ПЕЙЗАЖ ПЕРЕД БИТВОЙ Российский электорат за два года до президентских выборов

В.В. Лапкин

Лапкин Владимир Валентинович, старший научный сотрудник ИМЭМО РАН.

© “Полис” (“Политические исследования”), 1998

Сегодня, когда до очередных президентских выборов в России осталось два года, строить какие-либо прогнозы относительно их результатов явно преждевременно. Очевидно, что итоги избирательной кампании будут определяться конкретным соотношением конкурирующих политических сил, которое сложится на момент голосования. Поэтому в настоящей статье я ограничусь лишь анализом уже имеющихся тенденций развития электоральных ориентаций российских граждан и попытаюсь оценить возможности и резервы мобилизации электоральной поддержки наиболее мощными политическими конкурентами — “партией власти” и “Народно-патриотическим союзом”, перспективы появления “третьей силы”, а также шансы на победу потенциальных кандидатов на президентский пост (при условии сохранения действующих тенденций). В первую очередь меня будет интересовать, кто из политических противников (и в какой мере) способен освоить “центристс­кую” электоральную нишу, т.е. кто может рассчитывать на поддержку весьма неустойчивых в своих политических пристрастиях промежуточных электоральных групп, чья актуальная позиция зачастую оказывается решающим аргументом политической борьбы на финише избирательной кампании. Но прежде — несколько слов о положении, к котором оказалась к началу 1998 г. “партия власти”_1_.

“Партия власти” в преддверии новой “президентской гонки”

Около полутора лет назад, на рубеже 1996 — 1997 гг., победившая на президентских выборах “партия Ельцина” пребывала в состоянии серьезного кризиса, стимулированного продолжительной болезнью Президента и разрывом электорального союза с А.Лебедем, вытолкнувшим последнего в ряды оппозиции. В течение всего осенне-зимнего сезона 1996 — 1997 гг. “партия власти” не могла противопоставить оппозиционным лидерам (прежде всего Г.Зюганову и А.Лебедю)_2_ ни одной сопоставимой по популярности фигуры. Так, в январе 1997 г. по данным общероссийских опросов общественного мнения_3_ рейтинг Б.Ельцина составлял 9%, В.Черномырдина — 5%, тогда как рейтинг Лебедя — 23%, а Зюганова — 21%. Напомню, что тот кризис удалось преодолеть путем введения в состав правительства нижегородского губернатора Б.Немцова, ставшего первым вице-премьером и получившего полуофициальный статус политического “наследника” Президента. Уже к апрелю 1997 г. Немцов приобрел поддержку 19% россиян и, обойдя Зюганова и Лебедя, превратился в лидера президентского рейтинга.

Беспрецедентный по стремительности политический взлет Немцова обозначил, по сути дела, окончательное завершение политического цикла, связанного с президентскими выборами-96, и переход к следующему циклу, который условно можно обозначить как Выборы-2000. Начало этого цикла оказалось для проправительственных сил гораздо менее удачным, чем сперва представлялось. Не прошло и года, как с полной очевидностью проявилась неспособность Немцова сохранить за собой роль консолидирующей фигуры на электоральном поле “партии власти”: к концу декабря 1997 г. рейтинг молодого вице-премьера упал до 8%. Более того, с конца 1997 г. по результатам условного “второго тура президентского голосования”_4_ Немцов стал проигрывать Ю.Лужкову.

Очередной кризис “партии власти”, вновь утратившей центр политической консолидации, усугублялся еще и тем, что другие возможные кандидаты, представляющие рассматриваемую часть российского политического спектра (Лужков и Черномырдин), не смогли в течение 1997 г. сколько-нибудь заметно усилить свои позиции, а начиная с сентября суммарный рейтинг Немцова, Черномырдина, Ельцина и Лужкова стал последовательно снижаться (см. табл. 1 Приложения). Правда, это снижение не привело к заметному росту электората оппозиционных кандидатов, а проявилось главным образом в увеличении числа голосующих “против всех”, росте абсентеистских настроений и сомнений в выборе предпочтительного кандидата (в апреле 1997 г. суммарная доля респондентов, затруднившихся в определении своей позиции либо заявивших о намерении голосовать против всех или отказаться от участия в голосовании, составляла 19%, а в декабре — уже 29%).

Опросы позволили выявить еще один симптом наметившегося к концу 1997 г. разочарования сторонников “партии власти” в политических способностях потенциальных преемников нынешнего Президента. Я имею в виду тот факт, что в декабре 1997 г. Ельцин вышел по своему рейтингу на третье (!) место (вслед за Зюгановым и Лебедем), опередив и Немцова, и Лужкова, и Черномырдина, т.е. оказался для россиян (хоть и ненадолго) предпочтительнее на президентском посту, чем любой из возможных продолжателей его дела. Это разочарование, как представляется, было во многом обусловлено тем, что никто из претендентов на политическое наследие Ельцина не смог (или не решился) отчетливо и вразумительно для широких слоев населения проартикулировать своеобразие предлагаемого им курса, выявить свое отличие от нынешнего Президента, выйти из его “тени”. Поэтому значительная часть электората, поддерживающего политику преобразований, предпочла выразить симпатии знакомому, пусть не вполне удовлетворяющему, но подлиннику, а не его маловыразительным и невнятным копиям.

Не вызывает сомнений, что истоки кризиса, переживаемого в последнее время “партией власти”, заложены в самой ее природе. Будучи аморфным образованием, лишенным четкой организационной формы (напомню, что все попытки закрепить этот статус за каким-либо конкретным политическим объединением неизменно оканчивались провалом) и горизонтальных структурирующих взаимосвязей, “партия власти” прямо замкнута на Президенте, точнее, персонально на личности нынешнего Президента. Поэтому пока не решен вопрос о том, станет ли он баллотироваться на новый срок (или, хотя бы, имеет ли он на это конституционное право), т.е. пока сохраняется перспектива участия Ельцина в борьбе за президентское кресло, прочие гипотетические претенденты от “партии власти” оказываются в крайне сложном положении_5_. Им нужно либо открыто обозначить свои президентские амбиции, выступив в качестве конкурентов Ельцина на его электоральном поле, либо же продолжать играть в его команде, пребывая в “тени” Президента и смущая умы своих потенциальных избирателей лицемерными заявлениями об отсутствии претензий на высший государственный пост . В любом случае возможности проведения полноценной политической мобилизации, которая позволила бы им увеличить свой реальный электорат (прежде всего за счет уже имеющихся резервов), остаются весьма ограниченными_6_.

Электоральный резерв политиков и способы его исчисления

Наиболее грубое, приблизительное представление об электоральном резерве той или иной фигуры можно получить, задавая респондентам вопрос: “За кого из перечисленных кандидатов Вы не стали бы голосовать ни при каких обстоятельствах?”. (В этом случае к потенциальному электорату политика относят всех, кто прямо не исключил для себя возможность поддержать его при определенных обстоятельствах.) Разумеется, подобный метод оценки электорального потенциала весьма условен. Дело в том, что низкий уровень отторжения может объясняться (и нередко объясняется) не размерами электорального резерва данного политика, а тем, что его образ неясен для избирателей, что избиратели плохо представляют, какой именно курс он отстаивает, или просто не принимают его всерьез. Тем не менее анализ динамики “рейтингов неприятия” позволяет выявить многие важные процессы, происходящие в системе избирательских предпочтений. В частности, он показывает, что в течение прошлого года наблюдался общий рост политического конформизма россиян, смягчение настроений взаимной нетерпимости. За период с апреля по декабрь 1997 г. доля “не голосующих ни при каких обстоятельствах” несколько увеличилась (с 5 до 8%) лишь у Немцова, тогда как у всех остальных заметно сократилась (у В.Жириновского — с 63 до 41%, у Ельцина — с 40 до 35%, у Зюганова — с 31 до 24%; у Черномырдина — с 29 до 10%, у Лебедя — с 19 до 10%, у Явлинского — с 12 до 6%, у Лужкова — с 9 до 3%). С начала 1998 г. тенденция к снижению “рейтингов неприятия” сменилась, однако, на противоположную (причем наибольшие потери в потенциальном электорате понесли представители “партии власти”). К апрелю 1998 г. названный показатель остался прежним только у Зюганова, а у Жириновского он вырос до 48%, у Ельцина — до 46%, у Черномырдина — до 18%, у Лебедя и Немцова — до 17%, у Явлинского — до 11%, у Лужкова — до 9%.

Рассматривая динамику “рейтингов неприятия” различных политиков, следует обратить внимание еще на один момент. При всех колебаниях конкретных значений этих рейтингов антипатии российских избирателей неизменно фокусируются на трех фигурах: Жириновском, Ельцине и Зюганове. Причина, думаю, заключается в том, что каждый из названных деятелей превратился в своего рода символический образ, олицетворяющий собой некие негативные для избирателя тенденции в развитии политического процесса. Так, можно предположить, что отторжение Жириновского связано не столько с его программой (которая, впрочем, отсутствует) и даже не столько с его эпатажным национал-державничеством, сколько с выбранным им стилем политической борьбы: Жириновский стал символом беспринципности, безудержной демагогии, по сути — политического хулиганства. Аналогичным образом, неприятие Ельцина отнюдь не равнозначно отрицанию политики реформ как таковой — дело, скорее, в том, что Президент воспринимается как олицетворение нынешнего режима и “стягивает” на себя все недовольство нынешним курсом_7_. (В этом смысле весьма показательно, что у Черномырдина, который до недавнего времени нес прямую ответственность за происходящее в стране, “рейтинг неприятия” существенно ниже, чем у Ельцина.) Что же касается Зюганова, то он ассоциируется с идеологией коммунистического реванша и коммунистическим прошлым в целом. По отношению к нему (но только к нему) справедливо заключение, что количественные показатели “рейтинга неприятия” более или менее адекватно отражают общественный потенциал консолидированной оппозиции определенному направлению политической эволюции.

Более точное представление об электоральных потенциалах политиков дает моделирование ситуации “второго тура” президентского голосования, когда респондентам приходится выбирать одного из двух предложенных кандидатов. Анализ соответствующих данных, зафиксированных в материалах опросов ФОМ, указывает на усиление электоральных позиций Лужкова, который может сегодня с успехом противостоять как лидерам оппозиции, так и своим соратникам по “партии власти” — Немцову и Черномырдину (понятно, что вероятность их встречи во втором туре реальных президентских выборов ничтожно мала)_8_. На данный момент Лужков, безусловно, обладает уникально высоким потенциалом мобилизации центристски ориентированного электората против любого поляризующего политическую среду кандидата, против любой радикальной позиции. Примечательно, что против Зюганова он собирает голосов больше, чем Лебедь, Немцов, Черномырдин и Явлинский; против Лебедя — больше, чем Зюганов или Немцов, а против Немцова — больше, чем Лебедь или Зюганов. К концу апреля 1998 г. мэр Москвы оказался единственным представителем “партии власти”, имеющим в противостоянии с Зюгановым положительный баланс голосов, т.е. способным успешно конкурировать с лидером КПРФ во втором туре президентских выборов. В известном смысле можно сказать, что на сегодняшний день Лужков, который олицетворяет собой не какую-либо политическую крайность, а последовательный “центризм”, “компромисс” и деловитость, остается последней надеждой “партии власти” в борьбе с лидерами оппозиции.

Еще раз повторю: показатели, которые фиксируются в ходе моделирования ситуации “второго тура” президентского голосования, служат индикаторами мобилизационных потенциалов политиков, а отнюдь не их “реального” (т.е. уже мобилизованного) электората. Именно этим обстоятельством и объясняется парадоксальное на первый взгляд расхождение рейтингов, построенных на основе результатов “парных голосований” (где Лужков опережает всех своих конкурентов), и традиционных “президентских” рейтингов (где уверенно лидирует Зюганов). То же самое можно сказать и относительно другого показателя электорального потенциала претендентов — их “рейтингов доверия” (см. табл.1). Понятно, что доверие политику далеко не тождественно готовности поддержать его на выборах (2). Это подтверждает элементарное сопоставление “рейтингов доверия” и “президентских” рейтингов. В спокойной политической ситуации названные показатели, как правило, соотносятся в пропорции 2/1. В период, предшествовавший мартовскому кризису 1998 г., такое соотношение сохранялось для большинства российских политиков_9_, за исключением Зюганова, Черномырдина и Лужкова. При этом, если у Зюганова разрыв между “рейтингом доверия” (26%_10_) и “президентским” рейтингом (20%) был меньше обычного, то у “политиков-хозяйственников” — существенно больше (соответствующие значения для Черномырдина — 15% и 4%, для Лужкова — 32% и 10%). Иными словами, лидер КПРФ мобилизовал свой электоральный потенциал почти на пределе возможного (что отчасти связано с отсутствием у него серьезных конкурентов на поле леворадикальной оппозиции (3; 4), тогда как у “политиков-хозяйственников” — ситуация противоположная: по причинам, о которых говорилось выше, им пока не удается задействовать значительную часть собственного электорального потенциала.

Закономерности, определяющие соотношение между рассматриваемыми показателями, наиболее отчетливо прослеживаются в периоды политических потрясений: стимулируя мобилизацию электората, такие потрясения прежде всего отражаются на “президентских” рейтингах и лишь спустя некоторое время (если имели место подвижки в электоральных потенциалах) начинают сказываться на “рейтингах доверия”. Именно это и произошло во время мартовского кризиса, связанного с отставкой правительства. Первыми на обострение политической ситуации отреагировали “президентские” рейтинги политиков, непосредственно втянутых в правительственный кризис либо уже на ранних стадиях выразивших свое отношение к нему. В конце марта “президентские” рейтинги Явлинского и Черномырдина выросли до 12% и 7% соответственно, а рейтинг Немцова понизился до 7%, тогда как “рейтинги доверия” всех трех политиков практически не изменились. К концу апреля, когда политическая обстановка в стране в целом нормализовалась, “рейтинги доверия” и “президентские” рейтинги вновь пришли в относительное соответствие (см. табл.1). Буря правительственного кризиса привела к снижению обоих типов рейтингов спровоцировавшего ее Ельцина и фактически разделившего с ним ответственность Немцова, несколько усилила позиции Явлинского и Лужкова, олицетворяющих в сознании избирателя шанс на альтернативный, “не-ельцинский” курс реформ, но мало сказалась на Черномырдине, чей “президентский” рейтинг, выросший после многообещающих политических заявлений конца марта, упал до “предкризисного” уровня при неизменности “рейтинга доверия”. Никак не отразилась она и на рейтингах лидеров, контролирующих непримиримо-оппозиционный электорат, — Зюганова, Лебедя и Жириновского.

Еще одним (хотя и довольно специфическим) показателем электорального потенциала политика является качественная оценка избирателями его образа. Как известно, в отечественной политической культуре личности лидера традиционно отводится центральное место, да и сегодня политический выбор российского электората во многом (быть может, главным образом) персонифицирован. Принимая электоральное решение, избиратель чаще всего ориентируется не столько на сложные экономико-идеологические программы, сколько на понятные ему по-житейски личностные качества кандидата. Иными словами, чтобы претендовать на победу (речь, в первую очередь, идет о борьбе за пост президента), политик должен демонстрировать качества, соответствующие — в глазах массового избирателя — его политическим притязаниям.

Вопрос о том, какие же качества необходимы сегодня политику для достижения успеха, не имеет однозначного ответа (см.: 5; 6). И дело тут не только в происходящей в последние годы эволюции представлений о лидерстве в общественном сознании (подробнее см.: 6, с. 57-58), требующей постоянной коррекции суждений о том, какие качества будут в первую очередь востребованы избирателем, но в сложности и недостаточной разработанности методологии исследования личностных предпочтений граждан. Понятно, что социологические опросы, фиксирующие лишь рациональный пласт установок респондентов, не способны обеспечить всю полноту информации по данной проблеме. Как справедливо отмечает Е.Б. Шестопал: “Образы политиков имеют многомерную структуру, включающую как рациональные, так и бессознательные компоненты. Сугубо рациональные оценки того, что нравится либо не нравится в том или ином политическом деятеле, не могут рассматриваться в качестве адекватного инструмента анализа и прогноза и должны быть дополнены исследованием более глубинных слоев восприятия” (6, с. 71). Тем не менее, вряд ли можно оспаривать тот факт, что социологические опросы (в т.ч. использованные в настоящей статье опросы ФОМ_11_) дают, говоря словами той же исследовательницы, “ценный материал об ожиданиях граждан в отношении личности политического деятеля” (6, с.59). В любом случае, рациональный аспект восприятия образа лидера, выраженный в рейтинге присущих последнему качеств публичного политика, существенно расширяет наши представления об электоральном потенциале этого деятеля. Более того, прослеживаемые с помощью опросов взаимосвязи порождают возможность воздействия на рейтинг политика через целенаправленное изменение его имиджа.

Ключевая проблема образа политического лидера — уяснение того, какие из наиболее характерных (в глазах электората) черт его имиджа существенны, т.е. формируют прямую или обратную корреляцию с его электоральным рейтингом, а какие — нейтральны. При этом не столь уж важно, насколько лидеры в действительности обладают теми или иными качествами, главное, чтобы избиратели были готовы наделить их этими качествами.

Среди качеств, выделявшихся респондентами в образе лидера апрельского 1997 г. рейтинга Немцова, преобладали “честность, порядочность” (24%), “работоспособность, энергичность, активность” (23%), “понимание проблем, волнующих людей” (22%) и, наконец, “наличие хороших внешних данных, телегеничность” (20%). К концу марта 1998 г. последняя характеристика заняла центральное место в образе Немцова-политика (36%). Если же обратиться к другим компонентам имиджа бывшего губернатора, то здесь бросается в глаза существенный рост значимости “умения договориться, найти компромисс” (с 12 до 17%), и снижение веса таких качеств, как “понимание проблем, волнующих людей” (до 12%), “честность” (до 9%), “компетентность и профессионализм” (с 10 до 6%), “опытность государственного руководителя” (с 13 до 8%), а также “твердость характера и умение доводить дело до намеченных результатов” (с 14 до 7%). Иными словами, следует констатировать, что за период с апреля 1997 по март 1998 г. произошло заметное ухудшение ключевых качественных характеристик политического имиджа Немцова_12_. Напомню, что в тот же самый период наблюдалось общее падение его рейтинга. И это, как показывают приведенные в табл. 2 Приложения коэффициенты корреляции Пирсона “президентских” рейтингов четырех политиков и рейтингов признаваемых за ними качеств, не случайное совпадение. Из таблицы видно, что для Немцова корреляции в большинстве случаев положительны, т.е. существует определенная зависимость между размыванием его качественного образа и снижением “президентского” рейтинга. Что же касается качеств, роль которых в политическом образе Немцова возросла (”хорошие внешние данные”, “умение договариваться”, “умение доходчиво объяснять”), то они, согласно приводимым в таблице цифрам, практически не влияют на “президентские” рейтинги и потому их усиление может идти параллельно снижению рейтинга.

Наиболее значимыми характеристиками образа Зюганова на протяжении всего рассматриваемого периода были “понимание проблем, волнующих людей” (24 — 25%_13_), “умение говорить с людьми, доходчиво объяснять, убеждать” (19 — 18%), “честность, порядочность” (16 — 14%) и “умение сплотить вокруг себя людей” (14 — 16%). В то же время по части государственного опыта, компетентности, твердости характера и тем более внешней привлекательности лидер КПРФ заметно уступает в глазах россиян всем своим конкурентами. Тем не менее сегодня он — лидер номер один. Показательно, что постоянство “президентского” рейтинга Зюганова в целом соответствует устойчивости качественных составляющих его политического образа.

Изменения в оценках качеств Лебедя с апреля прошлого по март нынешнего года невелики. Доминанта его образа — “твердость характера и умение доводить дело до намеченных результатов” (37 — 30%). Некоторое уменьшение веса данного компонента в имидже отставного генерала вряд ли заметно сказалось на его позициях. Гораздо более существенная потеря — снижение рейтинга такого качества, как “честность и порядочность” (с 19 до 13%). Корреляция подобного снижения с падением “президентского” рейтинга Лебедя еще раз показывает, сколь серьезное значение придает избиратель именно этому качеству. Можно, однако, предположить, что изменения, которые претерпевает имидж Лебедя в глазах общественности, в значительной мере связаны с тем, что сам политик долгое время находился на периферии политического процесса. Его образ как бы растворялся в дымке прошлого. Когда Лебедю удастся вернуть себе внимание СМИ, это оживит память избирателей и может заметно повысить его шансы.

Мэр Москвы в качестве потенциального претендента на президентский пост — фигура для российского избирателя сравнительно новая и малоизвестная. Не исключено, что именно этим обстоятельством и объясняется неуклонный рост рейтинга большинства составляющих его образа, прежде всего его “опытности как государственного руководителя-организатора” (с 26 до 33%). Высоко и имеет тенденцию к росту признание его “компетентности и профессионализма” (с 18 до 21%), а также “твердости его характера” (с 18 до 20%) и “способности понимать проблемы людей” (с 18 до 22%). Соответствующие значения коэффициентов корреляции позволяют сделать вывод о том, что все эти качества (быть может лишь за исключением последнего) вносят существенный вклад в его электоральный потенциал. Единственное слабое место в имидже Лужкова — относительно невысокий (впрочем, на сегодняшний день — один из самых высоких по сравнению с другими претендентами) рейтинг такого качества, как “честность и порядочность”. Тем не менее в синхронном увеличении веса различных составляющих привлекательности образа Лужкова-политика видится надежная основа роста его интегрального рейтинга.

Хотя значение отдельных качеств в образах рассмотренных деятелей не одинаково, анализ этих образов позволяет выделить то, что свойственно всем, т.е. говорит о самом характере рациональной оценки российским избирателем привлекательных качеств политика, претендующего на высший государственный пост в России, об “идеальном прототипе” лидера. Разумеется, каждая из электоральных групп обладает особыми пристрастиями и собственной системой ценностных предпочтений, но поскольку претендент на пост президента должен ориентироваться не только на свой электорат, но на большинство электорального корпуса, важно выяснить, какие качества являются привлекательными для этого большинства.

Первое, на что бы хотелось обратить внимание в данной связи: проведенное исследование не подтвердило расхожее представление, будто россияне отдают предпочтение прежде всего силе и решительности политика (по крайней мере, когда речь идет о претендентах на первую роль в государстве). Беспрецедентно высокий рейтинг данного качества у Лебедя практически никак не сказывается на его совокупном “президентском” рейтинге. Впрочем, не подтвердилось и противоположное суждение — о том, что за последнее время произошла переориентация российских избирателей на поддержку деятелей, склонных к компромиссам и стратегии бесконфликтности. Оценки подобных качеств невысоки, и, как можно наблюдать на примере Немцова, их рост скорее соответствует уменьшению электорального потенциала.

Другое важное, на мой взгляд, обстоятельство заключается в том, что избиратели крайне низко оценивают готовность имеющихся на сегодняшний день потенциальных претендентов на президентский пост к осознанному и целенаправленному руководству страной. Рейтинг такого качества, как “знание того, что делать, куда вести Россию”, у каждого из рассмотренных политиков не превышает 10 — 12%. По-видимому, россияне отнюдь не питают иллюзий относительно способности того или иного претендента предложить России спасительный выход из нынешнего кризиса. Соответственно, логично предположить, что в основе их системы предпочтений лежат совсем иные критерии.

В целом анализ показывает, что для формирования привлекательного в глазах российского избирателя образа решающее значение имеют такие качества, как порядочность, способность к пониманию, опытность и энергия. В первую очередь успех политика, претендующего на высший государственный пост России, зависит сегодня от того, насколько его публичное поведение соответствует (в глазах избирателей) критериям честности и порядочности. Несколько меньшую, но также весьма важную роль играют государственный опыт и понимание проблем, волнующих избирателя. Среди качеств желательных, но не обязательных, можно выделить энергичность и твердость характера. Профессионализм как таковой применительно к претенденту на верховную власть в стране, к сожалению, котируется не очень высоко. И уж совсем не котируются в этом случае внешние данные. То, что избирателю приятно видеть иного политика на телеэкране, вовсе не означает, что он готов увидеть его в президентском кресле.

Политические последствия правительственного кризиса марта-апреля 1998 г. и перспективы основных политических конкурентов

Трудно отказаться от мысли, что подготавливавшие решение об отставке правительства и серьезной реорганизации кабинета рассчитывали, помимо всего прочего, на повторение политического успеха, достигнутого в марте 1997 г., когда благодаря введению Немцова в состав правительства удалось разом перечеркнуть прежний расклад сил и вернуть “партии власти” (пусть на время) политическое лидерство в стране. В определенном смысле мартовская (1998 г.) отставка кабинета министров явилась попыткой воспроизвести подобный сценарий еще раз. Но на сей раз прошлогодний политический маневр не дал (и вряд ли даст) желаемого эффекта — прежде всего потому, что в России не нашлось незадействованных до настоящего времени политических фигур, приемлемых для “партии власти” и при этом обладающих заметным электоральным потенциалом. Недавняя реорганизация кабинета не стала фактором консолидации элит, а, напротив, лишь выявила существующие разногласия и углубила линии размежевания. И хотя решительные действия президентской команды в целом были одобрены российским общественным мнением_14_, роста электоральных симпатий к представителям нынешней исполнительной власти добиться не удалось.

Установившийся в результате правительственного кризиса и существенной перегруппировки сил внутри “партии власти” баланс электоральных предпочтений в целом оказался менее благоприятным для последней, чем тот, который существовал до отставки кабинета Черномырдина. Суммарный рейтинг четырех ее политических представителей — Лужкова, Черномырдина, Немцова и Ельцина — снизился до рекордно низкого (с марта 1997 г.) значения — 25%. Как симптом неблагополучия режима следует расценивать и рост рейтинга Явлинского, способного конкурировать с представителями “партии власти” на ее электоральном поле. Усиление позиций лидера “Яблока” является, быть может, наиболее ярким свидетельством нарастания политического кризиса “партии власти”, постепенной утраты ею способности выполнять функции центра координации господствующего режима.

Политические итоги недавнего правительственного кризиса еще раз подтверждают высказанное выше соображение о том, что нынешняя тактика президентской команды чревата тяжелыми электоральными потерями, последовательным снижением доверия населения к “партии власти”. Казалось бы, стратегические интересы этой “партии” должны были заставить Президента открыто объявить о своих намерениях и планах на 2000 г. и перестать сковывать индивидуальную инициативу верных ему политиков, тем более что уже больше года основная интрига российской политической жизни связана с вопросом о передаче власти и с борьбой вокруг гипотетической пока фигуры политического “наследника” Ельцина. Понятно, однако, что даже если бы идея такого стратегического поворота и вызрела сегодня в Кремле, в ближайшее время вряд ли нашелся бы подходящий и вместе с тем готовый принять эту роль политик: слишком велик риск повторить путь Немцова или Черномырдина либо привести “партию власти” к окончательному расколу. Единственный из возможных кандидатов на эту роль, чьи политические позиции не пострадали в ходе последнего кризиса, — Лужков — не торопится (и, похоже, отнюдь не по указке Кремля, а по собственным соображениям) менять до сего времени весьма результативную линию своего политического поведения. Проблема усугубляется тем, что каждый из потенциальных преемников Ельцина олицетворяет собой особое направление дальнейшей эволюции режима, и в этом скрыто дополнительное внутреннее препятствие необходимой в будущем консолидации.

Тем не менее, если попытаться рационально подойти к определению наиболее оптимального (т.е. способного выиграть будущие выборы) единого кандидата от “партии власти”, очевидно, что он должен удовлетворять по крайней мере двум условиям: он должен обеспечить единство и согласие во власти, достаточные для формирования хотя бы ограниченной коалиции проельцинских сил в первом туре (для выхода во второй тур скорее всего будет достаточно набрать около 25% голосов от общего числа избирателей), и быть фигурой, способной стать во главе предельно широкой коалиции (интегри­рую­щей по крайней мере 35 — 40% голосов) во втором туре. Второе условие, несомненно, предъявляет к претенденту гораздо более жесткие требования, по крайней мере, в плане его способности (хотя бы потенциальной) привлечь на свою сторону симпатии значительной части пока не склонных поддерживать его избирателей.

В этом смысле основная проблема “партии власти” — отнюдь не первый, а второй тур, поскольку не только у нее, но и у противостоящего ей кандидата будет шанс (которым он, учитывая опыт 1996 г., не преминет воспользоваться) объединиться накануне второго тура в коалицию с кем-либо из проигравших претендентов_15_. Поэтому, например, выход во второй тур президентских выборов Немцова, произойди это сегодня, поставил бы “партию власти” в крайне рискованное положение (в гипотетическом “втором туре” Немцов “проигрывает” сейчас любому из основных оппозиционных кандидатов: с результатом 24/28% в паре с Лебедем и 26/36% в паре с Зюгановым). Еще более плачевными были бы последствия выхода во второй тур Черномырдина.

Противостоящим “партии власти” полюсом концентрации и консолидации сил сегодня является “Народно-патриотический союз”, предвыборные позиции которого вплоть до последнего времени выглядели сверхустойчиво. Утверждение типа “Зюганову гарантировано участие во втором туре президентских выборов” давно стало общим местом. Более того, если еще совсем недавно эту фразу заканчивали, как правило, словами: “…и столь же гарантирован проигрыш во втором туре любому из противников”, то в конце апреля 1998 г. на такое безапелляционное заявление не решился бы уже никто — по данным социологических опросов в ситуации гипотетического второго тура Зюганов побеждает всех своих потенциальных конкурентов, за исключением Лужкова. Конечно, перспективы лидера КПРФ далеко не столь радужны, как можно было бы заключить при тенденциозном истолковании данных опросов. Его максимальный потенциал по-прежнему — 30 — 35%, причем реальная мобилизующая способность Зюганова и его партии на парламентских выборах (если бы они состоялись в ближайшее время) не превышает 20 — 25%., тогда как соответствующие показатели их оппонентов (правых и части центра), т.е. тех, кто принципиально не приемлет радикального нарушения сформировавшегося в стране status quo и гарантированно поддержит основы нынешнего рыночного строя и политику реформ, составляют 40 — 45% и 30 — 35%.

Тем не менее, реальная угроза политическому будущему главы российских коммунистов исходит в первую очередь не со стороны представителей “партии власти”, а со стороны политика, действующего в той же части электорального поля, что и Зюганов. Только такого рода политик способен отобрать у него голоса избирателей, не относящихся к устойчивому ядру КПРФ, но склонных поддержать ее лидера своим “протестным голосованием”. Между тем, имеются все основания предполагать, что к 2000 г. подобный конкурент вполне может появиться. Избирательная кампания Лебедя (а речь идет именно о нем) во время выборов губернатора Красноярского края показывает, что отставной генерал сделал стратегическую ставку на обретение лидерства именно на “непримиримо-оппозиционном” фланге политического спектра. Подобно тому, как в 1995 г. КПРФ существенно потеснила первой обосновавшуюся в этой нише ЛДПР, Лебедь попытается в 1999/2000 гг. проделать нечто похожее с самой КПРФ (разумеется, оставив ей “законные” 15 — 20% электората).

Иными словами, сегодня, за два года до решающего противостояния, оба полюса кристаллизации российского электората претерпевают до поры скрытые, но весьма интенсивные процессы структурной перестройки. Симптомы таких перемен нередко вызывают искушение возродить концепцию “третьей силы”, властно перекраивающей отечественный политический процесс и трансформирующей двухполюсную модель электорального размежевания в многополярную. Однако, как представляется, для подобных умозаключений пока нет особых оснований. В настоящий момент речь идет не столько о появлении “третьей силы”, сколько о внутренней трансформации полярно противостоящих друг другу блоков, ведущей к изменению их содержания при сохранении и прежних форм, и прежнего по своей сути раскола между ними. Результатом этой трансформации к 2000 г. могут стать серьезные изменения в иерархии лидеров в политической системе России.

В последнее время стало модным проводить параллели между политической ситуацией в России и Украине, в частности, прогнозировать неизбежность “полевения” российского электората. Примером может служить одно из апрельских 1998 г. выступлений лидера Республиканской партии В.Лысенко, в котором тот, ссылаясь на данные социологического опроса службы Н.Бе­танели, заявил о гарантированной победе левых на парламентских выборах в случае роспуска Думы. На мой взгляд, замеры электоральных рейтингов в сочетании с анализом текущего политического процесса свидетельствуют скорее о различиях в развитии политической жизни двух стран. В России сегодня четко обозначилась тенденция к укреплению прагматических настроений электората, к его ориентации на стабильность и сохранение политического status quo (о такой тенденции говорят, в частности, результаты выборов в Московскую городскую думу, поддержка населением кандидатуры Кириенко вопреки позиции большинства влиятельнейших фракций Думы, рост популярности Лужкова и многое другое). Сможет ли эта тенденция закрепиться в российской политической практике (а наряду с ней, как показывает ход выборов губернатора Красноярского края, действуют и контртенденции), будет во многом зависеть от того, насколько успешно она будет освоена политическими элитами на инструментальном уровне.

1.     Гончаров Д.В. Политическая мобилизация. — “Полис”, 1995, № 6.

2.     Горяинов В.П. Динамика и прогнозирование рейтинга доверия политическим лидерам в России. — “Полис”, 1997, № 4.

3.     Голосов Г.В. Поведение избирателей в России: теоретические перспективы и результаты региональных выборов. — “Полис”, 1997, № 4, с. 47.

4.     Седов Л.А. Материал к анализу электорального поведения граждан России. — “Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения”, 1996, № 5, с.51.

5.     Макаренко Б. Феномен политического лидерства в восприятии общественного мнения. — “Вестник РОПЦ”, 1996, № 2.

6.     Шестопал Е.Б. Оценка гражданами личности лидера — “Полис”, 1997, № 6.

7.     Колосов В. А., Туровский Р.Ф. Электоральная карта современной России: генезис, структура и эволюция. — “Полис”, 1996, № 4.

Приложение

Таблица 1

Динамика рейтингов основных претендентов на пост Президента России в 1997 — 1998 гг.

* “Г” — “рейтинг голосования”, процент назвавших данного политика, отвечая на вопрос “За кого бы Вы скорее всего проголосовали сегодня?”

** “Д” — “рейтинг доверия”, процент опрошенных, которые, отвечая на вопрос “В какой мере лично Вы доверяете сегодня этому политику?”, выбрали позиции “Полностью доверяю” или “Скорее доверяю, чем не доверяю”.

*** “S” — суммарный “рейтинг голосования” политиков, причисляемых к “партии власти” — Ельцина, Черномырдина, Немцова и Лужкова.

Таблица 2

Коэффициенты корреляции между электоральными рейтингами четырех ведущих российских политиков и рейтингами их качеств

Источники: Таблицы построены по данным ФОМ, серия “Социологические сообщения”, № 39 (354), 32 (347), 25 (340), 315.

Статья написана в апреле 1998 г.