 |
||
 |
 |
 |
|
|
||
|
|
|
Второй выпуск (часть 5)
Тексты участников дискуссии
Глеб МУСИХИН
"НАДО НАЧАТЬ ДВИЖЕНИЕ, ЗАКОНЧИВ БЕСКОНЕЧНУЮ РЕФЛЕКСИЮ ПО ПОВОДУ ВОЗМОЖНЫХ
СЛОЖНОСТЕЙ"
"НАДО НАЧАТЬ ДВИЖЕНИЕ, ЗАКОНЧИВ БЕСКОНЕЧНУЮ РЕФЛЕКСИЮ ПО ПОВОДУ ВОЗМОЖНЫХ СЛОЖНОСТЕЙ"
РОССИЙСКОЕ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО БЛУЖДАЕТ ПО ЗАМКНУТОМУ
КРУГУ
РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ЭЛИТА ДОЛЖНА ПРИЗНАТЬ ФАКТ СВОЕЙ НЕВОСТРЕБОВАННОСТИ
НЫНЕШНИМ РОССИЙСКИМ ОБЩЕСТВОМ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ С МИНИМУМОМ СОЦИАЛЬНЫХ ГАРАНТИЙ
ОБ ЭФФЕКТИВНОСТИ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
ГРЯДУЩИЙ ЭЛЕКТОРАЛЬНЫЙ ЦИКЛ И ПРОБЛЕМА РАСКОЛА ЭЛИТЫ
Российское политологическое сообщество блуждает по замкнутому кругу
Впечатление от знакомства с материалами дискуссии двоякое. С одной стороны, целый ряд проблем, на которых она сфокусирована, обсуждается ее участниками достаточно профессионально. С другой стороны, в представленных на сайте текстах я не обнаружил ничего, о чем ранее так или иначе уже не дискутировали бы в российском политологическом сообществе. Отсюда, на мой взгляд, следует, что это сообщество блуждает по замкнутому кругу, обсуждая каждый раз один и тот же набор тем и вопросов. Но если так, то либо это проблема политологического сообщества, которое не может выйти на новый этап своего развития, либо - проблема развития страны, которая застряла на определенном историческом этапе. В реальности, естественно, сплетены элементы и того и другого, но я бы сделал акцент на первом, т.е. на проблемах сообщества.
Поясню мотивы своего предпочтения. Страна в целом по объективным причинам не может стоять на месте. Она либо движется вперед, либо, стагнируя, опускается вниз, потому что для страны остановиться - значит начать движение вниз. Сегодня, если судить по обобщенным экономическим параметрам, откровенного движения вниз уже не наблюдается. Между тем у нашего профессионального сообщества дела обстоят значительно хуже.
Это сообщество оказалось в очень сложной ситуации. По сути дела - в ситуации интеллектуальной элиты стран третьего мира, где очень остро стоит вопрос о востребованности самой такой элиты. В развитом мире, в странах "золотого миллиарда" интеллектуальная элита (политологическая в том числе) формирует повестку дня для всего общества. Там мы наблюдаем то, что Йозеф Шумпетер назвал демократией экспертов. Именно экспертное сообщество задает для демократии коридор целей и смыслов, внутри которого обсуждаются её реальные перспективы. Но это характерно лишь для стран, начиная с определенного уровня развития, понимаемого в широком смысле, когда жизненный уровень подразумевается лишь как один из составных элементов.
Проблема же России состоит в том, что она в предыдущий исторический период своего существования смогла создать развитую интеллектуальную элиту - то самое сообщество экспертов. Но на известном этапе (начало 1990 годов) в развитии страны произошел перелом, и по большинству показателей она спустилась ниже того уровня, при котором интеллектуальная элита оказывается востребована и ценима. Иными словами, сегодня у нас интеллектуальное сообщество имеется, а подобающий уровень развития страны отсутствует. В результате сообщество это прежде всего сталкивается с проблемой воспроизводства самого себя в ситуации своего драматического несоответствия окружающей действительности.
Уточню некоторые нюансы. Для меня как человека, прошедшего школу марксистского интеллектуального воспитания, первичны объективные показатели, та социально-экономическая реальность, которая на данный момент сложилась в России. И именно этой социально-экономической реальности не соответствует российская элита. Она сложнее данной реальности. В результате наблюдается парадоксальная вещь: страна развивается, но остается при этом по своему устройству и используемым методам управления более примитивной в сравнении с тем устройством и теми управленческими задачами, к которым в свое время подготавливалась ее элита. И поэтому для участия в решении конкретных вопросов, стоящих перед страной, интеллектуальной элите предлагается стать менее сложной, более "прикладной", а по большому счету более примитивной. Если она не опустится до уровня реальных задач и потребностей общественно-политической и экономической реальности, то такая, какая она сегодня, она этой реальностью востребована не будет. Ни в количественном отношении, ни в качественном. Для того, чтобы снова стать востребованной, она должна опуститься и соответствовать уровню страны.
Но это внешний, предъявляемый элите обществом (точнее - его активной частью, так или иначе причастной к выработке принципиальных решений), императив. Исходя же из ее собственных интересов и потребностей, утрата прежней сложности, которая, естественно, постепенно происходит, представляется нежелательной. Интеллектуальная элита хочет поддерживать и воспроизводить свое прежнее качество в условиях, когда социально-экономическая реальность властно влияет на эту элиту, принуждая ее к постепенной деградации.
Перед экспертным сообществом - своего рода дилемма. Осмысляя стратегические проблемы развития России и исходя из наличной реальности, как она есть, интеллектуальная экспертиза с логической неизбежностью подводит к выводу, что при нынешнем уровне государственного и общественно-экономического развития та элита, которая существует сегодня в России, просто не нужна. Но, фиксируя этот очень жесткий для себя вывод, экспертное сообщество должно сделать и следующий логический шаг: реально оценить то положение, в котором оно оказалось, и определить для себя приоритетное направление своего дальнейшего движения.
Российская интеллектуальная элита должна признать факт своей невостребованности нынешним российским обществом
Однако наша интеллектуальная элита - думаю, в силу инстинкта самосохранения - не в состоянии признать как непреложный факт даже свою принципиальную невостребованность. Естественно, у меня нет никакого морального права её за это осуждать. Во-первых, потому что я сам льщу себя надеждой принадлежать к этой самой элите. А во-вторых, я тоже не готов вот так выйти на всеобщую трибуну и признать: друзья мои, в общем-то я этой стране не нужен. Но если элита не может сделать даже первый шаг, то она не может начать и реальное осмысление проблем, которые стоят перед страной, и всерьез обсуждать, куда той дальше двигаться. Отсюда все эти недоговоренности, которыми переполнены наши аналитические тексты.
Но дело не только в неукорененности интеллектуальной элиты в сегодняшней российской действительности. Не менее существенна и позиция правящей политической элиты, которая заинтересована в сохранении духовного контроля над обществом и потому не склонна поощрять какие бы то ни было интеллектуальные "самокопания". Сходная позиция характерна и для так называемой "широкой общественности", поскольку ее позиция - это что-то вроде кругов на воде, и кто-то должен бросить первый камень, чтобы изменить ее стереотипы. А бросить его никто либо не хочет, либо не может.
Итак, общая диспозиция такова: страна в целом опускается в третий мир, а ее интеллектуальная (экспертная) элита продолжает позиционировать себя как принадлежащую к "золотому миллиарду". При этом установка политической элиты далеко не тождественна установке экспертного сообщества. Какова же позиция политической элиты?
Должен сразу предупредить, что все мои размышления на сей счет во многом гипотетические, поскольку я выступаю лишь как внешний наблюдатель за царящими в этой среде умонастроениями. Так вот, если для интеллектуальной элиты вопрос о том, где мы находимся - внизу, в третьем мире, или наверху, в "золотом миллиарде", - крайне принципиален, то для элиты политической он второстепенный. Главное для нее - контролировать страну, а будет ли это страна третьего мира или страна, принадлежащая "золотому миллиарду", - малосущественные нюансы.
Что же отсюда следует? А следует то, что мы должны признать: нынешнее движение России задается не интеллектуальным сообществом, а непосредственным хозяином положения - ее политической элитой, представленной, в основном, высшей бюрократией. И движение это идет по линии наименьшего сопротивления, т.е. в направлении страны третьего мира. "Государственным управленцам" так легче и удобнее, ибо с точки зрения общей управляемости такая цель является более достижимой.
Очевидно, что в этой ситуации экспертное сообщество само подрывает основы собственного существования. Оно вынуждено выполнять две конфликтующие между собой функции: обслуживать политическое сообщество и одновременно поддерживать свое невостребованное экспертное качество. Но, обслуживая властное сообщество, интеллектуалы не в состоянии продиктовать ему собственную повестку дня. И поэтому вынуждены принимать ту повестку, которую задает сама власть и в которой им, как сложной социальной целостности, нет места.
Можно ли переломить эту вполне объективную ситуацию? Думаю, что можно. Однако для этого экспертное сообщество должно попытаться сформировать собственную повестку дня, а для начала хотя бы решиться обсуждать те проблемы, которые реально значимы сегодня для страны. И если оно вознамерится обсуждать реальные проблемы, то первое, что оно должна сделать, - это признать, что в том виде, в каком оно сегодня существует, оно неадекватно стране.
Чтобы еще более наглядно прояснить суть стоящего перед российской интеллектуальной элитой выбора, позволю себе маленькое отступление.
Существует множество способов понимания "элиты", но попробую свести их к двум. Первый: элиты - это влиятельные группы, обладающие ключевыми ресурсами общества или контролирующие их. Второй: элиты - это группы людей, наиболее адекватно воспроизводящие и транслирующие базовые ценности и цели данного общества. Подтверждая методологическую значимость различий между двумя подходами, я, тем не менее, не вижу между ними принципиальной разницы. Поскольку для того, чтобы наиболее адекватно выражать национальную идею и определять цели развития данной страны, нужно обладать соответствующим весьма высоким ресурсом - интеллектуальным, материальным, организационным. Здесь и зашифрована главная особенность экспертного сообщества. Дело в том, что в развитом мире оно очевидным образом влияет на выработку целей общественного развития и при этом использует все ресурсы общества - в том числе, естественно, и материальные. Оно ими не владеет, но участвует в управлении ими. У нас же оно от такого управления отстранено.
Свое отношение к этим двум подходам я сформулировал бы следующим образом. Люди, которые придерживаются второго подхода к элите, пытаются определенным образом её мифологизировать. Одновременно они склонны и весь процесс интеллектуального творчества рассматривать как процесс мифологизации. А я в такой логике размышлять пока не готов. Я понимаю, как она работает, но она чужда моему исследовательскому методу. Первый подход, делающий акцент на распоряжении и управлении ресурсами общества, мне гораздо ближе и понятнее. Во всяком случае, при таком подходе мне легче представить экспертную элиту, способную сформировать собственную повестку дня. Или, говоря иначе, самостоятельно распорядиться в интересах общества тем единственным ресурсом, которым она в России сегодня может управлять, - ресурсом интеллектуальным. Альтернатива - поступиться и этим ресурсом в пользу элиты властной, помогая ей формулировать ее цели и интерпретировать их - в том числе и посредством их мифологизации - как общезначимые.
Государственный капитализм с минимумом социальных гарантий
Теперь, когда я описал ситуацию, в которой, являясь представителями экспертного сообщества страны, находятся участники дискуссии и которая позволяет лучше понять причины определенной недоговоренности их суждений, есть смысл вернуться к базовому сюжету дискуссии. Прежде всего отмечу, что анализ природы российского государства и ресурсов его самоизменения представляется сегодня чрезвычайно актуальным и непосредственно связанным с состоянием экспертного сообщества. Если говорить о нынешней российской государственности, то я бы определил ее как государственный капитализм с минимумом социальных гарантий.
Что я подразумеваю под государственным капитализмом с минимумом
социальных гарантий? Во-первых, это экономика, построенная на крупных монополизированных
отраслях, прежде всего энергодобывающих, которые находятся под контролем высшего
государственного топ-менеджмента. Во-вторых, это минимальные затраты на социальный
сектор, на поддержание самых необходимых социальных программ. И нетрудно понять,
почему дело обстоит именно так, а не иначе.
Если государство ставит себе задачу создать высокоэффективную производительную
экономику (а оно, на мой взгляд, такую задачу ставит), то для ее реализации
нужна дешевая и мобильная рабочая сила. То общество, которое существует на данный
момент в России (я говорю не только об элите, но о российском обществе в целом),
для этого не подходит. Оно в целом слишком грамотное, у него слишком завышенные
ожидания и стандарты обыденной жизни, завышенные нормативные представления о
ее желательном качестве. Иными словами, для той успешной (настаиваю на этом!)
модели государственной модернизации, которую ставит своей целью российская власть,
такое общество категорически не подходит. Оно, как и интеллектуальная элита,
досталось нынешней российской власти "по наследству" от прежнего периода.
И перед сегодняшней правящей элитой действительно стоит весьма сложная задача:
как Россию в ее нынешнем виде опустить до требуемого состояния, не допустив
ее раскола и развала. К тому же, имея в виду, что общество вряд ли на это согласится.
Исходя из сказанного, понятнее становится и природа нынешнего российского персоналистского режима как определенной системы власти, сложившейся в стране. Он вполне органичен для реализации той модели развития, о которой идет речь. Все те действия власти, которые мы наблюдали в последние годы, все эти многочисленные реформы - и в области избирательного законодательства, и в сфере взаимоотношений центра и регионов - работают на осуществление именно данной стратегии. Сами разработчики этих реформ порой, возможно, даже не подозревают, каким долгосрочным целям на самом деле служат их проекты, инициируемые зачастую под конкретную избирательную компанию. Тем не менее все это полностью соответствует долгосрочной стратегии нынешней политической элиты и отвечает природе созданной ею властной системы. Все здесь вполне согласованно и непротиворечиво - все, кроме настроения общества, которое испытывает глухое раздражение и может в конце концов осознать,, что реализация подобной стратегии сопряжена для большинства его членов с отсутствием реальной перспективы улучшения своего положения.
Чем обусловлен такой выбор целей нашей политической элиты? На мой взгляд, тут сработали два фактора. Первый фактор - это базовый стереотип мышления советских руководителей: успешная экономика - это экономика промышленного производства, опирающаяся на крупные предприятия, которые производят современную промышленную продукцию. А второй фактор - это влияние глобализации и уже существующее в мире глобальное разделение труда, которое ставит нашу политическую элиту, как говорится, перед фактом. В структуре такого разделения труда в ряде ключевых отраслей Россия отстала навсегда и стать конкурентоспособной уже не может в принципе. Для того, чтобы изменить ситуацию, нужна совершенно иная страна и совершенно иная политическая элита.
Теперь - о стратегии поведения интеллектуальной элиты при допущении, что она способна адекватно оценить свою перспективу, которая, если называть вещи своими именами, связана с неотвратимой деградацией и встраиванием в логику развития третьего мира. При наличии способности к такой оценке элита освобождается от прежних иллюзий и получает возможность сформировать новую для страны повестку дня. Она может обратиться к обществу и к власти с прямым и нелицеприятным вопросом: а с какой стати мы строим капитализм с минимумом социальных гарантий и почему мы должны поддерживать такую модель развития, которая ведет нас к общественной деградации?
Ведь для того, чтобы вернуть себе общественную значимость, необходимо, как минимум, сказать вслух о тех болезненных проблемах, о коих все предпочитают умалчивать, боясь додумать их до их сокровенной сути. Все говорят об удвоении ВВП, о строительстве в России крупных производств, новых автомобильных заводов и транснациональных компаний, но никто не говорит о том, что это путь социальной примитивизации. Никто не говорит о том, что по такому же пути идут сегодня Бразилия, Перу и прочие успешные страны третьего мира. Мне скажут: ну и хорошо, пусть и у нас будет, как в Бразилии. Отвечу: "у нас" ничего хорошего из этого не получится.
Дело опять-таки в том, что качество российского общества существенно выше, нежели бразильского. И намного выше, чем в Китае. Китай сегодня подают нам как образец для подражания, умалчивая, как правило, о том, например, что в Китае нет пенсионной системы, что там старые люди целиком находятся на попечении своих детей и что государство о них вообще никак не заботится. А говорить об этом нужно. Как и о том, что нынешний пекинский курс успешного и эффективного экономического развития (а оно действительно таково, намеченные задачи будут последовательно реализованы) закономерно приведет Китай к общественной деградации. То есть, целенаправленно воспроизводя стратегию Китая или Бразилии, Россия может добиться экономического успеха, но при этом российское общество деградирует. Такова будет неизбежная цена этого успеха.
Я не говорю уже о том, что и сам успех такой стратегии отнюдь не гарантирован. Вовсе не обязательно, что Россия в результате этих преобразований станет еще одним эффективным цехом единой фабрики мира. Но если даже и станет, то, повторяю, ценой неминуемой общественной деградации. Вот о чем должна со всей определенностью заявить российская интеллектуальная элита. И, соответственно, предъявить обществу в качестве новой повестки дня следующую задачу: как спасти себя и все общество от угрозы деградации в случае реализации нынешнего курса российской власти? Что необходимо для этого изменить в стране?
И тут я, рискуя разочаровать читателя, обращусь к весьма банальным рецептам, о главном из которых сегодня говорят все, включая нынешнего президента: необходимо развивать структуры гражданского общества. Как хорошо известно, гражданское общество - это сетевой ансамбль общественных ассоциаций, которых, следует признать, на данный момент в России практически нет. Поэтому ее политическая система "провисает", не находя себе адекватной точки опоры. Власть, не обнаруживающая границ своего произвола в институтах гражданского общества, оборачивается самовластьем.
На вопрос, из кого создавать гражданское общество, ответ не менее банален: из тех граждан, которые есть в России. С тем, что такие граждане со своими интересами в стране существуют, тоже никто не спорит. Причем большинство из них проживают в крупных городах и характеризуются достаточно высоким образовательным цензом. Условия для формирования общественных ассоциаций фактически идеальные. Есть граждане с четким осознанием своих гражданских интересов, испытывающие неудовлетворенность материальным уровнем своей жизни и при этом достаточно образованные. Проблема, на мой взгляд, состоит лишь в некотором переформатировании их жизненных установок. Необходимо помочь им объединить их личные, безусловно существующие интересы с личными интересами других людей. Чтобы эти их интересы, оставаясь личными, стали бы одновременно коллективными.
Почему до настоящего времени, как справедливо констатируют многие наблюдатели, это не удается? Вряд ли по тем причинам, на которые указывают некоторые участники нашей дискуссии, ссылаясь, например, на якобы заложенную в глубинных основах психики русского народа неспособность к добровольному коллективному действию. Про "глубинные основы" я говорить не буду, потому что эти рассуждения скорее в логике доктора Геббельса; я в таком ключе рассуждать не готов по своим мировоззренческим установкам. А не удается соединить личный интерес с коллективным, думаю, потому, что людям в нашей стране до сих пор не было предложено проекта, в ходе реализации которого они могли бы реально своими собственными усилиями изменить собственную жизнь. Предложить же такой проект может лишь интеллектуальная элита страны.
Но предварительным условием этого является то, о чем я уже говорил: чтобы обрести способность инициировать формирование гражданских ассоциаций хотя бы внутри самой себя, интеллектуальная элита должна решиться на то, чтобы адекватно оценить свое нынешнее драматическое положение. Здесь очевидна некоторая логическая проблема, как бы замкнутый круг, который не разорвать, поскольку нет столь необходимого центра кристаллизации общественных перемен.
Однако все не так безнадежно, как кажется. Дело в конкретных деталях. Вот я для себя решил, что с готовностью буду заниматься проблемами собственников жилья, поскольку прекрасно понимаю, что меня эти проблемы коснутся непосредственно: никто не придет и не отремонтирует текущий кран в моей квартире, если я сам не займусь этой проблемой совместно с жильцами моего дома. Так что я с готовностью хожу на собрания, вдумчиво изучаю все документы, которые нам предлагают, анализирую надежность управляющих компаний, которые стали вдруг предлагать свои услуги: выяснилось, что такие компании есть, и их не так уж мало. Это - реальные, осязаемые вещи, которыми нужно конкретно заниматься. Наши граждане, особенно представители интеллектуальной элиты, заниматься ими не хотят, полагая, что все как-нибудь само собой организуется. К тому же существует устойчивая традиция уповать в такого рода вопросах на государственные структуры. Но при таком уповании социальный организм нашей страны деградирует окончательно. И если наша интеллектуальная элита рассчитывает прожить только в качестве интеллектуальной обслуги государственного интереса, то у нее нет будущего. Для нынешнего государства она в этом качестве слишком сложна и многочисленна.
Времени на раздумья и ожидания у интеллектуалов нет. Наше общество поставлено сегодня перед необходимостью безотлагательного решения-выбора: взять на себя функцию самоуправления и определенную долю ответственности за собственное будущее или предпочесть инерционное движение к неизбежному коллапсу. Возвращаясь к жилищно-коммунальной сфере, замечу: коллапс означает в самом ближайшем будущем отказ от центрального водоснабжения, канализации, горячей воды, тепла. Если мы готовы жить в таких условиях, с печками-буржуйками, то можем позволить себе не брать ответственность непосредственного управления всем этим хозяйством. И так во всех прочих аспектах нашего гражданского бытия.
Об эффективности в условиях глобализации
Ранее я определил состояние нашего сегодняшнего государства как капитализм с минимумом социальных гарантий, используя универсальную схему классификации современных государств. Означает ли это, что природа, равно как и все пресловутые "особенности" российского государства никакого особого языка не требуют и вполне поддаются описанию с помощью инструментария современной политической науки?
Начну свой ответ издалека. Однажды во время очередного общения с народом через Интернет президент Путин допустил весьма характерную фрейдистскую оговорку, сказав, что Россия, "к сожалению", является частью глобального мира. Об этом можно "сожалеть", но нельзя изменить: в современных условиях глобализация - уже не чей-то проект, а вполне объективная реальность, действующая как некий самостоятельный фактор нашей жизни. И вы либо пользуетесь её плодами, либо другие пользуются вашими слабостью и неумением.
Так вот, в этих условиях говорить о каких-то особенностях той или иной конкретной государственности, той или иной национальной культуры, на мой взгляд, можно только в узкопрофессиональном культурологическом смысле слова, когда под национальной культурой понимаются литература, фольклор и т.п. Но говорить сегодня о том, что какое-то уникальное историческое стечение обстоятельств формирует некое "самобытное" государство, которое может автономно существовать и быть успешным, - это нонсенс, это что-то из области фантастики. Вы либо победитель в глобальной конкуренции, либо занимаетесь уборкой мусора; либо вы пользуетесь плодами глобализации, либо вами пользуются. Или, если немного смягчить формулировку, могут быть разные национальные, в том числе и политические культуры, но показатели их эффективности в условиях глобализации универсальны. Под эффективностью же я понимаю прежде всего экономическую конкурентоспособность и организационную адекватность требованиям этой самой конкурентоспособности. Иными словами, когда вы способны добиться социально-экономического успеха и адекватно осуществлять процесс управления в условиях этого успеха. Причем речь идет о таком социально-экономическом успехе, который может быть обеспечен только в условиях реально действующего гражданского общества.
Поясню на примере. Китай экономически эффективен в условиях глобализации. А Швейцария эффективна в условиях глобализации социально-экономически. То есть Китай действительно превратился в глобальную мастерскую мира. Но - за счет ухудшения социального положения внутри страны. А Швейцария способна сочетать экономические успехи с эффективной защитой интересов собственного общества. Безусловно, в глобальном мире никого, кроме швейцарцев и, соответственно, китайцев не интересует, за счет чего достигнута экономическая эффективность. Но самих-то китайцев и швейцарцев это должно интересовать! Этот вопрос должен интересовать любое общество любой конкретной страны. А ответ на него впрямую влияет на базовые условия существования данного общества. Мы можем сколько угодно восхищаться Китаем, сохранившим свой традиционный уклад и, вместе с тем, добившимся фантастических экономических успехов. Но мы не должны забывать и о том разрушительном социальном кризисе, который постепенно вызревает в Китае в ходе этого фантастического экономического развития.
Для того, чтобы достижение экономической эффективности в условиях глобального мира не оборачивалось социальным взрывом, общество должно поддерживать баланс между экономической эффективностью, социальной справедливостью и политической управляемостью. Это банальным образом возвращает нас к необходимости освоения универсальной модели политической системы, называемой либеральной демократией. Хочу уточнить свою мысль. Я считаю, что есть универсальные критерии эффективности экономики и общества в глобальном мире, но не утверждаю, что все культуры и общества одинаково способны этим критериям соответствовать. Моя мысль в том, что Россия на данном этапе весьма близка этим универсальным критериям, она соответствует им в гораздо большей степени, нежели, к примеру, арабский или африканский миры. И в гораздо большей степени, чем та же китайская цивилизация.
Что же необходимо, чтобы обеспечить уже полное соответствие этим критериям? Нужно отказаться от сегодняшней повестки дня, от стратегии, ведущей страну по пути государственного капитализма с минимумом социальных гарантий, от того направления развития, которое задает России ее властная элита. Альтернатива хорошо известна: те самые универсальные критерии экономического и социального развития, обуславливающие устойчивое развитие общества и высокое качество жизни. Этим путем шли страны Запада. Этот путь был навязан Японии и Южной Корее. Особенность нашего положения в том, что у нас фактор внешнего принуждения не срабатывает. И мы сами должны отказаться от тех ложных целей, которые поставлены сейчас правящей элитой, должны проделать работу выбора альтернативной стратегии развития самостоятельно.
Здесь бессмысленно ссылаться на возможные помехи, на собственное несовершенство и сбивающие нас с правильного пути обстоятельства. Необходимо прекратить бесконечно рефлексировать по поводу сложностей, возникающих перед обществом, вставшим на путь устойчивого развития. Нужно просто начинать действовать.
Часто утверждается, что все успешные варианты такого развития характерны только для стран западноевропейской цивилизации и что пресловутый универсализм современной глобальной цивилизации пока лишь весьма условный, нуждающийся в обогащении социальным и культурным опытом других, незападных, цивилизаций. Думаю, однако, что главное условие успеха заключается сегодня не столько в культурно-цивилизационных особенностях тех или иных стран, сколько в упорном стремлении этого успеха добиться, начав движение в избранном направлении. Считаю показательным в этом смысле пример некоторых стран Латинской Америки, которые, благодаря собственному упорству, сформировали для себя благоприятную перспективу, сочетающую экономический рост с социальным развитием. При том, что стартовые условия там были хуже, чем в постсоветской России.
К тому же учтем и то, что универсализм отличается достаточной простотой. Это всего лишь схема, которую мы можем наполнить каким угодно содержанием, своего рода "дорожная карта", перечисляющая некие контрольные пункты, которые вы должны пройти. Она задает только направление движения. А по поводу сложности в английском языке есть выражение "training in movement" - обучение в процессе деятельности.
Грядущий электоральный цикл и проблема раскола элиты
Помимо долговременных проблем, хочу затронуть и некоторые тактические, краткосрочные сюжеты, прежде всего связанные с нынешним электоральным циклом. Он несет определенные риски сложившемуся порядку вещей. Основной риск обусловлен стратегической слабостью любого авторитарного режима в ситуации общенациональных выборов. Существованию такого режима могут угрожать две опасности. Первая - поражение в ходе того или иного внешнеполитического конфликта (думаю, в обозримое время такая угроза для России не актуальна). Вторая - передача власти от одного лидера другому. Любой авторитарный режим переживает критический момент в своем существовании, когда сталкивается с неизбежностью передачи власти. Поскольку эта процедура обусловлена пересмотром теневого внутриэлитного соглашения, осуществляемого в узком кругу причастных к принятию принципиальных политических решений. Именно в этом пункте для нынешней политической элиты возникает реальная опасность не договориться по персональным кандидатурам.
Обычно рассматриваются три сценария развития событий: выбор либерального преемника, выбор преемника-реакционера и раскол элиты. Первый и второй сценарии я объединяю, потому что их различия, если следовать избранной мною логике рассуждения, не принципиальны. Остаются два различных сценария: первый, когда внутриэлитное согласие по кандидатуре преемника так или иначе достигается (пускай даже путем принуждения к нему части элиты), и второй, когда вплоть до момента выборов сохраняется раскол правящего класса, выходящего на избирательную финишную прямую с двумя кандидатами. Для властной системы это уже чревато непредсказуемым развитием событий.
Я далек от мысли, что оно может привести к принципиальному изменению всей политической системы. Я также далек от мысли, что это создаст ситуацию реальной альтернативы, реального выбора, запустит механизм политической конкуренции. Теоретически, конечно, можно смоделировать вариант, при котором раскол элиты ведет к изменению институциональных правил игры. Но подобное мыслимо лишь в случае потери страной своего национально-государственного единства, что имело место, например, в декабре 1991 года. Полагаю, что на ближайший электоральный цикл такой сценарий развития неактуален, хотя теоретически исключать и такого рода возможность я бы не решился.
Как бы то ни было, риски раскола вряд ли будут восприниматься элитой столь значительными, что она сочтет за благо пойти на нарушение приличий ради сохранения преемственности власти. Говоря прямо, элита не пойдет на переизбрание Владимира Путина на третий срок. Хотя бы потому, что третий срок не устроит ни одну из конфликтующих сторон. Ни так называемые либералы в правительстве, ни так называемые силовики, которых уже вряд ли можно считать традиционными силовиками (поскольку главное в их поведении - претензии на роль ключевых игроков в мировой экономике), не готовы рисковать своим имиджем. Они не хотят ограничивать свои интересы границами одной страны, им в этих границах уже тесно, они хотят выйти на просторы мирового рынка. А соглашаясь на третий срок В.Путина, они теряет свою легитимность в глазах нынешних лидеров мировой экономики. Они рискуют опуститься до положения президента Маркеса, когда на их счета в любой момент может быть наложен арест. Поэтому третий срок, чреватый потерей легитимности в рамках глобального мира, для них - неприемлемое решение.
Таким образом, политическая элита должна выбрать либо компромисс, т.е. договориться о преемнике, либо согласиться на внутренний конфликт, разрешение которого будет отдано, что называется, на волю народа. Достаточно ли готова она к тому, чтобы себя дисциплинировать? Не уверен. Более того, если этот внутриэлитный конфликт не удастся разрешить до выборов, то я не уверен и в том, что по окончании электорального цикла удастся сохранить хотя бы прежний уровень консолидации правящего класса. Вполне возможно, нас ждет очередной раунд передела собственности - на сей раз уже внутри того узкого слоя политической элиты, который на данный момент выглядит относительно единым.
Однако все это само по себе меня не очень интересует. Говорю же я об этом лишь затем, чтобы актуализировать важный для меня вопрос о том, как должно относиться к возможному расколу элиты интеллектуальное сообщество. Думаю, что оно должно относиться к такому расколу как к дополнительному шансу навязать обществу и власти собственную повестку дня. Не претендуя на ее формирование здесь и сейчас, что выглядело бы пустым прожектерством, намечу лишь некоторые ее контуры - в той форме, в которой они видятся моему субъективному взору.
Итак, эта повестка дня может состоять в предложении обществу определенного проекта, который представлял бы собою конкретный механизм реального изменения жизни людей к лучшему за счет их же собственных осмысленных усилий. Для людей должно стать ясно, что им делать и какие шаги предпринимать, чтобы жить лучше. Возьмем тот же проект "Доступное жильё". Всем понятно, что это название никак не соответствует его существу, поскольку о реальном доступном жилье можно говорить, когда семья из врача и, допустим, инженера или учителя с двумя детьми сможет взять кредит на покупку квартиры и его выплатить. На данный момент это нереально. Но это вполне реально для России с её потенциалом. Так вот, должны быть разработаны и предложены обществу механизмы, чтобы хотя бы этот проект начал осуществляться. Реальное жилье - национальная задача, и если она будет адекватно поставлена, всё общество - ведь всем надо где-то жить - начнет на эту задачу работать.
Еще раз повторю: принцип "training
in movement" очень неплохо бы взять на вооружение. Надо начать движение.
И закончить бесконечную рефлексию по поводу возможных препятствий и сложностей,
с коими это движение может быть сопряжено.
"ПУТИН ПРИШЕЛ КАК СТАБИЛИЗАТОР, ПОЭТОМУ РЕФОРМЫ
ПУТИНА ПРИЗВАН ЗАВЕРШИТЬ ЕГО ПРЕЕМНИК"
О ПРИРОДЕ НЫНЕШНЕГО РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
МИФЫ О ПУТИНЕ VERSUS ТО, ЧТО БЫЛО ИМ РЕАЛЬНО СДЕЛАНО
КАК ИЗМЕНЯТЬ И ВЫПРАВЛЯТЬ НЕДОСТАТКИ СФОРМИРОВАВШЕЙСЯ СИСТЕМЫ?
О РОЛИ ВНЕШНЕГО ФАКТОРА
О ВОЛЕ К ЖИЗНИ РОССИЙСКОЙ ЭЛИТЫ
О ПРОГРАММЕ-МИНИМУМ И ПРОГРАММЕ-МАКСИМУМ
О природе нынешнего российского государства
Начну с вопроса о природе нынешнего российского государства. Если подразумевать под ним политическую конструкцию, создававшуюся после разрушения СССР на территории Российской Федерации, то здесь надо выделить два периода: 1990 годы и время после 2000-го. Безусловно, между ними существуют связующие нити. И, может быть, первой в их числе следует назвать Конституцию 1993 года. Она создавалась в условиях жесткого противостояния президента и парламента и без помех доделывалась после его кровавого завершения (т.е. событий октября 1993 года), исходя из потребностей Ельцина и его окружения. И уже тогда многие отмечали, что и заложенные в этой Конституции нормы, и тем более легко прогнозируемая практика их применения будут мало соответствовать американским и французским образцам, использовавшимся при ее разработке.
Так в итоге и получилось. Полагаю, что в период правления Ельцина не предпринималось сколько-нибудь серьезных усилий для формирования прочных институциональных основ российской государственности. В этом, наверное, и заключался основной интерес окружения Ельцина - сохранить "размытое" состояние политических институтов и особое, вознесенное над остальными ветвями власти положение президента.
Для президентства Путина характерно иное. В первую очередь следует отметить создание им так называемой моноцентрической системы. Думаю, что во многом оно было продиктовано обстоятельствами его прихода к власти, тем тяжелым наследием, которое он получил от Ельцина. Первая задача, которую он, как президент, поставил перед собой, заключалась в том, чтобы собрать страну и любыми средствами обеспечить управляемость политическими и, по возможности, другими общественными процессами. Наиболее простой и опробованный в России способ решения проблем - это, конечно, усиление режима личной власти. Но сейчас президентство Путина подходит к концу. Считаю, что свое место - и неплохое - в российской истории он себе обеспечил. В то же время полагаю, что созданная им система персональной верховной власти окажется наиболее дискуссионным элементом его политического наследия.
В частности, результаты проведенной политической реформы, как мне представляется, в конечном счете окажутся лишь "времянкой" с невысокой степенью эффективности, под которую наследникам Путина так или иначе придется подводить гораздо более основательный фундамент. Может быть, ставить все сразу на надежное основание было слишком трудно, но уже сегодня потребность в такой "переделке" представляется очевидной.
Наглядное подтверждение тому - нарастающий драматизм проблемы передачи верховной власти в стране. Если бы у нас была сложившаяся, эффективно функционирующая система, то личность лидера была бы не столь важна. Все понимают, что от того, кто окажется, скажем, в Белом доме или Елисейском дворце, зависит многое, но ни в США, ни во Франции никто не ждет прихода нового президента как светопреставления. У нас же ожидания, надежды и опасения, порождаемые фигурами возможных "наследников", принимают чуть ли не эсхатологические черты. И для этого есть определенные основания, поскольку в нашей политике сложилась система ручного управления, полностью зависящая от того, кто "у руля". Президент и его Администрация стали основными политическими институтами страны. Возможно, подобная конструкция имеет смысл для решения текущих проблем, но для следующего этапа модернизации российского общества это отнюдь не самая эффективная система.
Такая система плохо совместима (если вообще совместима) с федеративным государством, которое подразумевает иную модель отношений центральной власти и субъектов федерации, чем та, что сложилось у нас за последние годы. Такая система слабо стимулирует и партийное строительство в нашей стране, не способствует органичному формированию партийно-политических институтов. Наконец, засилье бюрократии и разгул коррупции, ставшие притчей во языцех и воспринимающиеся одной из первопричин наших бед, в рамках сформировавшегося политического режима предстают неизбежным злом, справиться с которым не представляется возможным.
Впрочем, решающее слово в этом вопросе сможет сказать только история. Но уже сейчас ясно, что историческая оценка деятельности Путина не может и не должна определяться только изъянами моноцентрической системы.
Мифы о Путине versus то, что было им реально сделано
Путину часто приписывают - в том числе и некоторые участники данной дискуссии - стремление возродить некую прерванную традицию российской государственности, обеспечить преемственность с ней, используя для этого традиционные механизмы централизации власти. Однако в моем представлении Путин - весьма прагматичный политик, вряд ли склонный мыслить в таких категориях. Да и какую традицию восстанавливать? Советскую? Вроде бы неуместно. Дореволюционную? Слишком романтично и несолидно для серьезного политика.
Думается, что Путин решал сугубо практические проблемы, сводившиеся к тому, чтобы а) обеспечить управляемость политической системы страны и консолидацию элиты и б) побыстрее нейтрализовать последствия действий тех субъектов российской политики, которые несли в себе угрозу российской государственности. В ряду последних выделю прежде всего 1) так называемых олигархов и 2) региональные элиты.
Что же удалось ему изменить в российской политике за два президентских срока? Полагаю, что немало.
Прежде всего произошло определенное переформатирование элит. Сегодня они прочнее связаны с отечественной почвой, их поведение в большей мере определяется факторами внутренней политики. А те, кто хотел убежать из страны, это сделали или сделают в ближайшее время.
Важно также, что Путину удалось добиться значительных изменений в том, что касается позиций региональных элит. Сегодня это уже не те "бароны", которые заседали в верхней палате парламента и разговаривали с федеральной властью на равных. Все они отправлены на места и занимаются там хозяйственными делами.
Конечно, правящую элиту не может не тревожить вопрос о гарантиях устойчивости власти в переходный период. Такой гарантией может стать достаточно активно формирующаяся система интересов и их согласования во всех составляющих нашего социального организма. Достигнут определенный консенсус между интересами "элиты", заинтересованной в сохранении существующего порядка вещей, и интересами молчаливого (а иногда и не очень) пропутинского большинства. По крайней мере, стабильно высокий рейтинг Путина - не фикция, его поразительная устойчивость - очень интересный феномен.
Путин оказался своего рода "тефлоновым президентом" - так же, как в свое время Рональд Рейган. И механизм их устойчивой популярности во многом одинаков: общественное мнение не засчитывает "тефлоновому президенту" его просчеты и ошибки, его нереализованные замыслы, но зато записывает ему в актив все то хорошее, что произошло при нем в жизни страны. Постоянно соотнося Путина с Ельциным (а другого метра для сравнения у них пока просто нет), люди инстинктивно готовы ограждать его от критики политических противников.
Если сравнивать с 1990 годами, то структурирование общества и групповых интересов и в самом деле осуществлялось в период правления Путина достаточно успешно в самых разных направлениях, причем не в последнюю очередь за счет решения социально-экономических проблем. Поэтому, возвращаясь к вопросу о гарантиях устойчивости власти и ее преемственности, можно сказать, что такие гарантии существуют. Если уж в 1998-1999 годах, когда ситуация в стране была гораздо хуже, удалось обеспечить передачу власти в соответствии с Конституцией и без особых потрясений, то есть основания полагать, что это удастся сделать столь же спокойно и в 2007-2008 годах. К тому же в этом отношении накоплен и определенный опыт.
Для исторического анализа Путин и его президентство представляют большой интерес. Его критики, анализируя выстроенную им политическую систему, акцентируют внимание на характеризующей ее формальной роли политических институтов, в том числе Конституции. Полагаю, что это не совсем оправданно, о чем ниже еще скажу. Но мне кажется гораздо более важным то отношение, которое продемонстрировал Путин к унаследованным им институтам. Он давно заявил: "Я менять Конституцию не буду". И тогда, и сейчас у меня не было и нет серьезных сомнений в его верности своему слову. Мне кажется, что сегодня к этой точке зрения так или иначе склоняется большинство аналитиков.
Как удается Путину устоять перед соблазнами власти? Можно обнаружить самые разные причины такого его отношения к правовым нормам: здесь и его юридическое образование, и опыт жизни в Германии, и свойственное ему лично уважение к закону, для России не характерное. Конституция для него - не просто формальная рамка. Он воспринимает ее серьезно, она - органичный элемент его мировидения.
И еще Путину свойственно чувство меры. Как политик, как человек с определенным профессиональным опытом и, в конце концов, как дзюдоист, он очень осторожен, не теряет ощущения пределов своих возможностей и старается за эти пределы не заходить. Поэтому он адекватно и реалистично воспринимает себя в "предлагаемых обстоятельствах".
Как изменять и выправлять недостатки сформировавшейся системы?
Теперь о том, как изменять и выправлять уже упоминавшиеся мною пороки и изъяны сформировавшейся системы. Осуществляя в России политические перемены, следует быть предельно осторожными. За минувшее столетие страна пережила два трагических катаклизма 1917 и 1991 годов. Их результаты - две национальные катастрофы - должны нас чему-то научить. Поэтому, становясь на путь реформ, надо быть крайне осмотрительными. По какому пути пойти? Можно поспособствовать формированию в стране ответственных политических субъектов, что могло бы позволить сделать первые шаги от суперпрезидентской республики (это моя давнишняя точка зрения: у нас не президентская, а суперпрезидентская республика) к нормальной президентской республике. А президентская республика станет гарантией того, что уважение к Конституции и Закону будет нормой для любого президента и любого политика. Я не поклонник действующей Конституции (ранее говорилось об обстоятельствах ее появления на свет), но, каким бы ни был Основной Закон, каждый политик обязан с ним считаться.
Вместе с тем надо всерьез озаботиться состоянием нашего парламента, который превратился в значительной мере в машину для голосования. Хорошо, что он является надежным партнером президента, но он должен также иметь возможность выполнять и функцию оппонента. Учитывая же, что мы живем в федеративном государстве, в этом качестве должны выступать обе палаты - и нижняя, и верхняя.
Наконец, проблема свободы средств массовой информации. Не думаю, что можно просто ограничиться заявлением, что Кремль подмял под себя СМИ. Я не в восторге от того, как средства массовой информации использовали свою свободу в 1990 годы. Свобода, вроде бы, была, но для кого? Была свобода олигархии, поскольку, за редчайшим исключением, за всеми сколько-нибудь влиятельными СМИ стоял крупный капитал. Но вряд ли можно признать нормальным и такое положение дел, когда все общенациональные каналы стали государственными.
Мы вступаем сейчас в особую фазу, в очередной избирательный цикл. Чем в такое время должны заниматься СМИ? Формировать многочисленные площадки для общенациональной дискуссии по ключевым вопросам, которые через год будут определять политический выбор сообщества: куда мы пришли, каким путем и почему, что нам делать дальше и как это сделать наилучшим образом, какие политические инструменты выбрать для достижения поставленных целей?
Но сегодня такая общенациональная дискуссия, даже если она будет инициирована, может разворачиваться, учитывая состояние наших СМИ, только в очень редуцированных и превращенных формах. Иными словами, все ограничится зашифрованной полемикой где-то в кулуарах власти. Потому что в сформировавшейся у нас политической системе подобные дискуссии не стали нормой. Ни одно важное решение, принимаемое властью после 1991 года, не подвергалось проверке общенациональной дискуссией.
Правда, есть разница между ельцинским и путинским периодом. До 2000 года было много дискуссий, но они не имели практического значения для принятия политических решений. А после 2000 года и сами дискуссии стали сходить на нет как вроде бы пустое занятие. Но это ведь ненормально и даже нелепо: что ни говори об особенностях сегодняшнего моноцентричного режима, мы живем в гораздо более свободной стране, чем, скажем, СССР 1985 года. Почему же мы не можем открыто и широко обсуждать наши проблемы?
Несколько слов о самой моноцентричной системе. Ее создание было обусловлено чрезвычайной ситуацией, но всякая чрезвычайщина имеет короткое историческое дыхание. Моноцентричная система - система ручного управления, созданная под одного человека. И если мы действительно думаем о будущем нашей большой и чрезвычайно сложной страны, надо создавать эффективные институты.
Это тем более необходимо, что управлять постсоветской Россией становится всё сложнее. Пространство свободы на повседневном уровне постепенно, но неуклонно расширяется. Да, конечно, по-прежнему бедность прижимает к земле. Но экономической свободы, мне кажется, становится больше хотя бы потому, что люди начинают приподниматься, ослабевают тиски нищеты, они начинают что-то искать, пробовать, действуют на ощупь, интуитивно, по-прежнему не располагая эффективными инструментами самореализации в различных сферах деятельности. Эти инструменты надо тщательно и упорно создавать, они просто так не появятся. Я не верю в чудодейственные способности стихийного рынка, эдакую псевдоромантическую утопию первой половины 1990-х. Строительство институтов - задача и ответственность политической элиты страны; именно она должна создавать соответствующие инструменты для общества, и это в первую очередь в ее же интересах.
Под элитами я понимаю влиятельные бизнес-группы, наиболее дальновидную часть государственной бюрократии, экспертное сообщество. Конечно, по поводу возможностей нынешней бюрократии существует изрядный и вполне обоснованный скепсис, но есть основания полагать, что её эволюция в позитивном направлении все-таки возможна. К тому же, как мне кажется, после 2000 года этос верхов начал меняться.
Публично не афишируемый, но, увы, реальный этос наших, с позволения сказать, элит в 1990 годы был таков: "хапнуть и убежать". Однако в последние годы в элите идет внутреннее размежевание, смена вех, новое формулирование приоритетов. Медленно, мучительно формируется набирающее силу, хотя и не преобладающее направление, представители которого понимают, что их будущее определяется здесь и сейчас. Это не потому, что они такие большие патриоты, а потому, что трезво понимают, что за пределами России никому не нужны - там им светит разве что положение благополучных рантье. Да и то неизвестно, как еще может повернуться дело.
Михаил Краснов обратил внимание на серьезную коллизию, заложенную в нашей Конституции, на то, что реальное функционирование институтов в заданных ею рамках неумолимо ведет к утверждению персонализма, преодолеть который, оставаясь в этих рамках, практически невозможно. Я полагаю, что ситуация все же не столь безотрадна. Ведь в Конституции заложен и механизм ее изменения. Запускать его сегодня было бы политически неверным, поскольку неизбежно возникло бы подозрение, что коррекции осуществляются под Путина. Но мне думается, что уже сейчас можно было бы начать подготовку конституционного собрания, призванного выработать проект изменений. Время для этого вполне подходящее. Следует инициировать созыв конституционного совещания с таким расчетом, чтобы было заранее ясно, что его решения не затрагивают срока полномочий действующего президента.
Почему это лучше сделать сегодня? Потому что именно во время избирательного цикла основным претендентам на пост президента следовало бы высказаться по поводу желательных изменений в Конституции и политической системе страны. Сделать это им следует до 2008 года, т.е. до того, как граждане начнут делать свой выбор. Это позволило бы в 2008 году уйти от сомнительной практики "голосования сердцем", а вместо этого осознанно выбирать определенную стратегию политического развития, ясно представляя и то, какие институциональные механизмы будут задействованы для решения поставленных задач.
Согласен: с нынешней Конституцией мы далеко не уедем. Но принять Конституцию в 1993 году, потом поменять ее, скажем, в 1998-м и еще раз в 2003-м - это было бы еще хуже. Надо использовать механизм конституционных поправок, не переписывая текст целиком. Тем более, что там есть вполне достойные главы. Надо взвесить возможности внесения корректив. Поправляя и налаживая, надо быть предельно осторожным и с Конституцией, и с политической системой страны.
Мы отошли от пропасти, чреватой разрушением российского государства, но отошли недалеко. Мы все еще идем по тонкому льду. В результате какого-нибудь ошибочного или просто непродуманного политического действия можно вновь столкнуть российское государство к катастрофическому состоянию середины 1990-х. К примеру, поссорятся "Иван Иванович" с "Иваном Никифоровичем", а за каждым из них стоит своя, в широком смысле слова, "партия власти". И - покатилось. К тому же предстоящий электоральный цикл и сам по себе может стать дестабилизирующим фактором. При существующей политической конструкции такого рода риски по-прежнему достаточно велики.
Вместе с тем, сейчас, накануне выборов, мы вряд ли сможем найти эффективные способы нейтрализации этих угроз. И, тем не менее, нам необходимо пройти через испытания выборами, сохраняя демократию в качестве базового ориентира. Все другие стратегии лишь заведут в тупик. Иное дело - трезво отдавать себе отчет в том, что представляет собой сегодня демократия в России, как и кем используются ее возможности, чего стоят получаемые результаты.
О роли внешнего фактора
Стоит упомянуть и о роли внешнего фактора в определении направления нашего политического развития.
У нас под внешним фактором подразумевают, как правило, в первую очередь США, во вторую - Запад в целом. Но можно взглянуть на проблему шире. Дело в том, что внешний фактор может проявляться порой совершенно неожиданным образом.
Например, важное значение для внутренней политики России могут иметь успех или провал политической реформы на Украине. Если наша элита увидит, что ее интересы, достижение их взаимоприемлемого баланса и внутриэлитного компромисса более эффективно и надежно обеспечиваются в условиях парламентской республики, если она убедится, что парламент является гибкой политической формой, лучше приспособленной для сегодняшней фазы развития постсоветских обществ, чем институт президентства, то в ее настроениях могут произойти серьезные изменения. Впрочем, лично я не считал и не считаю, что в обозримый период для нас разумно было бы отказаться от президентской республики. Но роль парламента должна стать иной, более значимой, причем не только как законодательного органа, но и как института, представляющего общественные интересы и в этом качестве контролирующего и формирующего исполнительную власть. Здесь нам есть о чем подумать и над чем поработать.
Опыт Украины во всем его многообразии крайне важен для России. Украинские парламентские выборы весной 2006 года по оценке многих были самыми свободными за всю ее постсоветскую историю. Как известно, на них победила оппозиция. Там, конечно, было много подковёрной борьбы и закулисных интриг. Но тот факт, что парламентское большинство, сформировавшее правительство Украины, определилось по результатам выборов и отражает волю народа - серьезный аргумент в пользу пересмотра принципов организации нашей политической системы, целиком замкнутой на фигуре президента.
Украина последовательно проходит электоральные испытания, определенные ее Конституцией. На горизонте 2009 год - год очередных выборов ее президента. Надеюсь, что и они пройдут вполне достойно, не хуже, чем выборы 1994 года, когда Л.Кучма сменил Л.Кравчука на посту президента страны. Вполне возможна законная смена власти. Главный урок, который демонстрирует Украина России, заключается в том, что, несмотря на многочисленные пророчества, сомнения и скепсис, Украина не развалилась и, более того, в настоящее время, при правительстве В.Януковича, вновь демонстрирует весьма неплохие экономические показатели.
Иной фактор внешнеполитического порядка - на него указывал в ходе дискуссии Михаил Юрьев - обусловлен возможностью в обозримом будущем глобальных экономических потрясений. Думаю, что было бы неправильно полностью исключать такую перспективу. И дело здесь не только в экономике. Сегодня мир на пороге кардинальных изменений всей структуры и конфигурации глобальной политической мощи. Впервые за последние 250 лет (т.е. с середины XVIII века) ее перераспределение происходит не внутри Запада, а между Западом и не-Западом. И это не может не порождать серьезные политические и экономические пертурбации. Здесь кроется важный урок и для нас: из таких потрясений без больших потерь может выйти только сильная страна. Сильная - наличием конкурентоспособной экономики, эффективных политических и социальных институтов, а также тем, что её население составляют не подданные, а граждане, сознательно и активно творящие будущее своей страны.
Чтобы нам стать по-настоящему конкурентоспособными в глобальном мире, должно уменьшиться и влияние традиционных для российской политики факторов силы и властного произвола. А для этого должно измениться наше понимание соотношения традиционных и современных факторов в сохранении и упрочении российского государства. И в данном отношении тоже важно извлекать уроки из того, что происходит в окружающем мире.
Вот, скажем, США не знают себе равных по силовой мощи. По военным расходам они превосходят следующую за ними десятку государств, вместе взятых. С точки зрения обладания самым современным оружием пятого поколения, ударной мощи военной машины, другого такого государства (или даже коалиции государств) просто нет. С их превосходством в могуществе не сопоставимо даже превосходство Британской империи в период ее расцвета (т.е. в конце XIX века). Единственная возможная аналогия - античный Рим. Ну и что из того? Посмотрите, что происходит в Ираке. Обеспечивает ли военно-силовое могущество успешное решение внешнеполитических проблем США?
Наша внешняя политика становится важным фактором внутреннего развития. В ней проявляется субъектность государства, которая, в свою очередь, является важным показателем и его внутренней устойчивости.
После 2000 года мы восстановили субъектность во внешней политике, она стала содержательной и интересной. Есть такое французское выражение, в переводе звучащее: "по мерке человека". Так вот путинская политика оказалась по мерке страны, взятой на вырост. Он прекрасно понимает, что сегодняшняя Россия - это не Советский Союз, понимает ограниченность наших возможностей после разрушения СССР. И в то же время в рамках объективных возможностей старается действовать, более того - заранее осторожно поднимать "на вырост" планку стратегических задач российской внешней политики.
Конечно, было бы безумием ссориться с американцами - этого могут желать только "патриоты", не понимающие или не желающие понимать, что играют с огнем. И в своей внешней политике мы не переходим эту тонкую, невидимую грань - напротив, последовательно заявляем о своей заинтересованности в развитии партнерства. Другое дело, что в нашем понимании партнерство - не улица с односторонним движением, как это часто было de facto в 1990 годы. Эту новую позицию мы предъявили и западным партнерам, и соседям по СНГ, которые порой видят нас в роли доноров и только доноров.
Наша нынешняя внешняя политика разумна: играть по всему полю, но при этом жестко контролировать себя, не "заигрываться". Иными словами, мы развиваем отношения с Китаем, но видим проблемы и даже опасности, подстерегающие нас на этом пути. Помним о том, что Индия - наш друг, но понимаем, что если придут американцы и предложат более выгодную сделку, наши индийские друзья не будут долго колебаться. Мы пытаемся пройти между Сциллой и Харибдой в отношениях с Израилем и арабским миром, не занимая ни произраильскую (как американцы), ни проарабскую (как европейцы) позицию. И т.д. и т.п.
Я надеюсь, что преемник Путина продолжит этот внешнеполитический курс. Тем более что у него на руках будут более сильные карты. Например, Путин выдвинул идею России как энергетической сверхдержавы. Она оказалась перспективной. Но нынче, когда мы реально идем по данному пути, это можно уже не повторять, тем более - президенту страны. Лучше действовать в том же направлении, но без лишних слов. Все и так поймут, что, создавая "газовый ОПЕК", мы сможем уверенно определять мировые цены на газ. При этом вовсе не обязательно акцентировать наши возможности в сфере энергетики, особенно учитывая болезненную реакцию во внешнем мире.
В целом же я склонен смотреть в будущее с осторожным оптимизмом - при всех очевидных трудностях, связанных с сегодняшним состоянием нашего общества и настоятельной необходимостью его модернизации.
О воле к жизни российской элиты
Чтобы справиться с этими трудностями, мы должны трезво оценить стоящие перед нами проблемы и вызовы. Не разделяю суждений о том, что наша государственность в её нынешнем виде - это стагнирующая система, что она лишена потенциала самоизменения и может лишь деградировать. Попытаюсь объяснить, почему.
Последним достижением перестроечной радикальной публицистики была констатация нереформируемости системы. В итоге мы получили национальную катастрофу 1991 года. Не верю в то, что в мире есть нереформируемые социально-политические системы. Такие заявления звучат скорее как индульгенция на проведение радикальных социальных экспериментов. При всех изъянах нашего государственного устройства, если наши общество и элита хотят жить (а я встречал не так уж много желающих покончить жизнь самоубийством), они смогут превратить малоэффективное ныне государство во вполне жизнеспособное.
В этом отношении нынешняя элита принципиально отличается от позднесоветской номенклатуры. Та была не очень жизнеспособной, у нее не было серьезной заинтересованности вести прежнее существование в рамках советской системы. У новой российской элиты с этим все в порядке. Вслед за Клавдием она может повторить: "Со мною все, зачем я убивал: моя корона, трон и королева". Полный набор земных благ, причем нередко даже более полный, чем у законных представителей западной элиты. Так что у нее (по крайней мере, у значительной части) есть очень веские, существенные причины стремиться стабилизировать ситуацию. Правда, для того, чтобы двигаться дальше, проводить глубокую модернизацию страны, нужно создать критическую массу перемен, способную обеспечить перелом в социально-экономической политике. Для этого не обязательно иметь поддержку большинства населения, нужно не арифметическое, а политическое большинство. Создание его - особая задача.
Да, заинтересованность в изменениях - по разным причинам - есть далеко не у всех. Но вопросы выбора политической стратегии решают не те, кто готов рвать на себе тельняшку и кричать "за что боролись?", а те, кто формируют критическую массу перемен и готов предложить обществу свое видение, свое представление о правильном направлении движения. Эта критическая масса определяет вектор движения, в которое затем включатся и те, кто поначалу был равнодушен или даже находился в оппозиции. Конечно, только в том случае, если происходящие перемены учитывают их интересы. И, само собой разумеется, осуществляются демократическими методами.
Но это лишь один из возможных сценариев. Может быть, не из числа наиболее вероятных. Существуют и всякого рода факторы, которые увеличивают вероятность негативного развития событий. Такие, как раскол элиты, обострение межнациональных противоречий, крупный мировой кризис, в воронке которого мы можем оказаться. И еще надо опасаться самих себя, потому что мы толком сами не знаем, что в нас сидит.
И все же ситуация конца 2006 года представляется мне значительно более благоприятной, чем ситуация конца 1999-го. Дело даже не в том, что народ не в такой нищете, как прежде. Скорее - в том, что за последние годы изменился настрой общества. К 1999 году люди осознали масштабы происшедшей катастрофы, но еще в достаточной мере не прониклись сознанием своей ответственности за происходящее. За пршедшее с тех пор время социально-экономическая ситуация заметно улучшилась, и это благотворно отразилось на тонусе страны.
Примем во внимание и то, что мы все-таки приобретаем опыт политических действий без использования чрезвычайных методов, что принципиально отличает путинскую эпоху от ельцинской. Да, был создан достаточно жесткий персоналистский режим, упрочена моноцентрическая система власти, взята на вооружение модель управляемой демократии - все так, все верно. И до либеральной демократии нам еще шагать и шагать. Но при этом в послужном списке Путина-политика нет расстрела парламента, нет сфальсифицированных выборов 1996 года, нет дефолта 1998-го, нет той постоянной лжи, которая стала нормой в прошлое десятилетие. Произошло заметное изменение внутренних установок элиты, прежде всего той ее части, которую обычно называют силовиками: сегодня многие ее представители ощущают неадекватность современным условиям традиционных российских методов управления путем прямого насилия.
О программе-минимум и программе-максимум
Короче говоря, обстановка в стране такова, что упоминавшиеся опасения в связи с предстоящим электоральным циклом вряд ли можно считать обоснованными. У нас, повторяю, есть реальные шансы пройти его без серьезных потрясений. Другое дело - наши стратегические задачи, которые придется решать после 2008 года, другой вопрос - как нам преодолеть барьер модернизации.
Сегодня еще рано выносить суждения о политическом наследии Путина, но все-таки полагаю, что он оставляет своему преемнику серьезный задел в решении этой ключевой проблемы. Вместе с тем считаю, что в период правления Путина было сделано немало шагов и в неправильном направлении. Так, например, была серьезным просчетом отмена выборности губернаторов. И изменение порядка формирования Совета Федерации не укрепило, а ослабило законодательную власть. То же можно сказать и об изменениях в избирательном законодательстве, которые прежде всего определялись интересами одной партии. Мне кажется, что в этом отношении необходимо аккуратно выправлять ситуацию. Последовательно, но без спешки. Вспомним, что в США к выборности Сената пришли лишь в 1913 году, а ведь к тому времени в США была зрелая политическая система, сложившаяся государственность, достаточно развитое гражданское общество.
Поэтому еще раз: выправлять ситуацию надо, но - осторожно и взвешенно, помня в том числе и об особенностях российского общества.
Мы часто склонны сводить наши проблемы к авторитарности верховной власти. Упуская из виду, что страна гораздо авторитарнее, чем ее президент. Ведь импульсы, идущие к Путину от страны, направлены в сторону усиления авторитаризма. Посмотрите, что показывают все опросы: народ ждет от президента коррекции политического курса в направлении более решительных и самовластных действий. Путин же, скованный своим рейтингом, действует достаточно осмотрительно, сохраняя приоткрытой дверцу демократии. Он же, как "единственный европеец в России" (принимая во внимание, что de facto президент является у нас реальным правительством и потому к нему применимо известное высказывание Пушкина), старается поступать по закону и в рамках Конституции. Недаром Александр Рар назвал его "немцем в Кремле". И это тот стиль лидерства, который важно сохранить при осуществлении будущих необходимых "переделок" политической системы.
В данной связи проблема преемника ("проблема 2008") распадается, на мой взгляд, на две. Во-первых, речь должна идти о программе-минимум, состоящей в том, чтобы найти Путину преемника не хуже его самого по таким качествам, как уважение к праву и нормам европейской политической культуры, способность в этом отношении противостоять давлению общества и своего окружения. Но должна быть и программа-максимум. Она заключается в том, чтобы создавать надежно функционирующие демократические институты, которые позволили бы стране в следующий раз вообще избежать рисков подобного рода "русской рулетки". Иными словами, надо сделать так, чтобы судьба страны не зависела столь фатально от качеств лидера, снизить влияние личного фактора в российской политике.
Эти две задачи отнюдь не противоречат друг другу, это всего лишь два последовательных этапа решения одной задачи. Сегодня Путин как минимум должен обеспечить преемственность политического курса, но так, чтобы в обозримом будущем его преемник смог осуществить его необходимую ревизию и коррекцию.
Сам Путин сделать это не может. Он пришел после ельцинского хаоса как президент-стабилизатор, ему выпало решать другие задачи. Нельзя от одного человека требовать, чтобы он был одновременно и стабилизатором, и реформатором, - это чревато политической шизофренией. Поэтому искать решение проблемы следует в рамках преемственности и развития путинского курса.
Именно преемник Путина должен стать реформатором, начать осуществление программы далеко идущей политической, экономической, социальной и культурной модернизации России, для чего путинская стабилизация создала необходимые предпосылки. Иначе можно незаметно вползти в новый застой.
28.12.06 В.Кувалдин