Россия сегодня                                                                                  57 

Политическая социология переходного общества

МЕЖДУ АВТОРИТАРИЗМОМ И ДЕМОКРАТИЕЙ

И.М.Клямкин, В.В.Лапкин, В.И.Пантин

Between Authoritarianism and Democracy

To continue the series of publications by the Analytical Centre, independent Public Opinion Foundation, below is presented an analytical study of the dynamics of economic and political orientations of Russia's population in 1993-1995. The main subject of the research the authors are engaged in, is the growth of authoritarian sentiments in Russian society, their social, economic and political nature, as well as ideological colouring. Their aim being first of all to follow this particular process, the Centre's analysts also make reasonable use of the vast data yielded by a February, 1995, public opinion poll, that characterize the attitude of the population towards the Gorbachevian perestroika (of whose commencement the country marked the decennium past April), towards the major novations of that period.

Военная акция в Чечне, осуществленная президентом и исполнительной властью без предварительного согласования с законодательными институтами, вновь, как и во время сентябрьско-октябрьского кризиса 1993 г. (но на этот раз гораздо острее), актуализировала едва ли не основной вопрос развития страны в обозримом будущем — вопрос о типе политического режима в период становления российской рыночной экономики. На сегодня этот вопрос остается во многом открытым: авторитарные тенденции, наметившиеся осенью позапрошлого года и закрепленные новой конституцией, предоставившей президенту огромные полномочия, окончательного пол итического завершения пока не получили; даже попытка военного решения чеченской проблемы — это, скорее, лишь еще один (хотя и серьезный) шаг в направлении авторитаризма, но никак не завершение эволюции режима. Пока не отменены выбо ры федеральных и местных властей, пока сохраняется относительная свобода дея тельности средств массовой информации и политических организаций, можно гово рить о специфическом сочетании авторитаризма и демократии (при доминировании первого), но не об утвердившемся авторитаризме.

Однако по мере приближения намеченного конституцией времени парламент ских и президентских выборов происходит консолидация сил, выступающих за пе ренос сроков всенародного голосования. Инициатива, проявленная в этом отноше нии крупнейшими российскими банками, не случайна: финансовый капитал (осо бенно при слабости капитала промышленного) всегда отличался предубеждением против демократии и тяготением к сращиванию с любой властью, если она не поку шается на его существование. Но для утверждения авторитарного режима финансо вой мощи нескольких банков все же недостаточно. Как свидетельствует мировой опыт, здесь необходима договоренность гораздо более широкого круга хозяйственно экономических, военных и политических элит и, кроме того, определенная опора в массовых слоях — по крайней мере в тех из них, от труда которых непосредственно зависит приумножение общественного богатства.

Можно ли утверждать, что такие условия сегодня сложились или хотя бы склады ваются? Если да, то какой может быть идеологическая окраска российского автори таризма? Какие политические силы способны претендовать на то, чтобы сделать его реальностью? Есть ли шансы на это у нынешнего президента, а если нет, то лидеры каких политических направлений могут реально претендовать на роль авторитарно го вождя? Приблизиться к ответам на эти и некоторые другие вопросы нам помогут результаты очередного опроса элитных и массовых групп российского общества, проведенного в феврале нынешнего года*. Сопоставляя полученные данные с резуль татами предыдущих опросов**, мы попытаемся выяснить, насколько велика обще ственная потребность в авторитарности, увеличивается ли она или уменьшается, в каких слоях проявляется сильнее, а в каких — слабее, а главное — каким смыслом, каким конкретным содержанием наполняется в глазах представителей различных общественных групп как авторитарная, так и демократическая политика.

Несколько слов о структуре предлагаемой вниманию читателя работы. В первой ее части анализируются оценки россиянами недавнего прошлого, а точнее — горба чевской перестройки, что позволяет рассмотреть представления наших сограждан об истоках происходящего сегодня. Это тем более важно, поскольку именно в эпоху перестройки начался демонтаж прежней социально-экономической и политико идеологической системы. Факты и события горбачевской эры успели отстояться в сознании; выявив отношение к ним (прежде всего к демократизации политического режима), мы можем конкретнее представить и глубже понять интересующие нас особенности нынешних политических запросов различных общественных групп и слоев. Во второй части статьи рассматривается эволюция взглядов граждан России на такое ключевое явление последних лет, как приватизация, на изменение отноше ний собственности, ее перераспределение и прослеживается связь между этими взглядами и политическими воззрениями, их демократической или авторитарной направленностью. Наконец, третья часть посвящена авторитаризму как таковому, анализу динамики авторитарных настроений в разных группах и их идеологической упаковке.

* Опрос проводился среди жителей 75 городов и сел в 20 регионах России. Было опрошено 1982 респон дента по выборке, репрезентирующей социально-демографическую, профессиональную и расселенче скую структуры взрослого населения, в том числе:

363 рабочих городских предприятий (в дальнейшем — "рабочие")
268 сельскохозяйственных рабочих и колхозников ("колхозники")
231 работник бюджетной сферы — системы образования, дошкольного воспитания, здравоохранения, науки, культуры и т.д. ("бюджетники")
188 безработных, зарегистрированных на бирже труда ("безработные")
450 пенсионеров ("пенсионеры")
102 учащихся и студента ("студенты").

Кроме того, позиции групп оценивались по следующим направленным выборкам:

153 руководителя государственных предприятий ("директора")
146 руководителей колхозов и совхозов ("председатели")
178 руководителей частных и коммерческих структур ("предприниматели")
146 фермеров ("фермеры")
164 руководящих работника местных органов управления ("управленцы")
192 офицера российской армии ("офицеры")

ФОНД "ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ" имеет статус независимой исследовательской общественной организации. Создан в 1991 г. В настоящее время Фонд "Общественное мнение" (ФОМ) проводит социальные и маркетинговые исследования, основанные на массовых выборочных опросах различных групп населения России и стран ближнего зарубежья. Он изучает также общественное мнение по любым другим конкретным вопросам, анализирует рынки отдельных товаров и услуг.

Генеральный директор ФОМ — Александр Ослон.
Директор по исследованиям — Елена Петренко.
Руководитель Аналитического центра — Игорь Клямким.

В Московском отделении работают 50 специалистов; ФОМ располагает отделениями и партнерами в 18 регионах России, а также на Украине, в Молдене, Эстонии, Латвии, Литве, Казахстане, Киргизии, Узбекистане.

В рамках исследовательского проекта "Народ и политика" ФОМ издает периодические бюллетени социологической информации неактуальным проблемам политической и экономической жизни России — "Социально-политическое поле партий и движений", "Народ и политика. Россия и Украина сегодня и завтра" и др.

Авторы проекта "Народ и политика" — И.Клямкин, Е.Петренко; инструментарий исследований разработан И.Клямкиным, Т.Кутковец, В.Лапкиным, В.Пантиным, Е.Петренко, А.Ослоном. Выборка и организация полевых работ — О.Меньшикова, В.Ларькин, Е.Петренко. Руководители полевых работ: Н.Демеш (Дальневосточное отделение ФОМ, Хабаровск), С.Кетов (Агентство "Урал ИНСО", Пермь), В.Копотков (РНМЦИСП, Череповец), Г.Наруков (ЦИОМ "Сибирский социум", Новосибирск), Г.Пачу лия (Ставропольский городской ФОМ), О.Праздничков (Волго-Вятскнй ЦИОМ и МИ, Нижний Новго род), В.Трескин (Информационно-исследовательское предприятие "Инфобанк", Архангельск), И.Федо рова (дочернее предприятие ВЦИОМ "Глас", Саратов), Н.Романович (РИОМ, Воронеж), И.Чадаева (РЦ 'Прогноз", Самара), В.Щипков (РЦ "Инфодемо", Владимир), Н.Ядов (Петербургская социологическая служба "Опинион"), И.Введенский (Фонд "Социальные исследования организационной технологии", Ростов-на-Дону), Л.Аверкиева (Фонд поддержки демократических преобразований в России, Ижевск), Е.Чернова (Независимый социологический центр, Ульяновск), И.Муратова (Отделение Фонда "Обще ственное мнение", Красноярск).

Адрес ФОМ: 117421, Москва, ул. Обручева, д. 26/2. Телефон и факс: (095) 936—41— 18. Издания Фонда распространяются по индивидуальным заказам и в розницу.

** Характеристику предыдущих опросов см.: "Полис", 1993, №4, с. 65; 1994, № 3, с. 150.

                                                                                                            59 

1. КАК НАДО БЫЛО ПРОВОДИТЬ ПЕРЕСТРОЙКУ? (Взгляд спустя десять лет)

Респондентам было предложено ответить на три вопроса: надо ли было начинать перестройку, как ее следовало проводить и какую роль — положительную или отрицательную — сыграли в жизни России связанные с перестройкой конкретные экономические, политические и другие изменения. Сначала рассмотрим ответы на первые два вопроса.

Таблица I

Отношение к перестройке и возможным способам ее проведения (данные в %)

Как видно из таблицы, по отношению к перестройке российское общество раско лото, причем негативные оценки преобладают над позитивными. Но не менее оче видна и резкая дифференциация взглядов по этому вопросу представителей разных общественных групп. Так, все хозяйственные (за исключением руководителей кол хозов и совхозов) и управленческие элиты в подавляющем своем большинстве счи тают, что перестройку начинать было нужно. И дело тут, наверное, не только в том, что политика тех и последующих лет позволила им сохранить, а иногда и укрепить позиции в социальной иерархии, но и в том, что к середине прошлого десятилетия необходимость перемен, вливания свежей крови в стагнирующую систему осознава лась не только в высших эшелонах власти, но и в среднем хозяйственном и управ ленческом звене.

Несколько сдержаннее оценивают перестройку (точнее — сам факт ее начала) сельскохозяйственные руководители, офицеры, работники бюджетной сферы, уча щиеся и студенты, а также безработные, хотя и в этих группах большинство выска зывается "за". В то же время по отношению к данному вопросу названные группы близки к расколу. Возможно, дело заключается в том, что десять лет назад офицеры или, скажем, руководители колхозов и совхозов не меньше, чем директора промыш ленных предприятий и работники аппарата управления, ощущали кризисные про явления застойного" времени, в том числе и на себе лично. Но перестройка и последующие события не только не привели к улучшению жизни многих из них, но обернулись деформацией, а то и просто разрушением всего их жизненного уклада: застойность прошлого сменилась неопределенностью настоящего и будущего. И все же, повторим, в этих группах преобладают те, кто так или иначе приспособился (или надеется приспособиться) к изменившейся реальности: выталкиваемые из прежних социальных укладов, а нередко и из привычных сфер деятельности, они находят (или рассчитывают найти) себе место в преобразующихся старых или формирующихся новых укладах, а кто-то — и в новых профессиях.

60                                                                                     Россия сегодня

И, наконец, самые многочисленные группы населения (рабочие, колхозники, пенсионеры) склоняются к мысли, что перестройку начинать не стоило. Они меньше всех получили (а многие и потеряли) от начавшихся в середине 80-х годов перемен, а потому и разочарованы больше других. Именно позиции этих групп — в силу их массовости — и определяют общее, достаточно сдержанное, отношение российского населения к перестройке.

Однако само по себе все это еще за пределами интересующей нас проблемы. Понимание большинством элитных групп необходимости начавшихся при Горбачеве преобразований ничего не говорит нам о том, как соотносятся в их сознании такие понятия, как "рынок", "демократия", "авторитаризм" — и применительно ко дню вчерашнему, и по отношению ко дню сегодняшнему. Точно также активное непри ятие горбачевских преобразований некоторыми из групп массовых не обязательно означает, что до названных понятий они попросту не доросли и живут исключитель но воспоминаниями о славном тоталитарном прошлом. В то же время ответы на второй — более конкретный — вопрос анкеты о способах проведения перестройки значительно приближают нас к заявленной теме.

Прежде всего бросается в глаза, что при такой постановке вопроса противников перестройки оказывается значительно меньше и среди населения в целом, и во всех без исключения группах. Выясняется, что не принимая реальную перестройку, мно гие се недоброжелатели были бы готовы ее принять, проводись она иначе. Чаще всего это "иначе" означает — "без разрушения социалистического строя"*. Симпатии к такому варианту особенно заметны в массовых группах, но они отчетливо прослежи ваются и в "старых" элитах (прежде всего среди сельскохозяйственных руководите лей и директоров). Правда, сторонники перестройки "без разрушения социалисти ческого строя" рекрутируются не только из тех, кто на первый вопрос ответил отрицательно, но и из тех, кто признает необходимость начала перестройки**.

Что же понимается под перестройкой "без разрушения социализма"? Сколь бы это ни казалось странным, но есть все основания полагать (ниже мы увидим, что такое предположение небеспочвенно): имеется в виду примерно то самое, что осуще ствлялось при Горбачеве. Если же происходившее тогда вызывает сейчас всеобщее неприятие (считающих, что перестройку надо было проводить так, как она проводи лась, сегодня почти нет), то это скорее всего связано не с тем, что хотелось чего-то принципиально иного, а с тем, что хотелось примерно того же, но без сопровождав шей горбачевские начинания экономической и политической дестабилизации. Но можно ли было избежать ее при таком варианте развития?

Перестройка "без разрушения социалистического строя" — это не что иное, как синоним "социалистической демократии" в ее идеальном, а не формальном вопло щении или, говоря иначе, синоним "демократии без рынка". Но разве горбачевская "демократизация" означала нечто принципиально иное? И если ее не удалось удер жать в строго очерченных политических границах, если она обернулась всплеском нестабильности и неуправляемости, то не потому ли, что "демократия без рынка" — это исторический и логический нонсенс, иллюзия, которой в современном обществе ни при каких обстоятельствах не суждено стать устойчивой и стабильной реальностью?

Но в том-то и дело, что перед нами не просто иллюзия, а иллюзия, до сих пор довлеющая над сознанием широких слоев населения. Корни же ее надо искать в реальных интересах людей, которые, с одной стороны, привязаны к государственной, все еще не ставшей рыночной экономике и не могут от нее оторваться, а с другой — тяготятся этой привязанностью. Они хотят экономических и социальных гарантий со стороны государства и — одновременно — свободы от него. В данном отношении принципиальных различий между "социалистическими" массами и "социалистиче скими" руководителями не существует. Первые усматривают свободу в том, чтобы иметь (даже не умея ею пользоваться) возможность оказывать давление на "началь ство", лишая его преимуществ, обусловленных его близостью к источникам национального богатства. Вторые же — и в этом суть их представлений о перестройке "без разрушения социализма" — стремятся сохранить государственную ("социалистиче скую") собственность, "демократизировав" общественные отношения, прежде всего отношения хозяйственников и представителей местного управленческого аппарата с высшими инстанциями, иными словами, обеспечить себе свободу рук в распоряже нии частью государственной собственности, не принимая на себя персональной от ветственности за ее сохранение и приумножение. Но когда выясняется, что в режиме такого рода "социалистической демократии" экономика работать не может — ни огосударствленная, ни, тем более, зарождающаяся рыночная — то не только у "со циалистических" руководителей, но и у "социалистических" масс появляется повы шенный спрос на "социалистический" авторитаризм*, гарантирующий выживае мость государственного сектора экономики, но не покушающийся на политические и прочие свободы.

* При ответе на второй вопрос лишь 56% тех, кто на первый вопрос ответил отрицательно, подтвердили свое негативное отношение к перестройке как таковой, а 23% отвергнувших ее теперь выбрали вариант проведения перестройки "без разрушения социализма".

** Среди тех, кто сегодня считает, что начинать перестройку было нужно, каждый третий полагает, что ее надо было проводить без "разрушения социализма ". В некоторых группах доля таких людей еще больше (51 % одобряющих начало перестройки пенсионеров и 55% руководителей колхозов и совхозов), в других — заметно меньше (13% предпринимателей и 16% учащихся и студентов).

                                                                                                            61 

Тенденция, принципиально противостоящая "социалистической демократии", неизбежно тяготеющей к "социалистическому" авторитаризму, в российском обще стве проявляется сегодня довольно слабо. Оглядываясь назад и оценивая опыт горба чевского семилетия, люди очень редко склоняются к мысли, что было бы лучше, если бы инициаторы перестройки проводили ее "более решительно, ускоренно продвига ясь к демократии и рынку западного типа". Даже среди предпринимателей доля сторонников "ускоренной перестройки" составляет лишь 1/3; ни в одной другой группе она не превышает и 1/4, а в массовых слоях и вовсе минимальна. Это свиде тельствует о том, что в сознании российского общества успело укорениться пессими стическое представление о невозможности одновременного утверждения современ ной рыночной экономики и развитой демократии. Отвергая перестройку в исполне нии Горбачева, наши сограждане, желают они того или нет, одновременно защищают его от либерально-радикальной критики. Расставаясь — под воздействием опыта трех последних лет — с романтическим западничеством, общество готово забыть некоторые свои прежние иллюзии и не ставить в вину своим недавним руководите лям их "нерешительность" в воплощении этих иллюзий в повседневную жизнь.

Гораздо более строгий счет предъявляется сегодня инициаторам перестройки за то, что они не пошли по пути "капиталистического" авторитаризма китайского образца, т.е. решительного развития рыночных отношений "без введения демокра тии". Идея "рынка без демократии", как нетрудно заметить, сейчас довольно попу лярна — прежде всего в элитных группах. Это значит, что капиталистически окра шенные авторитарные настроения нарастают не только в узком слое крупнейших финансистов, но и в достаточно широких кругах хозяйственников, управленцев и военных. Правда, подобные настроения, вызванные стремлением застраховаться от непредсказуемости демократической стихии, стали распространяться сравнительно недавно: в перестроечные времена мысль о ''железной руке", расчищающей дорогу рыночной экономике, вызывала не столько симпатии, сколько отторжение; отказ от только что полученных политических свобод казался откатом назад, в тоталитарное прошлое. Да и сейчас, как мы увидим ниже, авторитарные установки причудливо переплетаются со стремлением эти свободы и демократические процедуры сохра нить; здесь — принципиальное отличие широких слоев хозяйственников и управлен цев от узкого слоя федерального чиновничества и сращивающегося с ним крупного финансового капитала, сделавших ставку на нынешнюю власть и усматривающих залог стабильности в том, чтобы помочь ей удержаться как можно дольше**.

О том, как сочетается несочетаемое — ориентация на авторитаризм (будь то "социалистический" или "капиталистический") с ориентацией на демократию, можно судить на основании оценок респондентами конкретных событий периода перестройки. Для удобства и наглядности изложения мы представляем ответы на этот вопрос не в одной, а в трех таблицах: в первой из них показано отношение к событиям, которые оцениваются преимущественно положительно (в среднем по населению и в большинстве групп свыше 50% поддерживающих), во второй — к тем, в оценках которых наблюдается раскол, в третьей — к тем, которые оцениваются преимущественно отрицательно.

* Показательно, что именно среди сторонников проведения перестройки "без разрушения социализма" больше всего (59%) доля тех, кто выступает за авторитарное вмешательство в экономику ради поддержки государственного сектора.

** Выдвигаемая ими идея переноса выборов популярностью явно не пользуется. По нашим данным, на это готовы согласиться лишь 10% директоров, 12% управленцев, 12% офицеров, 16% предпринимателей, 19% руководителей колхозов и совхозов (приведен совокупный процент выступающих за перенос только парламентских выборов, только президентских и тех и других вместе). Аналогичная картина и в массовых группах.

62                                                                                     Россия сегодня

Таблица 3

Оценки событий периода перестройки различными социально-профессиональными группами ("раскол") (данные в %)

                                                                                                            63 

Таблица 3

Оценки событий периода перестройки различными социально-профессиональными группами ("раскол") (данные в %)

64                                                                                     Россия сегодня

Таблица 4

Оценки событий периода перестройки различными социально-профессиональными группами ("раскол") (данные в %)

Не претендуя на детальный и обстоятельный анализ всего представленного в таблицах материала, рассмотрим лишь то, что имеет непосредственное отношение к нашей теме. И прежде всего обратим внимание на главное: те события времен пере стройки, суть которых можно выразить словом "демократизация", и сегодня вызы вают почти безоговорочную поддержку во всех группах, несмотря на то, что либе ральная эйфория тех лет вроде бы осталась в прошлом и многие наши соотечествен ники все больше склоняются к мысли об авторитаризме. Реабилитация жертв ста линских репрессий и освобождение политзаключенных брежневской поры, расширение гласности и свободы слова, демократизация выборов, снятие запрета на критику высших должностных лиц и прекращение глушения западных радиостан ций — все это оценивается подавляющим большинством позитивно, а следовательно, все это российское общество хотело бы сохранить, удержать, не допустить возвраще ния к прежней политической несвободе. Самое же, быть может, интересное заклю чается в том, что когда речь заходит об отношении к горбачевской демократизации, люди, которые не прочь задним числом откорректировать ход перестройки, резко ускорив движение страны в сторону западного либерализма, очень мало отличаются от тех, кто, наоборот, хотел бы направить ее в сторону "социалистического" или "капиталистического" авторитаризма*. Не заботясь о том, как их общие установки согласуются с оценками конкретных событий, не замечая противоречивости собст венного сознания, наши соотечественники, даже будучи приверженцами недемок ратических моделей развития страны, чуть ли ни единодушно одобряют осуществ ленное при Горбачеве политическое раскрепощение.

* Так, среди сторонников проведения перестройки "без разрушения социализма" демократизацию выборов поддерживают 68%, среди приверженцев "рынка без демократии" — 74%, среди тех, кто выступает за либерально-западнический маршрут — 79%, а среди принципиальных противников перестройки — 61%. Аналогичная картина в оценках гласности, расширения свободы слова — соответственно 68, 73, 83 и 55%. Некоторая зависимость от общих политических позиций хотя и просматривается, но она не столь впечатляюща, чтобы поставить под сомнение вывод о приверженности общества политическим свободам.

                                                                                                            65 

Но это значит, что такого рода противоречивость вполне естественна, органична для постсоветского человека, что она характеризует его исторический тип лучше, чем что бы то ни было. Она лишний раз свидетельствует о том, что иллюзии "соци алистической демократии" глубоко укоренены в сознании и тех, кто осуждает начав шиеся в 1985 г. перемены, и тех, кто желал бы их осуществления "без разрушения социализма" (а что его разрушило, если не демократизация?), и тех, кого привлекает идея "капиталистического" авторитаризма. И это опять-таки вполне естественно. Частный человек, окончательно сформировавшийся в брежневскую эпоху, человек, вопреки официальным идеологическим установкам ориентирующимися не на "свет лое будущее" для всех, а на индивидуальное потребление и благополучие семьи, не мог не ощущать острой потребности в освобождении от этих установок, в полной легализации своих частных притязаний, в ликвидации "двойного стандарта" и по тому не мог не приветствовать конец политического и идеологического крепостни чества. Последовавшие затем разочарования не вытравили эту потребность по той простой причине, что постсоветский человек остался все тем же частным потребите лем, нуждающимся в политической свободе для того, чтобы защищать себя именно в качестве частного потребителя и иметь возможность выражать свое недовольство властью, если та ущемляет (или кажется, что ущемляет) его интересы.

Такое недовольство может проявляться не только в желании критиковать и пер манентно менять (с помощью избирательного бюллетеня) "не оправдавших дове рия" руководителей; оно может трансформироваться и в стремление изменить тип развития: превращение "социалистических демократов" в "социалистических" или капиталистических" авторитаристов в данном отношении весьма симптоматично. Но в том—то все и дело, что авторитаризм не воспринимается как возвращение в политическую неволю; в данном случае происходит своеобразная автономизация экономических представлений, их отделение от политических. Авторитарные на строения постсоветского человека — это не что иное, как запрос на жесткое государ ственное регулирование экономики (будь то ради утверждения рынка или, наобо рот, сдерживания его развития) при сохранении политических свобод. Историче ских прецедентов такого авторитаризма нет (и вряд ли могут быть), но прецедент запроса на него посткоммунистическая Россия создать уже успела.

Не удивительно, что именно по отношению к экономическим новациям эпохи перестройки в российском обществе обнаруживается не столько солидарность, сколь ко глубокий раскол (прежде всего в массовых группах). Достаточно присмотреться к оценкам таких событий, как появление кооперативов и коммерческих банков, чтобы на этот счет не осталось ни малейших сомнений. И как раз здесь наиболее явно дает о себе знать сугубо экономическое содержание распространяющихся в обществе авторитарных настроений: сторонники "капиталистического" авторитаризма близ ки в своих оценках к приверженцам экономического и политического радикализма (к демократам-рыночникам) и очень далеки как от противников перестройки, так и от тех, кто хотел бы, чтобы ее проведение осуществлялось "без разрушения социализма"*.

Правда, позиции элитных групп (за исключением руководителей колхозов и совхозов) существенно отличаются в данном отношении от оценок групп массовых. Но это говорит лишь о том, что идеи "капиталистического" авторитаризма распро странены среди элит шире, и ни коим образом не опровергает нашего вывода об автономизации экономических представлений от политических, более того, под тверждает его особенно наглядно: именно в элитных группах проявляется повышен ный спрос на "капиталистический" авторитаризм и — одновременно — повышенный спрос на политические свободы (оценки событий, связанных с горбачевской демок ратизацией, в их среде самые высокие).

* Создание кооперативов положительно оценивают 72% радикальных демократов-рыночников и 60% "капиталистических" авторитаристов; среди сторонников перестройки "без разрушения социализма" таких 41 %, среди противников перестройки — всего 25%. Различия в оценках создания коммерческих банков еще разительнее: 60 и 49% в первых двух группах и 23 и 18 % — во вторых.

66                                                                                     Россия сегодня

Однако идеалы "социалистической демократии", столь глубоко укорененные в мироощущении постсоветского человека, обнаруживают себя не только в расщепле нии экономических и политических воззрении. Они — в полном соответствии с их универсальной природой — довлеют и над собственно экономическими представле ниями россиян: даже те из наших сограждан, кто испытывает тяготение к авторитар ному регулированию хозяйственной жизни, забывают о своих установках, едва речь заходите "социалистической демократии" в экономике. Достаточно посмотреть, как сочувственно относятся представители массовых групп к недолговечной эпопее с выборами хозяйственных руководителей трудовыми коллективами, чтобы картина стала предельно ясной. Более того, согласие, которое царит по отношению к этому новшеству между противниками перестройки, сторонниками ее проведения "без разрушения социализма", радикальными демократами-рыночниками и "капитали стическими" авторитаристами, практически не имеет себе аналогов*.

Отсюда следует, что наряду с противоречием между экономическими и полити ческими представлениями в сознании постсоветского человека нередко существует столь же органичное (и потому столь же мало замечаемое) противоречие между разнонаправленными экономическими установками: экономическая авторитарность вполне может здесь сочетаться с экономическим демократизмом "социалистическо го" толка.

Правда, и в данном случае некоторые элитные группы (прежде всего директор ский корпус) заметно отличаются от массовых. Причину мы уже называли: "социа листическая демократия" в глазах старых элит направлена своим острием не только против "верхов", но и против "низов". Не все же сумели так приспособить механизм голосования к свои нуждам и интересам, как, например, председатели колхозов — они всегда выбирались своими подчиненными, но те традиционно голосовали "как надо", и потому председатели проявляют почти такую же заинтересованность в выборности хозяйственных руководителей, как и рядовые колхозники. Что касается директоров промышленных предприятий, то для них "социалистическая демокра тия" — это прежде всего независимость их предприятий от вышестоящего "началь ства", право распоряжаться собственностью, не неся за нее реальной ответственно сти. Не удивительно, что они чуть ли ни единодушно одобряют начавшееся во времена перестройки движение в данном направлении ("расширение хозяйственной самостоятельности предприятий в рамках социалистической экономики"). Впрочем, здесь они не очень оригинальны: аналогичную картину можно наблюдать во всех группах, в том числе и в массовых. "Социалистическая демократия" — это чем меньше "начальства", тем лучше. Правда, нефункциональность и неработоспособ ность подобной системы обычно приводит к тому, что ряды "начальства" растут быстрее, чем другое "начальство" успевает замедлять этот рост, ведя нескончаемую — и тоже во имя социалистической демократии" — борьбу за "сокращение численно сти управленческого аппарата". Но это уже другой вопрос.

Еще рельефнее противоречивость и парадоксальность экономического сознания постсоветского человека, живущего идеальными представлениями о "социалистиче ской демократии", проявляется в его отношении к частной собственности. Первые шаги на пути законодательного оформления частной собственности, предпринятые в ходе перестройки, находят сочувственный отклик во всех без исключения группах — число осуждающих эти шаги значительно меньше, чем одобряющих. Но если сопо ставить сочувственное отношение к частной собственности с негативными оценками кооперативов и коммерческих банков (т.е. с отношением к практическим шагам на пути утверждения частной собственности), то все встанет на свои места.

Постсоветский человек, не успевший, как правило, почувствовать себя даже собственником своей рабочей силы, осознать, что она имеет определенную рыноч ную цену, воспринимает собственность как нечто не принадлежащее ему фактиче ски, но принадлежащее по праву (ведь он участвовал в ее создании и приумножении), которое, в свою очередь, воспринимается как право на уравнительный передел. Ясно, что уже сама немногочисленность новоиспеченных кооператоров и банкиров вызывает у рядового постсоветского человека острое ощущение несправедливости. Мы сейчас не касаемся вопроса о том, насколько реальный ход приватизации и реальная практика формирования класса собственников дают основания для недо вольства — об этом сказано и написано предостаточно. Мы говорим лишь о том, что сама идея уравнительного передела национального богатства в индустриальном об ществе — это утопия, которая нигде в мире не получила воплощения, но которая может воодушевлять человека, воспринявшего идеалы "социалистической демокра тии". И пока подобная утопия живет в сознании, такие идеалы будут постоянно обнаруживать свое родство с идеалами "социалистического" авторитаризма. Мы еще будем иметь возможность подтвердить сказанное, анализируя связь между воспри ятием хода приватизации и представлениями об оптимальном для нынешней России типе политического режима.

Каково же сегодня политическое содержание авторитарных установок — не толь ко "социалистической", но и "капиталистической" их версии? О чем идет речь — об авторитарности, образ которой срисован со старой, т.е. тоталитарной политико-идеологической системы (всевластие КПСС и господство "марксизма-ленинизма"), или о чем-то принципиально новом, учитывая, что сегодня даже лидеры компартии не решаются призывать к полной реставрации прежних структур? Отношение населе ния к событиям недавнего прошлого, когда началась деформация и разрушение этих структур, поможет нам лучше понять политическую и идеологическую природу нынешних авторитарных настроений.

* Во всех этих группах выборность хозяйственных руководителей оценивается практически одинаково (73-77% сторонников).

                                                                                                            67 

Отношение россиян к такому факту перестроечных лет, как появление наряду с КПСС других политических партий и движений, показывает, что образ авторитар ного режима если и заимствуется прямо из прошлого, то не очень значительной частью общества и главным образом в тех массовых группах, где отчетливее всего проявляются настроения в духе советского традиционализма, т.е. среди колхозников и пенсионеров. Показательно, что во всех элитных группах, включая руководителей колхозов и совхозов, подавляющее большинство одобряет первые шаги на пути к ликвидации монопольной власти компартии. Но следует ли отсюда, что испытывая тяготение к авторитаризму, российское общество ищет аналоги этого порядка где угодно, только не в собственном прошлом или, скажем, в Китае, где сохранивший устойчивость коммунистический режим возглавил движение к западному типу эко номики? Нет, дело обстоит несколько сложнее. Если российские сторонники китай ского варианта ("рынок без демократии") действительно не склонны ориентировать ся на современный Китай, не говоря уже о советской истории, то в среде сторонников "социалистического" авторитаризма, сконцентрированных, в основном, в рядах приверженцев перестройки "без разрушения социализма" и ее непримиримых про тивников, желание искать будущее время в прошедшем просматривается достаточно отчетливо*.

Наиболее выразительно эта закономерность проявляется в отношении к такому, на первый взгляд, частному явлению горбачевской эпохи, как образование различ ных течений внутри КПСС, начало ее раскола**. Возможно, тут сказывается нега тивное восприятие самого слова "раскол": символизируя судьбу России и едва ли ни самую существенную особенность ее политической истории, оно, вместе с тем, — знак смуты и большой беды, а не исторической гордости национальной самобытно стью. Но уже одно то, что по отношению к самому факту раскола КПСС общество сегодня расколото, свидетельствует о неизжитости в нем традиционного для России конфликта индивидуальной "воли", т.е. полной свободы от воплощаемого всесиль ным государством "порядка", и самого этого "порядка", тяготеющего к полному поглощению индивидуальной "воли".

Победа идеи "воли", принявшей в наши дни обличье идеологизированной "соци алистической демократии", над идеей тотального "порядка", выступавшего под флагом всемогущества КПСС, обернулась (как и всегда в подобных случаях) острым дефицитом порядка вообще, разрушением старого мира без обретения нового. Есте ственно, что обусловленные таким поворотом событий чувства неудовлетворенности и дискомфорта охватывают прежде всего наиболее консервативные, традиционали стские слои населения. Не менее естественно, что эти слои начинают искать точки психологической опоры в разрушенной не без их участия или молчаливого согласия традиции (больше им их искать негде), что, в свою очередь, проявляется в неприятии самого факта разрушения и неприязни к разрушителям.

Так что вовсе не удивительно, что не только убежденные противники перестройки (не исключено, что многие из них стали таковыми лишь задним числом), но и наши "социалистические" демократы, превращающиеся в "социалистических" авторита ристов, столь болезненно реагируют именно на раскол КПСС. Показательно однако, что и они тем самым не столько выражают желание вернуться в прежнюю неволю во всех ее проявлениях, сколько демонстрируют ненайденность образа устраивающего их "порядка". Во всяком случае все, что касается прямого насилия, по части которого руководители КПСС были большими специалистами, отвергается "социалистиче скими" авторитаристами не менее решительно, чем авторитаристами "капиталисти ческими" и демократами-рыночниками. Это проявляется и в их крайне негативном отношении к сегодняшней войне в Чечне, и в столь же негативной реакции на использование армии в борьбе с сепаратистами бывших союзных республик при Горбачеве*. Противоречивость сознания постсоветского человека, живущего част ными интересами и усвоившего мысль о самоценности своей жизни, но не знающего, как эту жизнь упорядочить и потому оглядывающегося с надеждой назад, обнаружи вает себя и в данном случае.

* Если среди радикальных демократов-рыночников зарождение многопартийности приветствуют 72% их общей численности, а среди "капиталистических" авторитаристов— почти столько же (66%). то в среде сторонников перестройки "без разрушения социализма" и ее противников — заметно меньше (44 и 34%).

** Среди демократов-рыночников его положительно оценивают 57%, среди "капиталистических" авторитаристов — 44%. а среди сторонников перестройки "без разрушения социализма" и ее противников — соответственно 26 и 21 %.

68                                                                                     Россия сегодня

Но по той же самой причине, даже возражая против разрушения прежней упоря доченности и символизирующих ее структур, он испытывает колебания и неуверен ность. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, как много людей во всех массовых группах, в том числе и среди наиболее традиционалистски настроенных колхозников и пенсионеров, затруднились определить свое отношение к расколу КПСС. Все эти факты, равно как и умеренно-благожелательное отношение к раско лу КПСС почти во всех "старых" элитах (исключение опять-таки составляют лишь руководители колхозов и совхозов) свидетельствуют о том, что даже "социалисти ческий" авторитаризм, не говоря уже о "капиталистическом", в прежние политиче ские и идеологические формы в России не отольется. Если что-то и будет, то другое. Не советское. И не китайское тоже.

Сказанное подтверждается и отношением к прежней официальной идеологии: впервые дозволенная при Горбачеве публичная критика идей Маркса, Энгельса, Ленина вызывает сегодня во всех социально-профессиональных группах примерно такую же реакцию, как и раскол КПСС. Конечно, после десятилетий сонных полит учеб и бездумно-механического конспектирования первоисточников забота о непри косновенности "классиков марксизма-ленинизма", демонстрируемая довольно зна чительной частью российского общества, выглядит несколько неожиданно — особен но с учетом почти единодушной поддержки политики гласности и свободы слова. Но и здесь, как и в случае с расколом КПСС, похоже, проявляются не столько положи тельные идеалы традиционалистских слоев, сколько отсутствие таких идеалов: ан тикоммунизм, выступающий под лозунгами "рынка и демократии", оказался не в состоянии заполнить образовавшийся после крушения коммунизма идеологический вакуум. Но когда прежний идеологический мир разрушается, а новый не обретается, старое в глазах многих получает оттенок новизны. Это не заполнение вакуума и даже не симптом возрождения прежней идеологии. Это — реакция на сам вакуум. Это запрос на новую идеологию, отличную и от прежнего коммунизма, и от нынешнего антикоммунизма. А так как он остается неудовлетворенным, то и в отношении к "марксизму-ленинизму" обнаруживаются те же сомнения и колебания, что и в отношении к расколу КПСС (доля затруднившихся с ответом во многих массовых группах составляет около 1/3).

Можно ли однако утверждать, что авторитарные настроения в российском обще стве как-то связаны с ностальгическими воспоминаниями о "марксизме-лениниз ме" части наших сограждан? Можно ли говорить о том, что в идеологическом плане такие настроения тяготеют к коммунизму? Безусловно, какая-то связь тут просмат ривается. Во всяком случае, когда речь заходит о судьбе "марксизма-ленинизма", капиталистические" авторитаристы явно сближаются с "социалистическими". Бо лее того, и те, и другие сближаются при этом с противниками перестройки в любом ее виде. Но подобная тенденция проявляется не очень отчетливо: в данном отношении "авторитаристы" скорее близки к расколу, чем к консенсусу**, к тому же в их среде довольно много колеблющихся, затруднившихся определить свою позицию. Поэто му нет никаких серьезных основании полагать, что авторитарный запрос, адресован ный настоящему и будущему, соединится с запросом на реальную реставрацию идеологических форм тоталитарного прошлого. Да и настроения, доминирующие в элитных группах (по крайней мере городских), не позволяют всерьез рассматривать возможность такого поворота событий. Сближение в отношении к вопросу о "марк сизме-ленинизме" людей, ориентирующихся на принципиально разные варианты авторитаризма и довольно заметно отличающиеся друг от друга в оценке раскола КПСС, опять-таки свидетельствует скорее о неудовлетворенном спросе на новую идеологию, чем о способности старой обрести новую жизнь.

* Максимальное отторжение эти действия бывших союзных властей вызывают у радикальных демокра гов-рыночников (82%), но и реакцию самых терпимых к насильственным акциям времен Горбачева сторонников перестройки "без разрушения социализма" благожелательной никак не назовешь (74% отрицательных оценок).

** Среди сторонников перестройки "без разрушения социализма" положительно оценили начавшуюся при Горбачеве критику "марксизма-ленинизма" 33%,отрицательно — 43%, среди "капиталистических" авторитаристов — соответственно 39 и 35%, среди непримиримых противников перестройки — 23 и 45%. В лагере демократов-рыночников картина принципиально иная: 56% оценили критику "марксизма-ле нинизма" положительно и лишь 22% — отрицательно.

                                                                                                            69 

Этот спрос не удовлетворяется (по крайней мере пока) и теми идеологиями, которые выступают как альтернатива коммунизму и антикоммунизму демократов рыночников. Прежде всего мы имеем в виду радикальный русский национализм. Реакция на возникновение общества "Память" и других национально-патриотиче ских организаций достаточно сдержанная — особенно среди городских хозяйствен ных и управленческих элит, очевидно опасающихся, что такие группировки могут стать новым центром идеологической кристаллизации общества, консолидируя си лы, стремящиеся под знаменем восстановления порядка ограничить (или вообще уничтожить) обретенную этими элитами свободу, вернуть их на службу всесильному Государству. Вместе с тем нельзя не заметить, что в массовых группах, а также среди сельских элит и офицерства доля тех, кто относится к "национал-патриотам" бла госклонно, уже сейчас превышает долю тех, кого беспокоит сам факт их появления на политической сцене. Если же учесть, что и среди населения в целом, и во многих группах сегодня преобладают люди, еще не определившие своего отношения к подо бным группировкам, и в перспективе способные стать не только их противниками, но и сторонниками, то надежды и амбиции радикал-националистов не покажутся беспочвенными.

Другое дело, что отношение к возникновению таких организаций не выявляет какой-либо зависимости между симпатией к "национал-патриотам" и авторитарны ми настроениями. Среди авторитаристов — как "социалистических", так и "капи талистических" — благосклонно воспринимающих "национал-патриотов" пример но столько же, сколько среди радикальных демократов-рыночников*. Мы не склон ны, однако, делать отсюда вывод, что между авторитарными и националистическими установками, распространяющимися в российском обществе, вообще не существует никакой связи. Этот вопрос нуждается в более тщательном исследовании, что мы и сделаем (тоже, разумеется, не исчерпывающим образом) ниже — после того, как рассмотрим зависимость авторитарных настроений от проходящего в ходе привати зации перераспределения собственности.

2. АВТОРИТАРИЗМ И ПРИВАТИЗАЦИЯ

Отмеченная выше потребность в уравнительном переделе, которую власти, раз дав ваучеры, пытались хотя бы частично учесть, в ходе приватизации не была (и не могла быть) удовлетворена. Конечно, формальная смена собственника в определен ной степени соответствовала идеалам "социалистической демократии": владельца ми предприятий вместо государства становились трудовые коллективы. Однако в экономике ничего принципиально не изменилось: ответственный собственник на большинстве приватизированных предприятий, как известно, не появился, как не появились и необходимые для модернизации производства средства. И, разумеется, сам по себе акт приватизации не мог превратить убыточную (за исключением.сырь евых отраслей, цветной металлургии и некоторых предприятий обрабатывающей промышленности) экономику в рентабельную. Но неудовлетворенные ожидания не могли не вызвать массового разочарования в приватизации. Все меньше становится людей, полагающих, что их проблемы не решаются лишь потому, что приватизация идет слишком медленно. В то же время заметно увеличилось число тех, кто считает, что приватизацию в России проводить не надо вообще (в массовых группах оно возросло, по сравнению с началом прошлого года, в 1,5 — 2 раза) **. Падает интерес и к отдельным направлениям приватизации, о чем можно судить на основании следующих данных.

* Во всех этих группах доля положительно оценивающих возникновение национально-патриотических организаций колеблется в диапазоне 33-39%.

** Подробнее см.: Приватизация в России в 1993-1995 годах. Бюллетень социологической информации. Фонд "Общественное мнение", 1995.

70                                                                                     Россия сегодня

Таблица5.

Изменение отношения к различным направлениям приватизации в 1993-1995 гг. (данные в %)

                                                                                                            71 

Общая тенденция очевидна: почти во всех элитных и массовых группах доля стоонников приватизации различных отраслей хозяйства последовательно сокра щатся, а доля противников — увеличивается*. Единственное исключение — отно шение к приватизации земли, интерес к которой в некоторых группах (фермеры, колхозники, пенсионеры), чьи представители связывают свою судьбу с землей, в том числе и с работой на садовых участках, даже несколько возрос**. Это, скорее всего, объясняется тем, что приватизация земли, строго говоря, еще не началась, а то, чему власти препятствуют, у советского (и постсоветского) человека, всегда вызывало повышенный интерес. К тому же в глазах многих приватизация земли ассоциируется с раздачей садовых участков, которую приветствует подавляющее большинство на селения. Иначе говоря, надежды на приватизацию земли — это своего рода послед ний резерв приватизационных ожиданий вообще***.

Что касается других направлений разгосударствления, то изменение отношения к ним определяется прежде всего реальным опытом той или иной социальной группы в переделе собственности. Так, не исключено, что убыстряющееся падение интереса предпринимателей к приватизации крупных промышленных предприятий связано с тем, что большинство из них лишено возможности приобретать акции наиболее рентабельных предприятий нефтяной и газовой промышленности, цветной метал лургии и некоторых других отраслей и не может получить доступ к управлению ими. Приобретать же акции прочих предприятий попросту невыгодно: чтобы сделать эти предприятия рентабельными, нужны значительные — и долговременные — капита ловложения, осуществлять которые (даже при наличии средств) в условиях высокой инфляции и политической нестабильности заведомо бесперспективно. Несравнимо заинтересованнее относятся предприниматели к приватизации мелких и средних промышленных предприятий, а также предприятий торговли и сферы услуг, по скольку они более рентабельны и легче поддаются модернизации. Однако и здесь к началу нынешнего года наметился некоторый спад, вызванный, вероятно, тем, что самые лакомые куски уже поделены.

Сугубо прагматические причины падения интереса к приватизации у предприни мателей, которым она в обозримом будущем уже не сулит тех выгод, что прежде, скорее всего и объясняют, почему охлаждение к приватизации слабо коррелируется здесь с ростом авторитарных настроений. В целом, предприниматели явно не спешат с требованиями ужесточения политического режима ради того, чтобы сдвинуть от ношения собственности в свою пользу. Среди них, разумеется, больше "капитали стических" авторитаристов, чем в какой— либо другой группе (кроме фермеров), но таких все же меньше, чем выступающих против какого-либо авторитаризма вообще. Российский частный бизнес — одна из наименее жестких в политическом отношении групп****. Впрочем, и в их среде, как мы увидим при анализе динамики авторитар ных настроений, такие настроения в последнее время несколько усилились.

Довольно резкий перелом в оценке приватизации обнаруживается среди дирек торов. Если весной 1994 г. по отношению к приватизации крупной промышленности директорский корпус был расколот на две примерно равные по численности группы — сторонников и противников, — то год спустя доля сторонников составила лишь 1 /3, а доля противников — почти в 2 раза больше. Дело в том, что, воплотившись в реальность, воодушевлявшие многих из них идеалы "демократии без рынка" обна ружили свою иллюзорность. Завершение ваучерного этапа приватизации, который, как известно, принес директорам немалые выгоды, обернулось уменьшением воз можностей для получения дотаций от государства и поставило многие предприятия перед угрозой банкротства и, соответственно, смены собственника и отстранения прежних директоров от руководства предприятиями. Не удивительно, что в дирек торском корпусе наблюдается спад интереса к приватизации не только крупных, но и любых других предприятий. Этот спад, как мы опять-таки увидим ниже, сопро вождается расширением круга приверженцев "социалистического" авторитаризма, т.е. идеи сильной личной власти, поддерживающей государственный сектор эконо мики, к которому многие руководители продолжают причислять свои предприятия даже после приватизации.

* Исключение составляют фермеры и безработные, среди которых наблюдается одновременный рост как сторонников, так и противников приватизации. У фермеров это, вероятно, связано с тем, что, продолжая рассчитывать на получение в собственность земли, часть из них переносит эти свои ожидания и на другие направления приватизации. Что касается безработных, то в их среде, наряду с тенденцией к маргинали зацин, проявляется и стремление найти свое место в мелком бизнесе.

** Несколько неожиданным выглядит на этом фоне рост интереса к приватизации земли среди офицеров. Не исключено, что часть офицерского корпуса также связывает свое будущее — после отставки — с работой на земле.

*** Отношение к приватизации земли становится еще более заинтересованным, когда ставится вопрос о возможности предприятий покупать те участки, на которых они расположены. Среди населения в целом такую возможность приветствуют 54% при всего лишь 16% возражающих. При постановке же вопроса о приватизации земли в общем виде, как видно из таблицы, сторонников у нее оказывается меньше (48 %), а противников — больше (31 %). Не исключено, что перед нами еще один синдром "социалистической демократии": собственность на такие участки сама по себе не предполагает купли и продажи земли и вполне совместима с отсутствием земельного рынка.

**** Соответствующий фактический материал, как и по другим группам, будет приведен в заключитель ной части статьи.

72                                                                                     Россия сегодня

Разочарование в результатах первого этапа приватизации (особенно крупной промышленности) просматривается и у управленцев. Казалось бы, региональная бюрократия должна была бы быть заинтересована в разгосударствлении крупных предприятий, позволяющем местным органам власти усиливать контроль за их дея тельностью и становиться владельцами больших пакетов акций. Однако в реальной жизни приватизация наиболее рентабельных предприятий крупной промышленно сти проводится, как правило, в обход местных властей. В то же время на них падают теперь заботы о финансировании сети социального и бытового обслуживания ("соц культбыта"), которые раньше лежали на руководителях крупных заводов. Поэтому и среди управленцев, столкнувшихся с реалиями "демократии без рынка", усилива ются авторитарные настроения (даже несколько заметнее, чем в других группах). Правда, в отличие от директоров, в их среде растет спрос не на "социалистический", а на своего рода смешанный, ''социалистическо-капиталистический" авторитаризм, поддерживающий одновременно и государственный, и частный сектор экономики. И это не покажется странным, если посмотреть на отношение управленцев к привати зации мелких и средних промышленных предприятий, а также торговли и сферы услуг, — оно, как нетрудно заметить, относительно стабильное. Приватизация таких предприятий чаще всего идет под контролем местных властей (последние, согласно новой конституции, распоряжаются на своей территории кадрами и хозяйственными объектами, если они не являются федеральной собственностью). Кроме того, пред приятия подобного рода не обременены "соцкультбытом", и, соответственно, их приватизации не влечет за собой дополнительных расходов.

В массовых группах рост числа противников и сужение рядов сторонников прива тизации обусловлены прежде всего тем, что представители этих групп от нее почти ничего не получили и не рассчитывают получить впредь. Иллюзии по поводу вауче ра, если у кого-то и были, то развеялись довольно быстро: воплощением идеалов "социалистической демократии" и уравнительного передела собственности он в гла зах населения не стал и стать не мог. Даже приватизация торговли и сферы услуг, способствовавшая наполнению потребительского рынка, вызывает все большее раз очарование: к отсутствию дефицита начинают привыкать, а к постоянно растущим ценам, которые в приватизированных магазинах выше (при небольшой разнице в качестве), чем в государственных, привыкнуть удается немногим. Приватизация без демонополизации, без создания конкурентной среды (экономическая "демократия без рынка") оборачивается ее неприятием и сопутствующим ему усилением автори тарных настроений. Зависимость тут однозначная: среди противников приватизации приверженцев авторитаризма значительно больше, чем среди ее сторонников*.

Существенно при этом, что наименьшим иммунитетом против авторитаризма обладают именно работники приватизированных предприятии — и по сравнению с теми, кто работает на государственных предприятиях, и по сравнению с теми, кто трудится на частных или коммерческих**.

* Так, среди противников приватизации крупных промышленных предприятий лишь 27% выступают против перехода к режиму "жесткой руки" любого рода, а среди сторонников — 42% ; среди первых доля тех, кто считает, что Россию спасет только диктатура, составляет 31 %, среди вторых — 22%. При этом показательно, что авторитарные настроения противников приватизации крупных предприятий окрашены преимущественно в "социалистический" цвет: 60% их численности выступают за "жесткую руку", поддерживающую госсектор, и лишь 28% — против такого варианта авторитаризма (в лагере сторонников приватизации подобных предприятий — соответственно 42 и 41 %),

** Среди работников приватизированных предприятий лишь 29% считают, что Россия не нуждается сегодня в переходе к режиму "жесткой руки". На государственных предприятиях и в частном секторе таких людей больше (соответственно 37 и 40%).

                                                                                                           73 

Факт тем более симптоматичный, что в отношении к самой приватизации труженики государственных и приватизированных предприятий почти не отличаются друг от друга (при всем том, что отличие тех и других от работающих в частном секторе достаточно выразительное)*.

Однако и в данном случае мы наблюдаем явление, которое уже зафиксировали в "перестроечной" главе, а именно — взаимоналожение и причудливое переплетение в массовом сознании авторитарных тенденций с настроениями в духе "социалисти ческой демократии". Причем последние не только не вытесняются первыми, но и получают, как и первые, все более широкое распространение. Это отчетливо прояв ляется в изменении представлений о том, кто является действительным собственни ком приватизированного предприятия в случае, если большинство его акций нахо дится в руках трудового коллектива (напомним, что приватизация, как правило, осуществлялась по т.н. второму варианту, согласно которому большинство акции переходило именно к трудовому коллективу).

Таблица 6

Кто является действительным собственником приватизированного предприятия (данные в %)

* Процентное соотношение сторонников и противников приватизации земли составляет 47:34 на государ ственных предприятиях, 53:31 — на приватизированных и 64:18 — на частных; приватизации мелких и средних промышленных предприятий — соответственно 47:28, 52:28 и 54:21; торговли и сферы услуг — 37:38, 40:40 и 52:37. В отношении к приватизации крупных промышленных предприятий различия становятся незначительными: очевидно, работники частного сектора не испытывают к ней интереса по той же причине, по которой падает интерес у предпринимателей.

74                                                                                     Россия сегодня

Общий сдвиг настроений очевиден: люди все больше склоняются к мысли, что именно трудовой коллектив является действительным собственником приватизиро ванного предприятия. Этот сдвиг, более или менее отчетливо проявляющийся во всех элитных и массовых группах, кроме директорского корпуса, явно противоречит многократно высказывавшемуся в печати мнению, что в результате приватизации ближе всего к статусу собственников подошли руководители предприятий. Правда, данные нашего опроса в какой—то степени подтверждают и справедливость подобного мнения: на приватизированных предприятиях доля тех, кто собственником склонен считать именно директора, все же несколько больше, чем на государственных, и, соответственно, меньше тех, кто считает таковым трудовой коллектив*. Но так было и в самом начале разгосударствления: под влиянием нового опыта работники прива тизированных предприятии чуть быстрее расставались с "социалистической" иллю зией относительно общенародной собственности и роли трудовых коллективов в ее переделе. Впоследствии же эти пропорции в основном сохранялись: численность тех, кто считает собственником трудовой коллектив, на государственных и приватизиро ванных предприятиях возрастала примерно одинаково, а доля тех, кто видит собст венника в директоре, там и там оставалась почти неизменной .

Вопрос о причинах повышения статуса трудового коллектива в глазах наших сограждан требует особого, более тщательного изучения. Однако уже сейчас очевид но, что этот феномен в значительной степени связан с тем, что на большинстве приватизированных предприятий реального собственника попросту не существует. Руководитель предприятия и его администрация выполняют лишь некоторые функ ции собственника. Но положение директора таково, что он не только формально, но и фактически не выступает в качестве ответственного собственника. В такой ситуа ции любое представление о том, кого же считать действительным собственником приватизированного предприятия, оказывается иллюзорным.

Но почему же набивает силу именно иллюзия, приписывающая данную роль трудовому коллективу? Здесь можно высказать следующее предположение. По скольку в результате приватизации положение дел на большинстве предприятий не только не улучшается, но нередко и ухудшается, то массовое сознание начинает искать — и находит — объяснение этому в недостатке прав трудовых коллективов (вспомним об отмечавшейся выше почти всеобщей приверженности принципам "со циалистической демократии" в экономике). Первоначально представления о том, что права, полученные трудовыми коллективами в результате ваучерной привати зации, явно недостаточны, проявлялись главным образом в ощущении, что реальны ми собственниками приватизированных предприятий оказались директора. Однако по мере того, как несоответствие такого ощущения фактическому положению вещей становилось все более отчетливым, прежние представления начали обретать иной облик: трудовой коллектив приватизированного предприятия должен обладать всей полнотой прав, т.к. именно он и является его действительным собственником. Иными словами, долженствование облекается в форму констатация***. Примерно та же логика, только с противоположным знаком, прослеживается и в позиции директоров. Вынужденные оправдывать плачевное состояние дел на своих предприятиях, дирек тора часто склоняются к выводу: трудовой коллектив, получивший большинство акций, не только не должен, но и не является реальным собственником. Поэтому, быть может, только в директорском корпусе представления о действительном собст веннике меняются в противоположном, по сравнению со всеми другими группами, направлении.

Отсутствие ответственного собственника, который обладал бы средствами для модернизации предприятий, актуализирует в сознании (причем не только руково дителей, но и их подчиненных) вопрос о привлечении таких средств со стороны. Предоставить их могут, помимо государства, лишь отечественные и иностранные предприниматели. Как же относятся россияне к возможной продаже им акций рос сийских предприятий?

* Среди работников приватизированных предприятий 33% считают, что собственниками таких предпри ятий являются трудовые коллективы (директоров считают таковыми 26%), среди работников государст венных предприятий — 42% (в директорах видят собственников 16%).

** Осенью 1993 г. среди работников приватизированных и акционированных предприятий считали собственником трудовой коллектив 21 % (директора — 24%), среди работников государственных пред приятий— 27% (директора — 16%).

*** Хотелось бы обратить внимание и еще на один момент. Тенденция к увеличению числа тех, кто видит реального собственника приватизированных предприятий в трудовых коллективах (в том числе и среди работников подобного рода предприятий), при одновременном падении поддержки приватизации как таковой, наводит на мысль об еще одном проявлении "социалистического демократизма." —стремлении к максимизации прав при минимизации ответственности. Возможно, что для какой-то части наших сограждан разочарование в приватизации обернулось и разочарованием в статусе собственника, и они вернулись к прежним идеалам "социалистической демократии" в экономике, предполагавшим широкие полномочия трудовых коллективов и высокую степень хозяйственной самостоятельности предприятий при сохранении государственной собственности. Однако такое предположение требует дополнительных подтверждений.

                                                                                                            75 

Таблица 7

Отношение к продаже акций российских предприятий отечественным и иностранным предпринимателям (данные в %)

Как видим, во всех без исключения группах большинство (и, как правило, очень значительное) одобряет продажу крупных пакетов акций российским предпринима телям. Разумеется, мотивы одобрения в разных группах могут быть самыми разны ми. Если предприниматели, скажем, рассчитывают приобрести акции наиболее доходных приватизированных предприятий, то директора и управленцы надеются на привлечение недостающих им финансовых средств: первые — для модернизации и оживления производства, вторые — для пополнения местных бюджетов (за счет налогов и отчислений), приток денег в которые непосредственно зависит от состоя ния экономики регионов. Но при всех различиях мотивации большинство россий ских граждан, похоже, солидарно в том, что без привлечения частного капитала бывшей советской экономике на ноги не встать, без него не будет ни рентабельности, ни достаточного количества рабочих мест, ни материального достатка.

И все-таки само по себе это еще не говорит о том, что российское общество готово признать предпринимателя главным субъектом экономики, каковым он, собственно, и должен являться в экономике рыночной. Не исключено, что речь пока идет лишь о согласии на "полезное" использование частного капитала при недопущении выте кающих отсюда "вредных" последствий, о стремлении приспособить предпринима теля к специфическим особенностям экономической "демократии без рынка". Люди уже успели привыкнуть к тому, что представители частного бизнеса, даже становясь владельцами крупных пакетов акции и получая формальное право на управление предприятиями, ограничены в своих возможностях и не могут сокращать персонал и перепрофилировать производство, т.е. действовать в соответствии с принципами конкурентно-рыночной эффективности. Поэтому можно предположить, что обще ство готово получать от предпринимателей деньги, не давая им взамен дополнитель ных прав, не допуская, говоря иначе, принципиальных сдвигов в отношениях собст венности*. Повторим еще раз: большинство населения готово поддержать предпри нимательский класс лишь потому и постольку, поскольку воспринимает его не как ведущего субъекта хозяйственной деятельности или хотя бы реального претендента на эту роль, а лишь как некоего "спонсора" или "донора, дающего денежные средства для поддержания на плаву тонущих предприятий. Феномен Мавроди являет собой, быть может, наиболее яркий пример того, как "антикапиталистическая" ментальность постсоветского человека может сочетаться с готовностью принять и признать "капиталиста" —если деятельность последнего напоминает нечто привыч ное и устоявшееся в сознании, если этот "капиталист" олицетворяет принцип не эф фективности, а перераспределения.

* Подобное предположение подтверждается и представлениями россиян о том, на какие группы населения должны в первую очередь ориентироваться власти при проведении реформ. Предпринимателей назвал лишь 1 из каждых 10 опрошенных, в то время как связывающих надежды с директорами (точно также, как и с руководителями колхозов и совхозов) вдвое больше.

76                                                                                     Россия сегодня

Еще более убедительным подтверждением сказанного может служить отношение россиян к продаже крупных пакетов акций иностранным бизнесменам. Подавляю щее большинство, как видно из таблицы, высказывается "против"*. Наивно было бы думать, что эта неприязнь питается исключительно патриотическими чувствами. За ней угадывается опасение, что иностранный капитал не захочет примириться с ролью "донора" и будет претендовать именно на то, до чего сравнительно слабый и зависимый от властей российский бизнес рассчитывают не допустить, — на реальное изменение отношений собственности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этого опасается не только "народ", но и "начальство".

Из всех элитных групп только среди предпринимателей число сторонников и противников продажи акций иностранцам примерно одинаково. Это свидетельствует о том, что многие отечественные предприниматели не боятся конкуренции с запад ными коллегами или, на худой конец, готовы быть посредниками в операциях по следних на российском рынке. Среди других элитных групп несколько выделяются разве что работники местных органов управления: заинтересованность довольно значительной их части в притоке иностранного капитала объясняется, возможно, тем, что они наделены правом выдачи лицензий зарубежным бизнесменам и взима ния с них налогов в местные бюджеты. Однако и среди управленцев противники продажи акций иностранцам явно преобладают над сторонниками. Что касается массовых групп, то здесь наибольшие симпатии к зарубежному бизнесу демонстри руют безработные— группа, в которой рельефнее, чем в других, обнаруживают себя две основные тенденции постсоветского развития: разложение советской ментально сти (с сопутствующей маргинализацией) и деятельная адаптация к новым реалиям. Очевидно, какая-то часть безработных рассчитывает, что приток иностранного ка питала увеличит занятость, а другая, вовлеченная в мелкий бизнес, надеется продать свои посреднические услуги. Но маргинализирующееся большинство этой группы все же не связывает своих надежд с заграничным бизнесом, полагая, быть может, что он не только не обеспечит их работой, но и увеличит очереди на биржах труда.

Однако нам сейчас важнее зафиксировать не эти частности, а общее неприятие большинством российского населения всего, что связано с проникновением в страну заграничного (прежде всего западного) капитала. Данный факт заслуживает самого серьезного внимания хотя бы потому, что выбор, перед которым сегодня оказалась Россия, не является уже, строго говоря, выбором между реформами и их полным свертыванием, между рыночной и административной экономикой. Тот этап мы уже миновали. Главный вопрос заключается теперь в том, каким будет наш рынок в обозримом будущем, —открытым или, наоборот, замкнутым, тяготеющим к изоля ционизму, отгороженным от мирового хозяйства высокими таможенными и прочими заборами. Вот в чем суть нашего очередного судьбоносного исторического выбора, и сделать его предстоит не только руководству страны, но и российскому обществу: первое не сможет, как бы ни хотело и как бы ни была велика его независимость от второго (а она сегодня чрезвычайно велика), очень уж далеко оторваться от господ ствующих в этом втором настроений. Настроения же сейчас таковы, что они на руку скорее изоляционистам и "антизападникам", чем приверженцам открытости**, — факт, с которым придется считаться всем политическим деятелям, претендующим на сколько-нибудь значительную роль в осуществлении российских реформ.

Главный вопрос, на который нам предстоит ответить, — это вопрос о более или менее приемлемой и органичной для общества мере открытости. "Безмерность" может дать здесь прямо противоположный эффект и привести к "безмерному" изо ляционизму, который неизбежно примет жестко авторитарную политическую фор му. Между тем при ориентации на отечественный предпринимательский класс и укрепление его экономических позиций авторитаризм, в сторону которого мы уже существенно продвинулись, может удержаться в конституционных рамках и обой тись без свертывания политических свобод и демократических процедур хотя бы потому, что авторитарные настроения стимулируются и подпитываются сегодня прежде всего неприятием заграничного, а не отечественного "частника". Об этом свидетельствуют следующие данные.

* Показательно, что по сравнению с 1992 г. число сторонников продажи российских предприятий ино странцам уменьшилось. По населению в целом доля поддерживающих такую продажу упала с 20 до 13%, а доля возражающих возросла с 60 до 63%. Подобная тенденция проявляется почти во всех социальных группах. См.: Клямкин И., Петренко Е., Чубуков Д. Приватизация в России в 1992 году. Бюллетень социологической информации. Фонд "Общественное мнение", 1992"

** Характерно, что противники продажи крупных пакетов акций иностранным предпринимателям чаше, чем сторонники, склоняются к установлению высоких таможенных пошлин на заграничные товары для защиты отечественных производителей от конкуренции (соответственно 42 и 32%) и реже выступают за низкие пошлины, поощряющие конкуренцию (30 и 51 %).

                                                                                                            77 

Таблица 8

Отношение к режиму "жесткой руки" и способам его установления сторонников и противников продажи акций российских предприятий отечественным и иностранным предпринимателям (данные в %)

Обращают на себе внимание две тенденции: одна предельно отчетливая , другая — не столь явная, но — в рамках нашей темы — тоже весьма существенная.

Во-первых, бросается в глаза то, что сторонники "социалистического" авторита ризма (режима "жесткой руки" для поддержки госсектора) сконцентрированы, в основном, в лагере противников продажи крупных пакетов акций отечественным и зарубежным бизнесменам. Но так как возражающих против приобретения бывшей государственной собственности отечественными предпринимателями несравнимо меньше, чем выступающих против ее приобретения иностранцами, то правомерно утверждать, что авторитарные настроения в сегодняшнем российском обществе кор релируют прежде всего с неприятием проникновения в страну иностранного капи тала и его участия в переделе собственности. Причем речь идет не только о "социа листическом" авторитаризме, но и об авторитаризме вообще (тем более, что "капи талистическая" его версия, как видно из таблицы, распространена в обществе вне какой-либо отчетливой связи с отношением к продаже акций российским и нерос сийским предпринимателям). Именно среди сторонников продажи собственности зарубежным бизнесменам обнаруживается самый сильный иммунитет против любо го авторитаризма, именно в их среде больше всего (причем заметно больше) тех, кто в принципе возражает против перехода к режиму "жесткой руки". Но, повторим, таких людей в России явное меньшинство. К тому же их антиавторитаризм находится в явном несоответствии с тем, что широкий доступ иностранного капитала в Россию, учитывая господствующие в обществе настроения, может быть обеспечен лишь ав торитарным режимом.

78                                                                                     Россия сегодня

Во-вторых, среди противников передачи акций отечественным и иностранным предпринимателям обнаруживается не очень существенное, но все же заметное предпочтение тем способам утверждения авторитаризма, которые предполагают непосредственное участие "низов" (выборы или массовые внепарламентские дейст вия). После всего того, что было сказано выше об особенностях сознания постсовет ского человека, чьи авторитарные установки накладываются на идеалы "социали стической демократии" и наоборот, комментировать эти данные вряд ли необходимо. Интерес представляет не само сочетание авторитарности и "социалистического де мократизма", а то, как меняется оно во времени, его динамика. Мы видели, что в отношении к приватизации, перераспределению собственности вектор перемен на правлен одновременно в обе стороны: усиление авторитарных настроений идет рука об руку с ростом притягательности экономических идеалов "социалистической де мократии". Посмотрим теперь, какие изменения происходят на стыке экономиче ских и политических представлений наших сограждан.

3. "ЖЕСТКАЯ РУКА" И ВСЕНАРОДНОЕ ГОЛОСОВАНИЕ

Как мог уже заметить читатель, в представлениях россиян об авторитаризме нас интересуют две веши: их экономическая направленность (поддержка государствен ного или частного сектора) и выбор политических вариантов утверждения автори тарного режима. Однако дальнейшее изложение полученного материала требует некоторых предварительных пояснений.

Дело в том, что, отвечая на вопрос об экономических целях режима "жесткой руки", респонденты нередко высказываются в пользу не одной какой-либо версии авторитаризма ("социалистической" или "капиталистической"), а обеих сразу. Иными словами, многие из них считают, что режим "жесткой руки" должен защи щать как государственный, так и частный сектор экономики. Но для полноты и конкретности картины происходящего сегодня в массовом сознании следовало отде лить сторонников чисто "социалистической" версии от приверженцев чисто "капи талистической", а тех и других — от ориентирующихся на "смешанный" вариант. Такая дифференциация была нами проведена, и именно она и будет положена в основу дальнейшего изложения. Читатель сможет увидеть, сколько всего сторонни ков "жесткой руки" в той или иной социальной группе, сколько среди них привер женцев каждой из трех версий авторитаризма и как менялась ситуация на протяже нии двух последних лет.

Другое предварительное замечание касается изложения данных, полученных из ответов на вопросе политических способах перехода к авторитарному режиму. Часть сторонников установления режима "жесткой руки" в экономических целях отказы вается от этой идеи, когда речь заходит о политических механизмах се реализации. Это — чисто "экономические" авторитаристы, и иметь представление об их числен ности и ее динамике, учитывая некоторые из описанных выше особенностей автори тарного сознания постсоветского человека, тоже нелишне. Наконец, важно иметь представление и о доле тех, кто, выступая за авторитаризм ради достижения каких то экономических целей, затрудняется в выборе конкретных политических средств его осуществления.

Итак, какова же "структура" авторитарного сознания и его динамика в современ ной России?

                                                                                                            79 

Tаблица 9

Изменение представлений об экономических целях авторитарного режима и политических вариантах перехода к нему в 1993-1995 гг. (данные в %)

Продолжение таблицы 9 на следующей странице.

80                                                                                     Россия сегодня

Таблица 9 (продолжение)

"В" — весна "О" — осень "3"—зима

Общие тенденции развития авторитарных настроений — при всех нюансах и отклонениях — достаточно очевидны. В частном секторе пик этих настроений пока приходится на весну 1993 г. (опрос проводился незадолго до апрельского референду ма), когда предприниматели и фермеры ждали от президента решительных дейст вий" в борьбе с Верховным Советом и ускоренного продвижения по пути реформ в экономике, причем второй мотив, судя по всему, доминировал. Во всяком случае, успех на референдуме и "решительные действия" в области политики в сентябре-ок тябре позапрошлого года, не сопровождавшиеся столь же решительным ускорением хозяйственных преобразований, очевидно, вызвали в предпринимательской и фер мерской среде разочарование в реформаторских возможностях Б.Ельцина. Об этом свидетельствует резкое падение их интереса к авторитарному варианту в исполнении Ельцина уже через несколько месяцев после апрельского референдума. Но т.к. другого, более устраивающего их претендента на воплощение идеи "жесткой руки" они не видели, то общий спад в тот период авторитарных настроений в их среде был далеко не случайным. Однако в начале текущего года в частном секторе снова обнаруживается рост интереса к этой идее, на сей раз уже почти не связанный с надеждами на нынешнего президента.

                                                                                                            81 

Сходные настроения можно наблюдать как среди населения в целом, так и во многих других элитных и массовых группах — с той лишь разницей, что в некоторых из них (управленцы, офицеры, рабочие, бюджетники) уровень авторитарности 1993 г. сегодня уже превзойден. Что касается групп, в которых сильнее всего проявляются установки традиционно советского типа (руководители колхозов и совхозов, колхоз ники, пенсионеры) и которые изначально меньше других ориентировались на Б.Ель цина, то у них в течение двух последних лет наблюдается или последовательное повышение спроса на "жесткую руку", или более или менее стабильное (и достаточ но заинтересованное) отношение к ней, которое лишь в последние месяцы начало сменяться заметным усилением авторитарных настроений.

Другая отчетливая тенденция заключается в том, что общее увеличение в послед нее время спроса на "жесткую руку" происходит почти исключительно за счет расширения рядов сторонников "смешанного", "социалистическо-капиталистиче ского" авторитаризма, т.е. той его версии, которая предполагает одновременную поддержку как государственного, так и частного сектора. Единственное исключение — директора, в среде которых происходит всплеск чисто "социалистической" автори тарности, — естественная реакция на завершение столь выигрышного для них вау черного этапа приватизации и начало нового ее этапа, несущего с собой главным образом трудноразрешимые проблемы. Среди других старых" элит и в массовых группах рост интереса к этому варианту авторитаризма почти прекратился.

Отмеченная тенденция, без всякого сомнения, свидетельствует о том, что антаго низм между двумя секторами экономики постепенно притупляется, и люди все больше привыкают к мысли о необходимости их мирного сосуществования. И все же наметившийся сдвиг — не основание для чересчур оптимистических выводов и прогнозов. Во-первых, в "старых" элитах (кроме офицеров) "социалистические" авторитаристы по-прежнему доминируют. Во-вторых, после всего сказанного выше можно предположить, что многие сторонники авторитаризма во имя поддержки "смешанной" экономики исходят из того, что ток в ней будет задавать государствен ный сектор, причем этот последний будет работать не в конкурентно-рыночном режиме, а под патронажем государства, защищающего его — "жесткой рукой" — от рынка*. Говоря иначе, вовсе не исключено, что крах экономической "демократии без рынка" компенсируется в сознании упованием на "авторитаризм без рынка", сохра няющий конкурентное поле лишь для частного сектора. Не надо, думаем, доказы вать, что такая модель, будь она реализована, может обернуться лишь новой стагна цией: частный сектор, искусственно удерживаемый на периферии хозяйственной . системы, не сможет стать источником средств для модернизации госсектора.

Разумеется, наметившийся сдвиг от "социалистического" авторитаризма к "со циалистическо-капиталистическому", в целом, надо оценивать как позитивный. Но не забудем все же, что в "старых" хозяйственных элитах он еще не произошел, а в директорском корпусе установки эволюционируют в "социалистическом" направле нии. Если же говорить об авторитаристах в массовых группах, то здесь поворот к поддержке "смешанной" экономики хотя и заметен, но он, скорее всего, в значитель ной степени продиктован отмеченным выше стремлением приспособить частный сектор к принципам экономики перераспределительной, к идеалам "социалистиче ской демократии"**.

Аналогичные мотивы наверняка присутствуют и у управленцев, авторитарные настроения которых тоже эволюционируют в сторону "смешанной" модели. Но эта группа является, быть может, единственной за пределами частного сектора, интере сы которой связаны с развитием этого сектора, с предоставлением ему как можно более широкого пространства для деятельности, с утверждением предпринимателя в качестве ответственного собственника. Бюрократия не может не осознавать, что предприниматель, лишенный экономического простора и самостоятельности, будет для бюджета никудышным "донором". Поэтому не исключено, что авторитарные настроения определенной части управленцев производны от желания защитить и обеспечить приоритетное развитие именно частного бизнеса, от успехов которого местные власти все больше зависят и с которым все больше сращиваются. И, быть может, вовсе не случайно, что именно управленцы — единственная элитная группа, где в последнее время возросла доля не только "социалистическо-капиталистиче ских", но и "капиталистических" авторитаристов.

* Это предположение подтверждается многочисленными данными. Так, при жестко альтернативной, иск лючающей компромиссные, "смешанные" варианты ответа постановке вопроса о том, развитие какого сектора — государственного или частного — должно быть приоритетным, "социалистическо-капиталистические ав торитаристы оказываются заметно ближе к "социалистическим", чем к "капиталистическим": 58% из них отдают предпочтение госсектору при 72% среди "социалистических" авторитаристов и 30% — среди "капи талистических". Еще более выразительны данные, касающиеся отношения к возможному возвращению государственного регулирования цен: за это выступают 78% "социалистическо-капиталистических" авто ритаристов (среди "социалистических" — 79%, "капиталистических" — 41 %).

** Интересно, что выборность трудовыми коллективами хозяйственных руководителей в качестве дости жения перестройки назвали 78% "социалистическо-капиталистических" авторитаристов, что даже боль ше, чем у "социалистических" (72%).

82                                                                                     Россия сегодня

Учитывая особую роль чиновника в отечественной истории, такого рода поворо ты, пусть даже едва заметные, должны быть предметом самого пристального внима ния. Мы пока не можем точно сказать, что возобладает в нашем чиновничьем классе в ближайшее время: стремление к рациональности и правовому взаимодействию с классом собственников и развивающимся гражданским обществом или, наоборот, паразитирование на неразвитости гражданского общества, желание удержать его в состоянии традиционалистской (т.е. не правовой) зависимости, что неизбежно ведет к криминализации и бизнеса, и бюрократии. За запросом на авторитаризм может стоять как одно, так и другое. А что стоит на самом деле, чему он в большей, а чему в меньшей степени соответствует, — на этот вопрос жизнь еще не дала ответа.

И, наконец, третья тенденция — еще более явная, чем первые две. Она проявляется в резком (в полтора — два раза) увеличении за последний год доли сторонников авто ритаризма, поддерживающих переход к режиму "жесткой руки" путем выборов, при водящих к власти авторитарного лидера. Отмеченный сдвиг произошел в результате уменьшения численности как поклонников режима "жесткой руки" в исполнении Б.Ельцина, так и тех, кто, выступая за авторитаризм в экономике, отказывается от него, когда речь заходит о политике. Но эта усиливающаяся политизация наших авторита ристов еще не означает, что в их глазах принципиально меняется сам образ режима жесткой руки". Он остается прежним — неким смутным образом обеспечиваемого государством порядка в экономике при сохранении политических свобод. Мечтая о выборах, на которых они приведут к власти "жесткую руку", люди вовсе не стремятся сделать эти выборы последними, равно как и не думают о том, что могут лишиться других плодов демократизации*. Рост политизации авторитарных настроений свидетельствует лишь о том, что экономический порядок все больше соотносится в сознании авторита ристов с политической властью и что власть нынешняя — с точки зрения ее способности обеспечить такой порядок — удовлетворяет их все меньше**.

Но мы уже говорили, что подобного авторитаризма — авторитаризма, сочетаю щего жесткий государственный контроль в экономике с демократическим половодь ем в политике, да еще с особыми правами трудовых коллективов в хозяйственной жизни***, — история еще не знала. Не будет его и на нашей земле. Какими бы мотивами ни руководствовались граждане, голосуя за авторитарного вождя, придя к власти, он будет действовать по логике, диктуемой природой самого авторитарного режима, который с политическими свободами не совместим. Пример де Голля в данном отношении не показателен — не только потому, что от де Голля не ждали осуществления диктата над хозяйственной жизнью, сочетаемого с "экономической демократией", но и потому, что во Франции 1950-х годов речь шла о предоставлении президенту дополнительных конституционных полномочий, а в России 1990-х эти полномочия и без того почти безграничны, однако обеспечить конституционный порядок все равно не позволяют. Поэтому конституционный авторитаризм у нас неизбежно будет превращаться в неконституционный или квазиконституционный.

Как это происходит, по опыту XX столетия хорошо известно. Но исторические иллюзии имеют свойство воспроизводиться заново, они — продукт конкретной ситу ации и стихийной на нее реакции массового сознания, а не чтения учебников по всемирной истории. Однако от содержания этих иллюзий многое зависит, и потому так важно иметь хотя бы общее представление о политическом и идеологическом цвете авторитарных настроений в российском обществе. В конце концов, любой режим, даже действуя вопреки воле большинства населения, не может не считаться с тем, что есть в сознании этого большинства, и не пытаться использовать в своих целях те или иные его особенности. Каковы же политические и идеологические ориентации сегодняшних российских авторитаристов? Чем они отличаются от ори ентации тех, кого идея "жесткой руки" не соблазняет?

* Подтверждением может служить хотя бы тот факт, что в оценке горбачевской демократизации сторон ники "выборного" авторитаризма не отличаются от населения в целом, а порой и превосходят его в пафосе одобрения. Расширение гласности и свободы слова положительно оценивают 67 % "выборных" авторита ристов (среди населения в целом — столько же), демократизацию выборов — 77% (среди населения — 67%), зарождение многопартийности — 52% (среди населения — 48%), разрешение митингов и заба стовок — 46% (среди населения — столько же).

** Об этом свидетельствует, скажем, отношение к возможной отставке Б.Ельцина: если среди населения в целом ее приветствуют 58% опрошенных, то среди "выборных" авторитаристов — 70%.

*** Среди "выборных" авторитаристов эту идею (и практику периода перестройки) поддерживают 76%, что тоже чуть больше, чем в среднем по населению (73%).

                                                                                                            83 

Таблица 10

Некоторые политические и идеологические особенности массового авторитарного сознания

в России (данные в %)

"+" — согласен
"—" — не согласен
"+ —" — в чем-то согласен, а в чем-то не согласен

84                                                                                     Россия сегодня

Не углубляясь в детальный анализ представленного в таблице материала, при смотримся к ориентациям двух групп, заметный рост численности которых характе ризует (выше мы это показали) основные тенденции развития авторитарного созна ния в современной России. С одной стороны, речь идет о сторонниках режима "жес ткой руки", считающих его экономической целью одновременную поддержку госу дарственного и частного сектора, с другой — о тех, кто оптимальным способом утверждения такого режима считает выборы.

Нетрудно заметить, что в обеих группах существует повышенный спрос на силь ного лидера, в отсутствии которого их представителям видится важная причина переживаемого страной кризиса. Это значит, что вектор развития авторитарного сознания направлен сегодня в сторону традиционной для России персонификации политики и против тех (или того) политиков, которые, находясь у власти, эту по требность не в состоянии удовлетворить.

Не исключено, что Б.Ельцин, которого можно упрекнуть в чем угодно, но не в недостатке политической воли, выглядит в глазах наших авторитаристов недоста точно сильным потому, что с его именем связан распад прежнего уклада жизни и прежней государственности. Если учесть, что обе интересующие нас группы остро реагируют на "развал СССР как могучей мировой державы", то сам по себе напра шивается вывод о том, что российская "низовая" авторитарность тяготеет к идеоло гии державности. Однако достаточно посмотреть на отношение представителей дан ных групп к такой "державной" акции, как ввод войск в Чечню (оно столь же негативно, как и у населения в целом), чтобы усомниться в этом.

Речь скорее всего идет о другом: несколько острее других переживая распад советской державы, авторитаристы, подобно всем остальным, отвергают попытки ее утверждения в новых формах, если такие попытки связаны с насилием. Отвергают же они их именно потому, что ностальгия по былой державной мощи — это носталь гия по прежнему гражданскому и межнациональному миру, по относительной ста бильности и упорядоченности повседневного существования, которые и ассоцииру ются с бывшей государственностью. Неприятие чеченской акции Москвы означает неприятие идеи державности, реализуемой за счет стабильности и мира. В этом наглядно проявляется то отношение к государству, которое сформировалось у совет ского человека в коммунистическую эпоху: в его глазах государство символизирует не политическое единство, а социальное опекунство — разрушение первого болез ненно переживается лишь потому и постольку, поскольку сопровождается ослабле нием второго.

Логика развития сознания постсоветских авторитаристов тем и интересна, что в нем наиболее отчетливо проявляется потребность в реставрации прежней социаль ности без восстановления сопутствовавших ей милитаристской политики и идеоло гии. Именно в этом сознании едва ли не отчетливее всего проявляется кризис совет ской ментальности, советского мироощущения как такового. Сторонники "жесткой руки", как видно из приведенных в таблице данных, намного меньше, чем ее про тивники, боятся слова "диктатура" — в этом одно из самых, а быть может, и самое выразительное отличие одних от других. В рассматриваемых нами группах "социа листическо-капиталистических" и "выборных" авторитаристов идея диктатуры, правда, не столь популярна, как, скажем, среди сторонников военного переворота, но все же намного популярнее, чем среди населения в целом, а т.к. именно эти группы увеличивают свою численность быстрее всех прочих, то они, повторим, и являются ключевыми для понимания общей направленности развития авторитарного созна ния. Но и диктатура, судя по неприятию сторонниками "жесткой руки" чеченской операции, не имеет в их представлении никакого отношения к насилию, а лишь символизирует запрос на социальный и экономический порядок, запрос, лишенный сколько-нибудь определенной политической и идеологической окраски.

При желании можно, конечно, обнаружить несколько большую предрасположен ность сторонников "жесткой руки" к этническому национализму: они чаще склонны усматривать причину переживаемого страной кризиса в ущемлении русских пред ставителями других национальностей. Но в данном случае различия между сторон никами и противниками авторитаризма не более впечатляющи, чем в оценке чечен ской войны. К тому же одна из интересующих нас групп, в значительной степени олицетворяющих динамику авторитарного сознания в целом, а именно — "выбор ные" авторитаристы, не только не выделяется особой приверженностью этническому национализму, но, наоборот, склоняется к нему меньше других, сближаясь в данном отношении с неавторитаристами.

                                                                                                            85 

Другое дело, что озабоченных в той или иной степени "русским вопросом" в сегодняшней России довольно много. И поскольку этнический национализм по самой своей природе тяготеет к авторитарности, то авторитарность со временем вполне может обрести в национализме недостающую ей идеологическую форму. Однако пока, повторим, сколько-нибудь явных симптомов их сближения не наблюдается. К тому же от ощущения ущемленности русских до требования особых преимуществ для них (что и составляет главную особенность радикального этнического национа лизма) огромная дистанция; в данном же случае речь часто идет не о преимуществах и даже не о повышенном внимании, а о соблюдении принципа равенства*, который многим кажется нарушенным.

Заметно определеннее выглядит связь авторитаризма с антизападничеством. Вы ше мы показали, что изоляционистские установки, проявляющиеся, в частности, в крайне недоброжелательном отношении к проникновению в страну иностранного капитала, влекут за собой повышенную авторитарность. Теперь можно проследить обратную зависимость: авторитарность явно тяготеет к тому, чтобы искать и нахо дить виновника кризисного состояния страны в злонамеренных действиях других государств, в нашем случае — в политике Запада, направленной на ослабление России. Такие настроения, как видно из таблицы, успели получить широкое распро странение в российском обществе в целом. Но среди сторонников "жесткой руки" они распространены еще шире — в том числе и в двух рассматриваемых нами ключевых авторитарных группах.

Всерьез относиться к этой тенденции заставляют хотя бы воспоминания о той роли, которую в нашей политической истории играет частица "анти". К коммунизму мы, как известно, двигались через антиимпериализм, к капитализму начали продви гаться через антикоммунизм, а разочарование в антикоммунизме порождает, похо же, массовый спрос на новое антизападничество — теперь уже не в классовой, а в географической и цивилизационной версии. Российский авторитаризм только ищет свою идеологическую форму. Но какой бы она ни была, негатив, отрицательный аналог у нее уже есть. Если авторитаризм утвердится в России, то он утвердится под флагом антизападничества. Либерально-западнический вариант "жесткой руки" не имеет сегодня в массовом сознании почти никакой опоры. И не только потому, что "западники" составляют сегодня заведомое меньшинство населения, но и потому, что они меньше, чем кто бы то ни было, симпатизируют авторитаризму. Достаточно посмотреть, как относятся к режиму "жесткой руки" и различным способам его установления сторонники ведущих политических лидеров, бывших во время нашего последнего опроса наиболее популярными кандидатами на пост президента, чтобы понять, в каких группах избирателей сконцентрирован сегодня потенциал автори тарности и, соответственно, у лидеров какого типа и идеологической окраски наи лучшие шансы в борьбе за титул авторитарного вождя.

* Об этом свидетельствует сравнительно небольшой процент тех, кто считает главной задачей националь ной политики России защиту прав русских — 17% опрошенных (70% считают, что права человека должны защищаться независимо от национальности). Среди "выборных" и "социалистическо-капита листических" авторитаристов картина примерно такая же: 16 и 74% у первых и 20 и 65% у вторых. Детальный анализ особенностей современной самоидентификации русского населения России мы пред ставим в одной из наших последующих публикаций.

86                                                                                     Россия сегодня

Таблица 11

Сторонники различных вариантов режима "жесткой руки" и различных способов его установления среди избирателей ведущих политических лидеров (в % от общего числа сторонников соответствующего претендента на пост президента России)

Если исходить из того давно уже зафиксированного факта, что в электоратах Б.Ельцина, Е.Гайдара, Б.Федорова и Г.Явлинского сконцентрированы в основном люди "либеральных" ориентации (западники различных оттенков), среди жиринов цев — приверженцы этнического национализма, среди зюгановцев — советского традиционализма, а промежуточное положение между последними двумя группами занимают сторонники А.Руцкого и А.Лебедя, то на основании данных, приведенных в таблице, можно сделать следующие выводы.

1. Центрами политического притяжения авторитаристов в современной России выступают прежде всего организации и лидеры националистического и традициона листского толка. Концентрация сторонников "жесткой руки" среди избирателей "демократов" значительно слабее.

2. "Социалистические" авторитаристы доминируют только среди зюгановцев (лишнее подтверждение их традиционализма), а "капиталистические" — не доми нируют нигде, но сосредоточены главным образом в рядах сторонников "демокра тов", а также жириновцев, что свидетельствует о нетрадиционализме последних. Во всех электоральных группах преобладают "социалистическо-капиталистические" авторитаристы, т.е. люди, усматривающие экономическую цель режима "жесткой руки" в одновременной поддержке частного и государственного секторов экономики. Однако в авторитарном корпусе националистов и традиционалистов их доля явно выше, чем у авторитарно настроенных избирателей "демократов". Если учесть, что "смешанная экономика" в глазах В.Жириновского, Г.Зюганова, А.Руцкого предпо лагает ведущую роль государственного сектора и периферийную — частного, то высказанные выше предположения о реальном содержании "социалистическо-капи алистического" авторитаризма получат еще одно убедительное подтверждение.

3. Сторонники установления режима "жесткой руки" в результате всенародных выборов, олицетворяющие вторую из двух ведущих тенденций развития массового авторитарного сознания в России, тоже сосредоточены главным образом среди авто ритарных националистов и традиционалистов. А это, в свою очередь, означает, что одним из важнейших промежуточных итогов начавшейся во времена Горбачева демократизации стало то, что вплетенные в ткань нашей политической жизни де мократические процедуры начали восприниматься противниками демократии ("не социалистической") в экономике или, говоря иначе, сторонниками ее авторитарно государственного регулирования как естественные и органичные формы борьбы.

                                                                                                            87 

Что же следует из всего сказанного? Общий вывод, думается, может быть только один. Все более широкое распространение авторитарных настроений в российском обществе — это реакция на распад прежнего типа социальности и продукт иллюзор ных представлений о возможности восстановить ее с помощью "жесткой руки", реставрирующей государственное регулирование экономики и не покушающейся при этом на политические свободы. Но практическое воплощение таких иллюзий неизбежно (и независимо от мироощущения исполнителей) приведет к свертыванию всех свобод и утверждению идеологии, эксплуатирующей одновременно как тради ционалистские ("социалистические"), так и националистические настроения и ожи дания широких слоев населения. К чему ведет их синтез, из истории нашего столетия хорошо известно, как известно и то, как он называется (название, впрочем, можно придумать и другое). Естественные предпосылки такого сценария — рыхлость граж данского общества, высокая степень независимости "верхов" от "низов", деморали зация последних и распространение в их среде авторитарных ориентации, домини рование финансового капитала над промышленным при слабости и структурной архаичности второго — в сегодняшней России или существуют, или складываются.

Чтобы избежать такого поворота событий, надо не только отчетливо осознавать опасность и имитировать противостояние ей указами и декларациями, но и не со блазняться идеями ни "либерального" авторитаризма, который в посткоммунисти ческой России почти не имеет почвы, ни авторитаризма "центристского", т.е. уме ренно социалистического и умеренно националистического. "Центристский" авто ритаризм будет, конечно, отличаться от радикального, а умеренно социалистическая и умеренно националистическая Россия — от неумеренно социалистической и неу меренно националистической. Но это, в лучшем случае, будет похоже на отличие Италии 1920-х годов от Германии 1930-х.

Умеренное "самобытничество" не удержит страну от сползания к "самобытниче ству" радикальному и изоляционистскому. Умеренное "западничество", более или менее органично приспособленное к нынешним реалиям и традициям России, может удержать, как удержало многие страны в послевоенный период. Удержало же пото му, что логика развития мирового хозяйства и мировое развитие вообще именно в этот период начали принципиально меняться: главным условием укрепления наци ональных экономик и национальных государств стала их интеграция в более широ кие (глобальные и региональные) экономические и политические сообщества. Суж дено ли России последовательно проходить уже пройденные другими этапы эволю ции или она сумеет подключиться к современным мировым связям, обретя тем самым необходимые импульсы и стимулы для ускоренного развития? Это вопрос, который история поставила сегодня не только перед Россией, но и перед Западом.