гондурас и др.), лучше интерпретируется при наложении первой и третьей (см. рис. 9).

Рис. 9. Вес индексов в компонентах 1 и 3.

По оси первой компоненты четко выделяются те же вытянутые в дуги сгустки стран, тяготеющих либо к полюсу “угроз”, либо к полюсу “государственности”, “качества жизни” и “демократии”. Поскольку сочетание первой и третьей компоненты объясняет лишь 66% различий между странами (против 82% в случае первой и второй), при отсечении аномалий, которые объясняются менее чем на 40%, значительное число стран выпадает из рассмотрения. Однако для некоторых стран именно такое сочетание компонент является наиболее значимым. Страны, вынесенные по оси третьей компоненты к полюсу государственности, либо сталкиваются с такими внешними и внутренними угрозами, что вынуждены противодействовать им в ущерб демократии (Колумбия, Перу, Венесуэла, Сальвадор, Гана и др.), либо не испытывают значительных угроз и стремятся найти свой баланс государственности и демократии. Это еще раз подтверждает выявленную выше закономерность в логике “Realpolitik”: государства, какими бы ни были их политические приоритеты, в своей национальной стратегии вынуждены в первую очередь решать задачи, связанные с обеспечением собственного существования, и искать ответы на встающие перед ними вызовы. Все остальное, по сути, вторично (см. рис. 10).

Рис. 10. Страны в пространстве компонент 1 и 3

(при удалении стран с объяснением менее 40%).

Классификация стран с помощью кластерного анализа

Кластерный анализ обычно используется для многомерной классификации тех или иных данных, что позволяет описывать и анализировать содержательные сходства и различия сгруппированных объектов исследования. Метод кластерного анализа особенно полезен, когда от сугубо описательной стадии сравнительного исследования мы переходим к определенным обобщениям, которые должны завершиться построением объяснительных концепций. В логике нашего проекта осуществление кластерных и “межкластерных” сравнений открывает возможность для продвижения от универсальных к казусно-ориентированным сравнениям.

Применяя в своем исследовании метод кластерного анализа, мы последовательно увеличивали “масштаб” классификации стран – от двух до 40 кластеров. Два кластера дают нам предельно упрощенное деление стран на “удачниц” и “неудачниц”, малопригодное для содержательного сравнительного анализа, однако с увеличением числа кластеров (до трех, четырех, пяти и т.д.) начинается “отпочкование” относительно небольших групп.

На уровне 10 кластеров появляется уже более содержательный материал для размышлений [6] . Так, четко выделяется группа мировых лидеров – Великобритания, Германия, Италия, Китай, Россия, США, Франция, Япония. От нынешней “большой восьмерки” эта группа отличается одним членом – Канаду заменяет Китай. Истоки образования данного кластера – в высокой объяснительной силе четвертой главной компоненты (см. табл. 7).

Таблица 7

Далее выделяется обширная группа (53 страны) более или менее “сытых и спокойных” стран, преимущественно демократий, лишенных сколько-нибудь выраженных международных амбиций. В этой группе оказались объединены страны самых разных типов и традиций – и сложившиеся европейские демократии (Швеция, Швейцария, Финляндия, Австрия, Дания, Люксембург, Исландия и др.), и заморские “демократические клоны” (Сент-Китс и Невис, Тринидад и Тобаго, Багамы, Коста-Рика и др.), и латиноамериканские развивающиеся демократии (Аргентина, Мексика, Чили, Уругвай, Панама и др.), и ряд посткоммунистических стран, успешно завершивших демократический транзит (Албания, Болгария, Венгрия, Латвия, Литва, Польша, Румыния, Словакия, Словения, Хорватия, Чехия, Эстония), и некоторые, на первый взгляд, “одиночки” (Израиль, Тайвань и др.).

Следующая группа (58 стран) – страны явного авторитарного уклона, лишенные даже эмбриональных демократических традиций, с проблемной государственностью (Ангола, Афганистан, Бангладеш, Бурунди, Замбия, Ирак, Мали, Непал, Руанда, Сомали, Таджикистан, ЦАР, Чад и др.). Затем идут две группы недемократических режимов с относительно крепкой государственностью (Алжир, Венесуэла, Вьетнам, Габон, Египет, Иран, КНДР, Пакистан, Сирия, Туркменистан, Узбекистан и др., с одной стороны, и Бахрейн, Беларусь, Казахстан, Катар, Куба, Кувейт, ОАЭ, Оман, Саудовская Аравия и др. – с другой), в специфике которых еще предстоит разобраться. Далее мы обнаруживаем группу несамостоятельных демократических “клонов” со слабой государственностью и практически без влияния (Армения, Босния и Герцеговина, Вануату, Гренада, Доминика, Палау, Молдова, Самоа, Тувалу, Украина и др.). Отдельную группу составляют такие страны, как Бразилия, Гватемала, Гондурас, Доминиканская Республика, Парагвай, Суринам, Фиджи, Южная Африка, Ботсвана, Ямайка и Монголия. Наконец, еще три самостоятельных кластера: в один входят Гана, Индия и Папуа-Новая Гвинея; в другой – Иордания и Тонга; в третий – Колумбия, Перу и Сальвадор.

Как видим, применительно к некоторым группам стран 10-кластерный масштаб сравнения дает определенный объяснительный результат, однако в отношении других требуется “увеличение” исследовательской оптики. При 25-кластерном сравнении ряд трендов получает уточнение. Так, Великобритания, Германия, Италия, Франция и Япония остаются в кластере стран высокого (но не “сверхвысокого”) влияния, но от них отпочковываются страны “суперклуба” мирового влияния – США, Россия и Китай. Показательно, что при 40-кластерном масштабе сравнения в “ядре влияния” остаются только США и Россия. При том же масштабе сравнения отдельные страны – Турция, Коморские острова, Китай, Габон и Индия – образуют самостоятельные кластеры.

При 40-кластерном масштабе дифференциация классифицируемых групп, естественно, возрастает. В частности, выделяются своего рода “третичные” и периферийные демократии (причем и относительно “старые”, и совсем “новые”): Аргентина, Болгария, Греция, Коста-Рика, Маврикий, Мексика, Новая Зеландия, Панама, Польша, Португалия, Республика Корея, Сент-Люсия, Тринидад и Тобаго, Уругвай, Чили. Кластер несамостоятельных стран демократического вектора распадается на несколько групп: посткоммунистическую (Армения, Босния и Герцеговина, Македония, Молдова), смешанную (Албания и Сент-Винсент и Гренадины), две условно “океанические” (Вануату, Гайана, Кабо Верде, Кирибати, Сан-Томе и Принсипи, Соломоновы острова, Тувалу; и Гренада, Доминика, Самоа) и др.

Более дробной становится и кластеризация стран “проблемной государственности” и различных разновидностей (и, условно говоря, “интенсивностей”) недемократических режимов. В спектре стран с “проблемной государственностью” и “автократий” выделяются, с одной стороны, Азербайджан, Афганистан, Бенин, Буркина Фасо, Бурунди, Гаити, Гамбия, Гвинея-Биссау, Ирак, Камерун, Мозамбик, Науру, Руанда, Сьерра-Леоне, Тимор-Леште, Того, ЦАР, Чад и Эфиопия, а с другой – Ангола, Гвинея, Демократическая Республика Конго, Джибути, Конго, Лаос, Мавритания, Непал, Сомали, Судан, Таджикистан, Уганда, Экваториальная Гвинея и Эритрея. Проявляются специфические группы автократий, каждая из которых нуждается в самостоятельном анализе: (1) Бахрейн, Беларусь, Бруней Даруссалам, Катар, Кувейт, Малайзия, ОАЭ, Сингапур и Монако; (2) Йемен, Мьянма и Свазиленд; (3) Казахстан и Саудовская Аравия; (4) КНДР и Пакистан; (5) Куба, Ливия, Оман и Тунис. Каждый из упомянутых кластеров объединяет страны по каким-то особым основаниям, характеризующим специфику их развития, стоящие перед ними проблемы и т.п.

Очевидно, что подходы к анализу выделяемых кластеров могут быть разными. Кластеры можно рассматривать и пытаться понять на основе, скажем, экспертных оценок, а можно прибегнуть к статистическим методам или каким-то сочетаниям одних и других. В рамках нашего проекта мы сочли целесообразным проанализировать влияние тех или иных главных компонент на образование отдельных кластеров. Выше уже отмечалась роль четвертой компоненты в выделении (и дальнейшем дроблении) кластера стран “мирового влияния”. Если же, например, взглянуть на образующуюся при 10-кластерном и сохраняющуюся до 40-кластерного масштаба сравнения “ровную” группу латиноамериканских стран (Колумбия, Перу, Сальвадор), то нетрудно заметить, что сходство между этими странами обусловлено высокой объяснительной силой третьей компоненты при весьма низком объяснительном потенциале первой и второй (см. табл. 8).

Таблица 8

В контексте метода главных компонент это специфическая – условно говоря, латиноамериканская – подгруппа стран, готовых жертвовать качеством жизни своего населения ради решения тех или иных государственных задач.

Другая примечательная и компактная группа, образующаяся при 40-кластерном масштабе сравнения, – Казахстан и Саудовская Аравия. При меньшем масштабе эти страны входят в относительно устойчивую группу крепких недемократических режимов (наряду с Кубой, Ливией, Оманом, Саудовской Аравией, Тунисом и др.). Для Казахстана и Саудовской Аравии основной объяснительный потенциал заключен во второй главной компоненте. Это страны, тяготеющие к сильной государственности и стремящиеся оказывать влияние в своих регионах. Демократические основания развития для них на заднем плане (см. табл. 9).

Таблица 9

Другой аналогичного типа кластер составляют (при 40-кластерном масштабе) Куба, Ливия, Оман и Тунис (см. табл. 10).

Таблица 10

Большее значение вторая компонента имеет и для, казалось бы, довольно причудливого по составу кластера Сербии и Черногории, Украины и Эквадора, однако – в противоположном значении. Это страны, готовые пожертвовать сильной государственностью во имя неопределенных, но, несомненно, демократических по своему вектору оснований национального развития (см. табл. 11).

Таблица 11

* * *

Очевидно, что полученный на нынешнем этапе реализации проекта “Политический атлас современности” информативный материал нуждается в дальнейшей обработке и теоретическом осмыслении. Однако его ценность, на наш взгляд, не вызывает сомнений.

Brzezinski Z., Huntington S. 1963. Political Power: USA/USSR. N.Y.

Fukuyama F. 2004. State-Building: Governance and World Order in the 21st Century. Ithaca.

Linz H., Stepan A. 1996. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Baltimore.

Plattner M. 2003/2004. Sovereignty and Democracy. – Policy Review, № 4.

Rustow D. 1970. Transitions to Democracy. Toward a Dynamic Model. – Comparative Politics, vol. 2, № 3.

[1] Полные рейтинги стран по всем индексам см. http://www.politstudies.ru/fulltext/2006/5/pam1.zip.

[2] “Серую зону” образуют страны, вероятность принадлежности которых к “чистым группам”, выделяемым по данному индексу, больше нуля, но меньше единицы. Очевидно, что входящие в нее страны могут тяготеть к одному или другому полюсу, потому эта зона является пестрой по определению.

[3] Таблицу корреляций между индексами см. http://www.politstudies.ru/fulltext/2006/5/pam2.zip.

[4] Напомним, что в этом рейтинге замеряется потенциал, а не реальное влияние.

[5] Как блестяще показали в свое время З.Бжезинский и С.Хантингтон, сильная и развитая государственность может быть присуща как демократиям, так и диктатурам [Brzezinski, Huntington 1963].

[6] Полное описание результатов кластеризации на уровне 10, 25 и 40 кластеров см. http://www.politstudies.ru/fulltext/2006/5/pam4.htm; некоторые дополнительные данные см. также: http://www.politstudies.ru/fulltext/2006/5/pam3.htm