Второй выпуск (часть 2)

Тексты участников дискуссии:

Бориса МЕЖУЕВА
"РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО МОЖЕТ БЫТЬ ЛИШЬ СОЧЕТАНИЕМ ИДЕОКРАТИИ И ДЕМОКРАТИИ..."

Дмитрий ВОЛОДИХИН
"РОССИИ НУЖНА САМОДЕРЖАВНАЯ МОНАРХИЯ, НЕСКОЛЬКО СМЯГЧЕННАЯ РЯДОМ ПРЕДСТАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ"

Максим АРТЕМЬЕВ
"...ПРИСТУПИТЬ К КОНСТИТУЦИОННОЙ РЕФОРМЕ..."

Михаил ЮРЬЕВ
"ЕСТЕСТВЕННЫМ ДЛЯ РУССКИХ ВАРИАНТОМ ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА
ЯВЛЯЕТСЯ СМЕСЬ ИДЕОКРАТИИ И ИМПЕРСКОГО ПАТЕРНАЛИЗМА"

Алексей МИЛЛЕР
"ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМА РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
- В СЛАБОЙ СПОСОБНОСТИ РУССКИХ К ОБЩЕСТВЕННОЙ САМООРГАНИЗАЦИИ"

Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ
"ЕСЛИ ГОСУДАРСТВО НЕ СПРАВЛЯЕТСЯ СО СВОИМИ ФУНКЦИЯМИ, ТО ОНО БУДЕТ ОТВЕРГНУТО И НА ЕГО МЕСТЕ ВОЗНИКНЕТ ДРУГОЕ…"

Борис МЕЖУЕВ (главный редактор Интернет-портала "Агентство политических новостей"):

"РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО МОЖЕТ БЫТЬ ЛИШЬ СОЧЕТАНИЕМ ИДЕОКРАТИИ И ДЕМОКРАТИИ..."

Отвечая на вопросы относительно природы и перспектив современной политической системы в России, поставленные организаторами дискуссии, должен отметить, что эта система представляется мне крайне неэффективной, причем по целому ряду параметров.

Скажу сразу, мне очень сложно соотнести мою собственную позицию как с традиционной западнической, так и с почвеннической точками зрениями, принятыми среди наших экспертов. Поэтому вряд ли мою позицию можно оценить однозначно по двумерной шкале оценок "патриотизм-либерализм".

Наша политическая система содержит на самом деле множество родовых пятен в целом традиционной для России модели правления - самодержавно-бюрократической. Включая и те новации, которые внесла в эту модель бюрократическая рационализация самодержавия, начавшаяся еще в эпоху Павла I и достигшая своего предела в "псевдо-конституционной" системе думской монархии образца 1906-1917 годов. Общая черта этой модели - исключение реальной политической конкуренции. Бюрократ, технический исполнитель приходит на место политика. Технический расчет замещает политический выбор. Прочность этой системы непосредственно связана с популярностью, рейтингом доверия верховному главе государства. Пока его правление кажется успешным большинству населения, система худо-бедно работает, как только его власть по тем или иным причинам теряет привлекательность для избирателя, тут же возникают системные сбои, преодолеть которые оказывается крайне сложно и без особых, чаще всего незаконных, политических усилий просто невозможно.

Никакой серьезной разницы между режимом Ельцина и режимом Путина в этом смысле усмотреть нельзя, за исключением определенных изменений в региональном управлении. Однако, централизовав систему и создав так называемую вертикаль власти, действующий президент замкнул ее на себе, то есть на собственной Администрации, одновременно превратив обе палаты парламента фактически в департаменты исполнительной ветви власти. Вместе с тем, утратили серьезное значение политические партии, а также независимая судебная власть.

Впрочем, не будучи либералом западнического толка, для которого первоочередное значение имеют права и свободы личности, а интересы государства стоят на втором месте, я считаю данную модель не просто антидемократической (на что при определенных условиях можно было бы согласиться), а именно дисфункциональной, угрожающей целостности и стабильности государства.

Во-первых, данный режим не может без каких-то искусственно создаваемых кризисов воспроизвести сам себя. Наши руководители упрямо боятся идти на отмену президентских выборов и, думаю, причина этого заключается вовсе не только в страхе потерять расположение западных лидеров и общественности, как предполагает, скажем, Михаил Делягин. Существует, может быть, даже более весомая причина для сохранения института выборов главы государства, а именно опасение, условно говоря, "либерального", хотя правильнее сегодня было бы говорить "интеллигентского", крыла правящей элиты оказаться в полной зависимости от "силовой группировки". Понятно, что в ситуации нелегитимного продления полномочий главы государства силовики, как и в 1993, выходят на первый план, а вся разветвленная экспертно-интеллектуальная инфраструктура, так или иначе соотносящаяся с общественным мнением и публичной политикой (скажем, мобилизующая массовые политические организации в целях противодействия электоральным революциям), оказывается просто ненужной. В свою очередь такой поворот неизбежно приведет к отчуждению от власти активной части интеллектуального класса, что, в свою очередь, еще в большей мере будет способствовать делегитимации режима, особенно в ситуации неизбежного осложнения внешнеполитической обстановки. Все это уже имело место быть в 1994-96 гг., и к этой полукатастрофической ситуации режим явно не намерен возвращаться.

Во-вторых, подавление открытой политической конкуренции при отсутствии механизмов транзита власти делает довольно невнятной всякую правительственную политику. Проще говоря, непонятно кто несет ответственность за принятие тех или иных ответственных решений, прежде всего в области экономической политики. Министры сейчас - это технические исполнители, назначаемые и снимаемые президентом, лидеры партий - точно такие же чиновники, полностью зависимые от Администрации. Выходит, вся ответственность за политические решения ложится на плечи главы государства. Именно он отвечает за провал или неуспех национальных проектов, поскольку именно им были назначены лица, призванные реализовывать эти президентские начинания. Провал экономического курса, как в августе 1998 г., способен поколебать всю пирамиду власти.

Понятно, что всякая система, способная пошатнуться от малейшего сбоя в работе исполнительной власти, непрочна по определению. В любой оппозиции себе по любому из экономических вопросов власть справедливо угадывает признаки будущей революции, любой критик правительственной политики, даже в целом лояльный сложившейся политической системе, неизбежно превращается во врага. Я не очень верю в близость падения "цен на нефть", предрекаемое экспертами, но ясно, что если таковое падение по тем или иным причинам произойдет, тщательно возведенная Путиным система политической стабильности рассыплется как карточный домик. Чиновники немедленно снимут с себя ответственность за рост цен и невыплаты зарплаты, возведя всю вину на главу государства, которому в этой ситуации окажется уже крайне сложно обеспечить победу на парламентских выборах "партии власти" и, тем более, провести преемника.

Причиной и вместе с тем отягощающим признаком данной политической системы является почти неизбежно сопутствующая ей политическая коррупция: власть оказывается орудием извлечения личных доходов, в том числе посредством постоянного перераспределения собственности. В этой ситуации частное лицо никак не может получить гарантии неприкосновенности своей собственности от государства, а власть видит в любых претендентах на высшие места во властных эшелонах прежде всего конкурентов в борьбе за лакомые куски собственности.

В-третьих, крах политической системы, вызванный возможным экономическим коллапсом, поставит под угрозу целостность страны, в которой каждый региональный руководитель на сегодняшний день является президентским назначенцем.

Наконец, в-четвертых, подавляющая политическую конкуренцию система плодит внутри себя множество различных квазиконституционных органов, обладающих разной степенью власти и влияния. Это в первую очередь так называемая Общественная палата, симулирующая реальное представительство гражданского общества, а также пресловутая Администрация Президента, которая, насколько можно судить, и является в настоящее время реальным правительством страны. Внутри этого института и совершается реальная государственная политика, там идет подлинная борьба за власть между различными сегментами политической элиты. Разумеется, никакой продуманной и ответственной перед своей страной политике функционирование такой квазиконституционной системы не соответствует.

В том то и беда нашей политической системы, что она не может решиться ни на откровенный авторитаризм, ни на открытую политическую конкуренцию, зависая где-то посередине и продолжая существовать в большей степени по инерции. С другой стороны, вся эта, на самом деле, разболтанная и плохо отлаженная машина оказывается еще и лишенной четкого идеократического оформления, ибо лидеры ее не могут сойтись в каких-то фундаментальных вопросах исторического бытия России - скажем, относится ли она к Европе или представляет собой особую уникальную цивилизацию. Не очень понятно, как поведет себя Россия в тех или иных международных коллизиях, и какими при этом принципиальными соображениями будет руководствоваться ее политическое руководство. Возникает полное ощущение, что как во внутренней, так и во внешней политике наша страна будет лишь оперативно реагировать на возникающие вызовы, устраняясь от выработки стратегической линии, основанной на каких-то идеологических константах.

Все это в совокупности свидетельствует о крайней необходимости для России смены конституционного строя. Думаю, оптимальной мерой было бы наделение президента страны правом избираться на третий или же четвертый сроки в обмен на формирование кабинета министров победившей на парламентских выборах партией при утверждении правительства главой государства. При этом на какой-то переходный период режим "управляемой демократии" мог быть даже сохранен, то есть к выборам допускались бы партии, программы которых соответствовали бы основным принципам общегосударственной политики. Эти принципы должны быть сформулированы и утверждены неким надпартийным идеократическим органом, не претендующим на оперативное вмешательство в политический процесс (на самом деле, подобные функции в США исполняет Верховный суд, а для европейских стран - высшие органы ЕС и Совет Европы).

С другой стороны, следовало бы отказаться от института губернаторов, переложив функции регионального управления на избираемые субъектами федерации правительства земель, главы которых должны быть подобно главе кабинета утверждены федеральным президентом. При такой системе сохранялась бы вертикаль власти, однако, она не превращалась бы в нынешнюю систему бюрократической безответственности. Собственно, эти и другие вполне рациональные политические предложения по трансформации системы власти в России были сформулированы в Конституции ИНС (Институт национальной стратегии) 2005 года.

Россия, по своим историческим и геополитическим характеристикам, не может считаться частью Европы или какой-то иной цивилизации. Как единое целое она может существовать лишь в качестве отдельного государства-цивилизации, не интегрированного ни в какую иную цивилизационную семью народов. Всякие попытки интеграции в европейский мир будут способствовать только продолжающему кризису российской государственности. Европа не хочет, не может и, главное, не обязана включать в себя Россию, считать нашу страну полноправной участницей европейского содружества наций. Если она не желает принимать в себя Россию, то это одно должно положить раз и навсегда предел всем попыткам России найти свое место в общеевропейском доме.

По этой причине Россия не может слепо копировать политическое устройство европейских демократий, которые на сегодняшний день являются полусуверенными государствами. Это предполагает, что Россия, как и всякая другая устойчивая демократия, не может быть лишена своих собственных надпартийных идеократических инстанций, корректирующих политический курс страны в зависимости от основных установок ее цивилизационной идентичности. Полагаю, что таковыми установками должны быть господствующая роль в обществе православной религии, целостность страны, национальное равноправие.

Однако наличие идеократического компонента государственного строя России не отменяет необходимости конкуренции политических сил, представляющих несовпадающие интересы разных слоев населения страны, а также их различные представления об оптимальном социально-экономическом и международном курсе государства.

Здесь очень важно пройти между Сциллой и Харибдой. Если политические силы внутри страны будут сталкиваться по принципиальным вопросам ее цивилизационного самоопределения, в частности, о том, следует ли России интегрироваться в военные и политические организации Запада, российское государство окажется перед опасностью фундаментального раскола - у сторон просто не окажется общей основы для консенсуса. Однако подавление всякой свободной конкуренции в конечном счете рано или поздно приведет к государственной катастрофе - российские граждане не обладают тем безотчетным чувством доверия к действующей власти, каковое имеют жители различных успешных в экономическом отношении азиатских автократий и полу-автократий. Для России отнюдь не любая власть является легитимной в глазах населения, таковой легитимностью обладает лишь власть успешная.

И нужно быть реалистами, чтобы понять: в ситуации хаотических и зачастую непредсказуемых флуктуаций мировой экономики, в которую худо бедно вписана Россия, власть не может быть застрахована от сбоев и кризисов, которые зачастую могут происходить даже не по ее вине. При отсутствии гибкой управляемой демократической системы, экономические кризисы почти неизбежно перерастают в политические.

Поэтому-то оптимальная форма российской государства всегда должна строиться на сочетании компонентов идеократии и демократии.

Дмитрий ВОЛОДИХИН (председатель координационного совета "Лиги консервативной журналистики", кандидат исторических наук, доцент МГУ):

"РОССИИ НУЖНА САМОДЕРЖАВНАЯ МОНАРХИЯ, НЕСКОЛЬКО СМЯГЧЕННАЯ РЯДОМ ПРЕДСТАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ"

РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ VERSUS ЛИБЕРАЛИЗМ
РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ И РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО
РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ И ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ЗАДАЧИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ
РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТАКТИКА
ДУХОВНАЯ ОСНОВА РУССКОГО КОНСЕРВАТИЗМА
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ РУССКОГО КОНСЕРВАТИЗМА

В российском политическом спектре постепенно выкристаллизовывается новое направление, идеологической основой которого является то, что условно можно назвать "русским консерватизмом". Считая эту силу растущей и перспективной и солидаризуясь с соответствующими ценностями и политическими приоритетами, хотел бы, прежде, чем приступать к полемике с Михаилом Красновым и другими либералами, кратко изложить базовые положения русского консерватизма.

В сущности, очевидно, что русский консерватизм вырос на отталкивании от уже существующих маршрутов, проложенных по современной политической карте, постепенно осознавая себя как "четвертый путь", т.е. нечто совершенно самостоятельное, отличное как от коммунизма и либерализма, так и от ряда "густых" националистических организаций, архаичных и неконструктивных, таких, например, как НДПР. Уже в ближайшие месяцы, до конца 2006 года - точно, будет сформирована повестка "политического консерватизма" (термин Бориса Межуева), или, иначе, программное формулирование нового субъекта российской политики.

Вместе с тем, на этом пути есть целый ряд чисто идеологических препятствий. Прежде всего, ясно, что русский консерватизм идет "широким фронтом", подгребая самые разнообразные группы и идеологические концепты, но границы, за которыми происходит очевидное "размывание ядра" идеологии, еще не очерчены четко. Прямых программных высказываний русских консерваторов относительно немного. Отношение к евроамериканскому консерватизму едва прописано. Очевидно отталкивание от "либеральных консерваторов" в духе создателей рейганомики и тэтчеризма; консерваторы-традиционалисты, наподобие Патрика Бьюкенена, вызывают сочувствие, неоконсерваторы (на самом деле, ультрадемократы) спровоцировали противоречивые оценки. Русский консерватизм - "русская вещь", это далеко не реинкарнация тори на территории РФ. Несколько размытыми остаются представления о взаимодействии с Русской Православной Церковью, умеренными националистическими группировками, социал-демократическими организациями, об отношении к наследию дореволюционного отечественного консерватизма и т.п. В данном тексте я попытаюсь дать ответ лишь на некоторые из поставленных вопросов.

Русский консерватизм versus либерализм

По отношению к либерализму русские консерваторы определились достаточно твердо.
Слова "либерализм", "глобализм" и "демократия" вызывают у огромных масс народа и большей части интеллектуалитета не то что бы отторжение на уровне инстинкта, нет, это пройденный этап. Открытое высказывание по поводу того, до какой степени комплекс перечисленных понятий отвратен, становится моветоном: окружающие итак давно всё осознали, так к чему тельник на себе рвать? Всерьез критиковать либерализм сейчас все равно, что браниться по поводу неудачной моды, сшедшей с витрин три года назад… Недавно я видел серьезного политтехнолога, читавшего лидерам лоялистской молодежной организации лекцию на тему: "Почему демократия не так омерзительна, как может показаться". Ему удалось добиться признания обозначенного тезиса, но, боюсь, при этом он выдал версию "чистой демократии" или, иначе говоря, "демократии-в-потенции", которая нынешних "штатных" идеологов демократического лагеря и нынешних практических политиков вряд ли устроит. Конечно, находятся люди, способные вполне серьезно говорить: мол, нельзя же с водой выплескивать и ребенка! Но после полутора десятилетий реализации либеральных проектов на территории России подобное высказывание напоминает пропаганду героина в качестве отличного средства от простуды.

Слово "либерал" приобрело бранный оттенок, поместившись в обличительной лексике где-то между "болваном" и "ворюгой". "Полный либерал" - выдающийся глупец. Если кто-то "олибералился", всем ясно: был честным человеком, а вот прижукнулся, купили его гады. Некоторые, как, например, Александр Елисеев в статье "Срочно требуется либерал", наивно пытаются извлечь из истории дореволюционного либерализма в России нечто полезное для современности. Напрасно: степень дискредитации либерализма такова, что никакое хорошее начинание нельзя сейчас приближать к этому понятию. Протухнет моментально. Что же касается Михаила Краснова, воспевшего в статье "Фатален ли персоналистский режим в России?" преодоление персоналистской организации власти в России во имя торжества демократии, то он выглядит как верующий, коленопреклоненно возносящий гимны сакрализованному объекту культа.

Мне много раз приходилось слышать: "Россия как не знала, так и не знает ни настоящего либерализма, ни настоящей демократии!" А народ видит нечто криминально-кабацкое, путанно-киллерское, хапуг, лжецов и мошенников. Во главе их воинства - совсем уж экспонаты из Кунсткамеры: Чубайс, а прежде того Гайдар… Делается абсолютно адекватный вывод: если настоящие-то либерализм с демократией придут, это ж совсем кранты! И без того обнищали, а там вконец переморят… Подобное "нутряное понимание", наверное, самое правильное. Суть любой идеологии ясна по плодам ее.

Поэтому если и есть в демократии и либерализме нечто полезное, то сейчас пора ему найти новые имена, иначе мало кто пожелает к этой самой пользе подойти вплотную, опасаясь измазаться привычной субстанцией. Какой уж там "новый либерализм", упаси Господь!

В русском социально-политическом обиходе слова "капитализм", "либерализм", "социализм", "глобализм" и т.п. означают несколько иные явления, чем предполагает обиход евроамериканский. Да, у нас это во всех случаях "сниженные варианты". Да, у нас это во всех случаях не только обозначение "идеальных состояний", т.е. чисто теоретических категорий, очищенных от влияния жизни, а и в значительной степени обобщение неудачной практики. Но проблема в сердцевине своей гораздо глубже. Одна из цивилизаций Земли выработала понятийный аппарат для присущей этой цивилизации политической реальности. Он не только плохо подходит для соседей, поскольку у них иная политическая реальность, но и базируется на опыте таких общественных институтов, которые у самих евроамериканцев работали слишком недолгий срок, чтобы делать сколько-нибудь серьезные выводы об их практической пригодности.

Первые значительные политические шаги либерализм начал делать лишь в последней трети XVIII столетия. Глобализму как внятной системе социально-политических и экономических взглядов, и всего-то несколько десятилетий. Для мировой истории это два маленьких мальчика, настырных и злых, но от того ничуть не более опытных. Века через три-четыре можно будет делать выводы о практической пользе либеральных и глобалистских рецептов, а пока судить просто не о чем. Неужто два столетия способны проявить какие-то новые глубокие истины в политике или философии?

Тем более, если учесть, сколь дорого обошелся либеральный опыт его "родным цивилизациям" в рамках евроамериканского сообщества. Сколько революций пережила Франция? Россия с ее двумя просто дитя в этом отношении. Сколько десятилетий протянет Великобритания без колониальной системы, обеспечивавшей все необходимое для метрополии? Тамошние шахтеры и докеры давно поняли, почем фунт лиха. Сколь тяжким бременем легла глыба либерализма на Веймарскую республику, что она поспешила переродиться в Третий Рейх? Истинный либерал всегда свободен в выборе средств давления на соседей… Сколько ненависти вызывают США во всем мире в настоящее время, и как эта ненависть еще отольется американцам? 11 сентября - только начало.

В настоящее время у либерализма нет серьезных аргументов для того, чтобы претендовать на монопольную выработку социально-политической рецептуры.

Русский консерватизм и российское государство

Что представляет собой российская государственность постраспадной эпохи?

При Ельцине она функционировала в основном как механизм легализации имущественных захватов, осуществляемых криминальными предпринимателями, силовиками и номенклатурой. Она позволяла им свободно бороться друг с другом, вплоть до смертоубийств и очевидного попрания законности. Она давала им возможность подавлять любое сопротивление снизу и сама не раз участвовала в этом. Она в вопросах внешней политики (а во многом и внутренней) была насадкой на манипуляторе андроида, включенного на порядок более серьезными зарубежными игроками.

Что такое российская государственность при Путине?

Политическая организация, ничуть не переставшая быть "насадкой на манипуляторе", но управляемая более тонко, чем раньше. Определенный круг олигархических кланов выстроил механизм передаточных шкивов, шестеренок и болтиков, приводящих в движение марионетку центральной власти. Те, кто входит в указанный круг, могут относительно мирными методами выяснять вопросы о разграничении полномочий по управлению марионеткой и получению строго определенных дивидендов по строго определенным каналам. В свою очередь, они, во-первых, отчитываются перед партнерами по бизнесу более высокого статуса; во-вторых, устанавливают правила для всех остальных; в-третьих, "сбрасывают с корабля" тех, кто в круг не вошел, но по предложенным правилам играть не хочет (от живых национально-ориентированных общественных движений до какого-нибудь нувориша Ходорковского).

Что же касается так называемой демократии, то в России она представляет собой чисто антуражный элемент политической системы. Конечно, масс-медия и механизм счета голосов всегда требовали и будут требовать своевременных инвестиций; но это, в конечном итоге, получилось не столь уж дорого. Эффективнее действует угроза отобрать и те крохи, которые падают журналистам, экспертам, политтехнологам и менеджерам-счетчикам с барского стола. Года примерно с 1997-го все наши выборы контролируемы на девять десятых, если не на девяносто пять сотых. Довольно большой круг лиц представляет себе, каковы тарифы на думское кресло, сколько стоит место в Законодательном собрании, определенный пост в администрации. А главное, кому и как дать. Единственный центр власти, сохраняющий реальную силу, а также реальный контроль за основными финансовыми потоками и средствами принуждения - Администрация Президента. Этот орган играет роль закрытого акционерного общества, где представители инвесторов являются "офицерами связи" и координаторами всех политических решений, принимаемых на самом верху. Иными словами, Канцелярия Его императорского Величества в современном варианте. Самодержавие у нас было при императорах, при генсеках, оно осталось и в президентский период. Немножечко подгадили Львов с Керенским, Никита Сергеевич, да единственный президент СССР, но и правили они все относительно недолго. Отличие одно: при государе Николае Павловиче, сделавшем Канцелярию главным управляющим органом в России, она действительно подчинялась центральной власти. А сейчас есть основания говорить о ситуации обратного свойства: скорее, АП управляет центральной властью.

Главный вопрос российской организации власти состоит в том, кто контролирует государя и его ближайших советников. В дореволюционный период - аристократический слой. Сейчас - "акционеры" Администрации Президента РФ.

Плохо ли это?

Ответ не очевиден.

Русский консерватизм и перспективные задачи политической трансформации

Современный демократический выборный парламентаризм - одна из худших систем власти, когда-либо придуманных человечеством. Если бы он в России работал на полную катушку, мы бы до сих пор сидели в болоте им. Бориса Николаевича. Демократический парламентаризм обеспечивает абсолютную власть богатых людей. Поскольку перед урной Иван Иванович Иванов должен выбрать одного из двух и более совершенно незнакомых ему персон, чаще всего в равной степени антипатичных, он опирается на информацию СМИ. Побеждает тот, кто покупает СМИ и готов материально обеспечить "долгое позирование" перед камерами, то есть чрезвычайно дорогостоящую выборную кампанию претендента. Вот и весь сказ.

Нынешнее политическое устройство вводит как главный фактор работы всей системы "административный ресурс". А значит, политическая власть не распределяется по многим рабочим органам системы и не делится между силами, контролирующими медиа-сферу. Она вся сконцентрирована на самом верху и является прерогативой крайне узкого круга лиц: "царь", его приближенные и небольшая группа избранных экспертов. Захват контроля над указанной группой означает либо размещение на этом пятачке чистых ландскнехтов с несколькими "офицерами связи" во главе (современный вариант), либо людей со строго определенными убеждениями: эти сами будут делать все, что нужно. Следовательно, позиция центральной власти не особенно прочна. И она может быть сокрушена незначительным по масштабу верхушечным переворотом. Несколько сотен бойцов и несколько десятков специалистов способны справиться с задачей силовой смены правящей элиты; новая устойчивая олигархическая группировка способна решить эту проблему одними финансовыми методами (не считая полудюжины "случайных" смертей). В этих условиях начинают в гораздо большей степени "играть" не "политтехнологические", а "социологические" факторы. Центральная фигура и ее приближенные могут столкнуться с необходимостью массовой поддержки (какая была у Путина в первые два года первого срока). И, следовательно, потребуется реально удовлетворять чаяния весьма широких секторов населения, уважительно относиться к базовым ценностям большинства. Иными словами, принять политический курс, способный создать у подножия трона круг "сил обороны". Как медийных, так и политических. Это единственный способ придать власти прочность в нынешних условиях.

Что в подобной ситуации составляет платформу русского консерватизма?

Русский консерватизм означает прежде всего полное и безоговорочное расставание с проектом "единого человечества", "мирового правительства" и т.п. Он по сути своей - снятие глобализма с повестки дня. Вариант универсализации православия и русской культуры как базовых ценностей для всего человечества, кажется, никто пока всерьез не предлагал, а прочие варианты глобализации заинтересовать русского консерватора в принципе не способны. Русский консерватизм видит в России, во-первых, территорию самостоятельной цивилизации, новые формы которой сейчас еще пребывают в стадии генезиса; во-вторых, пространство Империи. Под словом "Империя" понимается мультиэтничное государство с ярко выраженным иерархическим устройством, достаточно крупное по территории и мощное в политическом, экономическом, военном и демографическом отношении, чтобы претендовать на ведущую роль в регионе, с развитой системой внутренних силовых структур, с центром, который вырабатывает доминирующую идеологию, устанавливает определенный порядок в ряде вопросов администрирования (транспорт, финансы, суд, важнейшие законы и т.п.), обязательный и равный для всех провинций государства. При этом стратегическая деятельность центра опирается на господствующую культуру, являющуюся плодом исторического творчества "несущей нации". В случае России таковой является русская православная культура.

Чтобы оказаться в стратегическом центре, необходимо принадлежать полю господствующей культуры, при этом не обязательно быть представителем этноса, ее выработавшего. Иными словами, правящую элиту России должны составлять русские по культуре, при этом не обязательно русские по крови. Их конфессионально-культурная принадлежность должна быть прочной, очевидной. Русский консерватор стремится к полной политической, экономической и культурной независимости России (в ситуации перехода к развитым формам Русской Православной цивилизации это может вылиться в умеренный изоляционизм). Он считает необходимым поставить главными приоритетами государственной политики придание первенствующего статуса православию, русской культуре, русскому предпринимательству, а также целому ряду программ по нормализации демографии коренных народов страны и реконструкции отечественной промышленности, технологической сферы, вооруженных сил. Он готов в случае необходимости перейти к мобилизационным средствам развития и пойти на значительное сокращение "прав человека" в их евроамериканском понимании. При Путине значительная часть крупных компаний, в том числе и сырьевых, прошла ренационализацию. Это было сделано, чтобы дать возможность контролирующему олигархическому кругу реализовать материальные активы по неадекватно высоким ценам. Но есть тут и определенное благо: с позиций русского консерватизма государство обязано располагать мощным сектором в экономике, дабы исключить давление на страну как внешних, так и внутренних врагов, а также иметь возможность обеспечить России "прожиточный минимум" (энергетика, транспорт, связь, медийная сфера, сельхозпродукция) при любых условиях. А вот развитие среднего и мелкого бизнеса нуждается в освобождении от избыточной опеки государства, в первую очередь, налоговых органов и милиции. Внешняя задача России на ближайшие десятилетия - геокультурная экспансия (православное миссионерство, прежде всего) и защита интересов нашей диаспоры за рубежом. Усиленный импорт "биоединиц" в рамках "замещающей иммиграции" рассматривается русскими консерваторами как преступная политика, ведущая к подрыву государственной безопасности.

В связи с этим, русский консерватор:

Во-первых, стремится создать в информационно-медийной сфере устойчивый сектор, где традиционные культурные и религиозные ценности, а также интересы народа и страны располагают абсолютным приоритетом;

Во-вторых, поддерживает силы, способные повернуть нашу властную верхушку к политическому курсу, основанному на национальной консервативной идеологии;

В-третьих, отрицает смену правящей элиты революционным способом, в том числе путем организации масштабного вооруженного восстания;

В-четвертых, всеми силами и средствами продвигает близких по духу людей наверх;

В-пятых, если действия государства соответствуют национальным консервативным идеалам и соотносятся с Евангелием, сам готов войти в состав "сил обороны";

В-шестых, он всегда помнит: наступление "реальной демократии", т.е. соревновательной модели власти богатейших кланов над страной резко снизит его возможности на что-то повлиять.

Русский консерватизм: политическая тактика

Конечно, русским консерваторам нужны организации для выхода к власти. Но что это должны быть за организации? По всей видимости, гибриды общественных движений и журналистских клубов. Учитывая, как уже говорилось, совершенно антуражный характер высших выборных органов в России и в первую очередь полную "простроенность" Госдумы под интересы политической верхушки, представляется крайне малоценным делом прорываться к депутатским креслам. Ведь пребывание одного, десяти или даже сорока русских консерваторов в этих самых креслах не даст ни малейшего шанса на решение сколько-нибудь серьезных политических задач. Попадание нескольких представителей русского консерватизма в Госдуму и региональные выборные органы имеет ограниченную ценность: это признак статуирования в качестве самостоятельной политической силы, вот и всё. В целом же, у русских консерваторов на первом плане должны быть другие задачи. Их цель - работа в администрациях любого уровня, вплоть до высшего. Вторая важная цель - постоянная медийная активность, поддержка своих во власти, продуцирование определенного "фона" в информационной сфере.

Общественно-политические организации русских консерваторов, во-первых, ждут удобного момента, а еще лучше - создают удобный момент, для рекрутирования единомышленников в структуры исполнительной власти; во-вторых, всегда готовы в случае нестабильности на самом верху заявить свое право на места в "стратегическом центре"; в-третьих, если центральная власть, не меняясь на персональном уровне, поворачивается лицом к чаяниям национальных консервативных сил, она должна видеть перед собой реально действующие группы, с которыми можно как минимум провести политические консультации или договориться о разработке масштабных программ.

Поэтому идеальная общественная организация русских консерваторов должна напоминать кадрированную военную часть. Штаб, небольшое количество охранных подразделений и политуправление (те же журналисты) находятся в постоянной боевой готовности. Прочие, когда потребуются, могут быть отмобилизованы быстрыми темпами. Партия территориального типа с многочисленными органами, нацеленными на предвыборную работу, не нужна, да и не по зубам… Нелегальные экстремистские группы - совсем из другой сферы. А вот ориентация на своего рода клубы, как на сетевую основу центров консервативной политики - гораздо правильнее и реалистичнее.

Духовная основа русского консерватизма

Духовной основой для русского консерватизма может быть только православие. Все должно быть пронизано им. Любое политическое действие, любое практическое предложение должно проверяться евангельским духом. Если благое пожелание русских консерваторов противоречит заповедям Иисуса Христа, значит где-то была совершена ошибка. Значит необходимо вернуться назад и проанализировать, в чем допущен просчет, кто худо повлиял на общее дело.

И движение к власти, и ее использование суть действия, находящие теоретическое обоснование в концепции теократической симфонии.

По словам современного православного публициста и катехизатора Андрея Кураева, "…Церковь не может отказаться от своей мечты о симфонии, ибо это вопрос о том, может ли остаться внехрамовая жизнь людей вне соотнесения с Евангелием. Идеал симфонии неустраним из православия. Но вопрос - симфонии с кем и с чем. Главный итог размышлений русских философов на эту тему состоит в том, что разговор надо вообще перевести в другую плоскость - не Церковь и государство, а Церковь и общество, Церковь и люди". В статье "Православным пора почувствовать вкус к карьере" он, в частности развивает идею простую, но эффективную. Многое решается духовным настроем, воспитанием. С точки зрения Андрея Кураева, не будет никакой православной России, если из детей не удастся воспитать православных людей, "…которые могли бы, владея всей сложностью современной культуры и техники, сделать ради веры своей, ради народа своего успешную социальную карьеру. Если мы хотим видеть Россию православной, ей нужны православные элиты. Православные депутаты, экономисты, министры, бизнесмены, учителя, журналисты и т.д. Значит, православным людям надо прививать вкус к успеху в жизни, творчеству, карьере".

Совершенно правильная мысль! Лишь постепенное продвижение единомышленников к верхам всех социальных иерархий может создать в России государство-семью, государство, основанное на благодушном и рачительном патернализме! А это означает не только воспитание "вкуса к успеху", но и воспитание чувства духовно-родственного долга: на уровне инстинкта помогать таким же, как ты, поддерживать их повсюду и везде, не ожидая за это никакой благодарности.

Политический идеал русского консерватизма

Допустим, русским консерваторам удастся закрепиться у власти.

Какое государство нужно Русской Православной цивилизации в качестве "программы-максимум"? Иными словами, какова оптимальная форма государственности, если отрешиться от возможностей "достроить" и "отладить" современную российскую государственную машину?

В этом вопросе можно сделать лишь несколько "этюдных" мазков. Он требует серьезной разработки. И автор этих строк сожалеет, что консервативный лагерь может в настоящее время опереться лишь на старые идеи, высказанные Леонтьевым, Тихомировым, Солоневичем.

Приходится изложить частное мнение, а не четкую общую платформу.

Автор этих строк надеется, что желаемый "градус христианства" в политической жизни Русской православной цивилизации ему удалось показать в статье "Цивилизация второй чаши". Собственно, на любом уровне политической власти никакое серьезное дело не должно решаться без советования с духовными властями, без благословения патриарха, епископа, иерея… Соответственно, Русская Православная Церковь обретает конституционно утвержденные права первенствующего конфессионального учреждения в стране, а православие - первенствующей конфессии. Это означает крупные преференции в области образования, в медийной, да и в культурной сфере, а также возможность обращения к верховной власти с законодательной инициативой минуя выборные учреждения. В хозяйственном и финансовом отношении Церковь выступает как самостоятельный независимый субъект российской экономики.

Вопрос спорный, но обсуждаемый - предоставления "второго ранга" исламу и буддизму, также с определенными льготами и закрепленными в Конституции правами. Во всех трех случаях предполагается ввести в бюджет статьи расходов на магистральные нужды конфессий.

Ярослав Бутаков в эссе "Новое иосифлянство" высказал сходные идеи относительно политического положения Церкви: "Итак, в иосифлянской модели Церковь - независимый общественно-политический институт, деятельно и равноправно сотрудничающий с государством в деле утверждения Правды Божьей на земле. Между государством и Церковью есть разделение функций, но нет приниженного положения ни одной из сторон..." При этом во времена Ивана III, когда св. Иосиф Волоцкий формулировал важнейшие принципы русской версии "симфонии", никого не могло удивить безраздельное руководство Церкви в духовных вопросах. Такова одна из аксиом раннего иосифлянства. "Когда Иосиф призывал великого князя казнить еретиков, он упирал на то, что государь обязан это делать, и обязан как раз потому, что это велит ему Церковь" -- пишет Ярослав Бутаков. Возврат к подобным формам симфонии сейчас вряд ли возможен. Однако значительное усиление Церкви в политике и культуре - требование для русского консерватора самоочевидное.

Теперь о государственном строе. Суверенитет и право на осуществление всех властных полномочий исходят из сакрального источника, а не из идей о "делегировании полномочий" народом своему избраннику (избранникам). На власть нужна санкция Высшего Судии. Большинство русских консерваторов считает монархический принцип более эффективным и более соответствующим духу Священного Писания, нежели республиканский. Соответственно, форма организации власти должна быть максимально персоналистичной - самодержавная монархия, несколько смягченная рядом представительных учреждений. Она ограничивается также принципом гражданского неповиновения государству, если оно идет против веры; этот принцип изложен в современной социальной концепции Русской Православной церкви. Два мирных метода перехода к монархическому устройству власти от нынешнего государственного строя таковы: референдум и последующее венчание на царство или просто венчание на царство уже избранного народом президента. Революционный захват власти, как уже говорилось, неприемлем. Очевидно, исключительно важным становится в этой системе принцип престолонаследия. Он должен определяться не только традицией "крови", но и более сложными соображениями (например, способностью монарха отправлять свои обязанности, его возрастом, физическим и душевным здоровьем, вероисповеданием). Поэтому уместно использование мобильной и динамичной византийской системы, уходящей корнями в позднеримские политические устои. Это означает введение соправительства. Попросту говоря, монарх-"август" сидит в Москве, в то время как его соправители-"кесари" могут осуществлять правление крупными региональными единицами, например, совокупностью дальневосточных регионов России. При этом они ограничены во власти правами и первенством "августа", а также тем, что территории для осуществления власти "кесарями" формируются ситуативно, по мере надобности; они не имеют постоянных органов власти. При кончине "августа" у него всегда есть живой дееспособный преемник - "кесарь".

Принцип парламентарной демократии вместе с принципом "сдержек и противовесов" навсегда уходит из высших эшелонов политической организации страны. На местах остаются назначаемые из центра "губернаторы", т.е. те же "воеводы" (как это и было установлено при Путине), а власть выборных органов резко сокращается. Для нее достаточно будет границ, предложенных еще в проекте министра внутренних дел Н.П.Игнатьева. Это значит: Госдума и заксобрания становятся законосовещательными органами. Их функции приравниваются к функциям земских соборов: консультирование стратегического центра во главе с монархом и выдвижение законопроектов. То же самое происходит на региональном уровне во всех нынешних субъектах федерации. Собственно, федерализму приходит конец. Он уступает место унитаризму.

Зато на локальном уровне государственное чиновничество, судейские люди и органы внутренних дел уступают большую часть своей власти институтам самоуправления. Причем нынешний районный уровень - слишком крупный, слишком неудобный для решения простейших задач, хотя бы жилищно-коммунальных. Первичные властные ячейки должны быть сформированы на уровне более мелком, чем современный мегаполисный микрорайон (в идеале - до 1000 жителей для города и до 300 жителей для сельской местности). Здесь все знают всех, здесь ясно видны нужды общины и здесь могут быть использованы разные формы самоорганизации народа, в том числе выдвижение старост (исполнительная власть), "голов" (с полномочиями шерифского характера - о чем неоднократно высказывался П.Данилин), и "сотских" для управления народным ополчением (необходимость его формирования обоснована М.Ремизовым). От этих локальных структур должно выбираются должностные лица на районный уровень, а там - на муниципальный. Здесь они будут делить власть с "воеводой" пониже рангом, чем региональный. Таким образом, если на высших уровнях власти демократия будет в значительной степени урезана, то на нижних установится господство чистой, беспримесной демократии. Как в эллинских полисах.

Автор этих строк сознает, что его предложения идут вразрез со всей политической философией евроамериканского мира со времен эпохи Просвещения. Так и бес с ней.

Максим АРТЕМЬЕВ

Приступить к конституционной реформе

Получив предложение от редакции сайта Либерал.ру принять участие в дискуссии "РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА " я предварительно прочитал материалы представленные и опубликованные другими участниками дискуссии, а именно Борисом Межуевым и Дмитрием Володихиным. В этом смысле мое положение более выгодное, поскольку я имею возможность не просто высказываться на предложенную тему, но и уже дискутировать. К тому же большой концептуальностью и содержательностью, побуждающими высказываться, отличается текст Михаила Краснова "Фатален ли персоналистский режим в России?" и последовавшие за ним отклики.

Итак, судя по тому, как разворачивается спор можно сказать, что в нем главным стало обсуждение взаимосвязи российской государственности и персонализма. Именно в таком ракурсе, идет дискуссия - реально ли создать прочные государственные институты, не завязанные на конкретную личность или должность? Одновременно, дискуссия идет и о судьбе демократии, ибо всякий спор, подобный нынешнему, выходит на главное - приемлемо ли для России народное самоуправление?

"Крепкая власть" стала главным требованием населения в 90-е, и пока нет предпосылок к чему-то иному. Людей не интересуют вопросы разделения властей, четкого разграничения полномочий и т.д. Они ждут от государства конкретной помощи, его вмешательства пусть даже в самые ничтожные их проблемы.

При таком состоянии умов всякая дискуссия, подобная нынешней, конечно, носит умозрительный, далекий от жизни, академический характер. Ясно, что под лозунгом "Больше демократии" или "Нет персоналистскому режиму" много народа не соберешь. В этом смысле я согласен с Дмитрием Володихиным, что самые слова "либерализм", "демократия" оказались скомпрометированными в общественном сознании.

Но вот что любопытно. Сами власти предержащие (или же, вариант "Сама власть предержащая…") никогда от той же демократии не отказывались и не отказываются. Напротив, почти в каждой значимой речи президент подчеркивает приверженность демократическим ценностям. В своей повседневной жизни население давно уже демонстрирует готовность жить по либеральным принципам - платить за "бесплатные" услуги, требовать максимум сервиса от продавца, надеяться только на себя.

Современная Россия представляет собой в известном смысле странное образование - демократию без демократов и либерализм без либералов. От того, что понятия эти оказались скомпрометированными, мало что изменилось. Курс правительства - назначаемого и формируемого президентом, вполне либеральный в социальной и экономической политике. Конституция - демократическая, как не крути, (кто не согласен - обратитесь к Шейнису) не меняется, и слова о приверженности ее принципам в Кремле не утихают. Другое дело - реальные дела его хозяев, но сейчас мы не о них. Итак, никакой внятной альтернативы демократическому и либеральному курсу никто еще внятно не предложил.

Речь может идти (и идет) о его неприятии, но как только дело доходит до формулирования - чего же хотят его противники? - начинается сумятица. Иностранцы, приезжающие в Россию, подмечают это сразу. За лозунгом "мы - не Запад" не следует уточнение - а кто же мы? Как только начинаешь детально задавать вопросы - с чем собственно, не согласны оппоненты демократического государственного устройства, выясняется, что по каждому пункту в отдельности они возражений не имеют.

Их неприятие эмоционально, а не рационально. В его основе - всяческие комплексы по поводу явного превосходства Запада во всех сферах, страх перед "чужим", страх перед потерей идентичности. Самым главным недочетом реформаторов 90-х, я бы назвал, с позиций сегодняшнего дня, недоучет того, как много значило для бывших советских людей чувство принадлежности к великой державе, безотносительно того, что конкретно им это давало. Человек действительно мог жить в убогом жилье, получать ничтожное жалованье, но гордиться сопричастностью к полетам в космос, или тем, что его страна - одна шестая суши. Лишившись иллюзий, "хомо постсоветикус" озлобился на весь мир, пытаясь отрицать все, что идет извне.

И в первую очередь отрицается пресловутая демократия-дерьмократия. Но поскольку взамен ничего не выдвигается, мы имеем то, что имеем - непонятное образование - вроде бы демократическое, но без демократов, вроде бы не империю, но мечтающую вновь стать ей.

На этот хаос в умах ложится нелегкий груз тысячелетней российской истории. Кто-то полагает, что она дает нам повод для оптимизма и наполняет гордостью за "особый путь", кто-то, напротив, считает, что в ней не содержится ничего утешительного, а лишь грустная повесть о несвободе.

Ни в коей мере не соглашаясь с тезисом иных либералов о том, что СССР есть продолжение Российской империи (вся суть его была противоположна монархии Романовых), я в то же время не соглашусь и с Солженицыным, что никакие черты дореволюционного устройства не влияли негативным образом на судьбу России в XX веке.

Позволю процитировать себе Льва Лосева:

"Понимаю - яром, голодуха,
тыщу лет демократии нет…"

В этих словах безусловно, отображены реальные противоречия истории. Действительно, "и живительной чистой латыни мимо нас протекала река". Ведь латынь несла с собой не только католицизм, но и римское право, развитую теологию с упором на личность. Византия же передала нам не Платона и Гомера, а принцип безраздельной власти государя вкупе с интригами.

Дальше хуже, монархия строилась в России не только как абсолютистская, но и самодержавная, крепостничество дожило у нас до 1861 года. Конечно, рабство негров было отменено еще позже, но оно сосуществовало с развитым правовым государством, с проработанными федерализмом и конституцией. Само существование рабства, как это не парадоксально звучит, было следствием демократии - большинство жителей южных штатов выступали за него и никакой суд, никакой президент ничего поделать с этим не могли. Точно также в США сохраняется до сих пор смертная казнь - именно вследствие демократических принципов. Существует консенсус в обществе по ее поводу, и никакие гуманисты-одиночки не в силах ее отменить как в Европе. Ни один политик в Америке не рискнет действовать против общественного мнения.

Правосознания в России не существовало и потому большевикам так легко оказалось захватить и удерживать власть. А ничтожное просвещенное меньшинство было поражено революционным нигилизмом. Потому движение государства и общества в 17-м году от Февраля до Октября было движением к катастрофе.

Сравнивая дооктябрьский и послеоктябрьский периоды истории государства, можно сказать, что до революции государство было органичным (то есть сформировавшееся естественным путем, не навязанное извне), но "плохим", а после - и "плохим" и "неорганичным". Так что крах построения современного государства после августа 91-го во многом объясняется (но не извиняется!) "дурной наследственностью". Ни элиты, ни массы не желали терпеть во имя непонятной западной модели устройства, что отличало их от Прибалтики и Восточной Европы.

Малоизмененная советская государственность была наложена на рыночную и некоммунистическую действительность. Если и был какой-то консенсус в обществе, то он заключался именно в этом. Перемалывающий всех и вся аппарат правительства остался прежний (см. любопытные воспоминания Валерия Воронцова), облисполкомы с прививкой людей из обкомов составили ядро областных администраций, райисполкомы - районных администраций.

Нетронутыми являются прокуратура, правоохранительные органы, судейский корпус. Не было даже осознания необходимости что-либо всерьез менять. По ходу дела возникали новые органы - фонды и комитеты имущества, налоговые инспекция и полиция, но функционировали они на прежних принципах. Принятая конституция оказалась конституцией персоналисткого режима, что прекрасно показал Михаил Краснов. Формально отменив советскую власть, она ничего не изменила по существу, не сформировала новое правосознание.

Несовершенство нынешней ситуации понимают все - и левые и правые. Но в условиях российской действительности рецепты лечения предлагаются более чем своеобразные. Для большинства "большое государство" - фетиш, значение которого даже не нужно разъяснять. "Нормальный" европейский вариант государственного строительства даже не обсуждается. Упования на то, что с бюрократией и коррупцией можно справиться бюрократическими средствами, несмотря на всю их тысячу раз доказанную неэффективность, по-прежнему сильны.

Опять-таки, трезвых объяснений - почему необходимо иметь раздутое государство, никогда не показавшее свою полезность рядовому человеку, не дается, а предлагается принимать это на веру - "в России по-другому нельзя".

Государственники видят, что, несмотря на все усиление исполнительной власти, желаемых изменений не происходит, и пытаются дать тому свои объяснения. Признать прямо, что они ошибаются, и никакой государь не спасет и не поможет, им никак нельзя. Отсюда выдвигаются концепции либо фатального и неизбежного отличия России от Запада, при котором у нас никогда не будет как "у них" - см. Андрея Паршева и иные варианты неославянофильства. Либо предлагается - как в тексте Д.Володихина взять еще правее - вплоть до восстановления самодержавной монархии.

Понятно, что никто и никогда в наше время не сможет реально установить абсолютную царскую власть. Так что этот спор носит чисто умозрительный характер. Тем не менее, на паре предложений Володихина мы остановимся, поскольку они носят вполне конкретный характер, и выдвигались другими авторами уже не раз. Во-первых, избрание депутатов и властей на микроуровне. По мысли Володихина именно так можно в России развить низовую демократию, поделив общество на первичные ячейки - "в идеале - до 1000 жителей для города и до 300 жителей для сельской местности. Здесь все знают всех, здесь ясно видны нужды общины и здесь могут быть использованы разные формы самоорганизации народа…" Но в том и дело, что в городе, люди живущие в больших домах, не знают друг друга совершенно! Житель шестнадцатиэтажки понятия не имеет чем занимается и как характеризуется его сосед по подъезду со второго этажа. Да и соседей по лестничной площадке мы часто знаем совершенно поверхностно. Наш дом - это место ночного пребывания, а большая часть нашей активности проходит в других местах - там мы работаем, отдыхаем, социализируемся. Наивная утопия в народническом духе разбивается при соприкосновении с житейскими реалиями.

Еще Володихин предлагает перейти к унитаризму от федерализма. Опять-таки, предложение популярное и не новое, но как его осуществить, даже если кто-то возьмется за это всерьез? Как Татарстан и Бурятия, Чечня и Коми поступятся своей автономией? Вытекающее отсюда же предложение о православной монархии наталкивается на это же препятствие. Как быть тогда с мусульманами и буддистами, с атеистами и язычниками? Официально объявить их неполноправными гражданами?

Все это доказывает, на наш взгляд, что серьезной альтернативы светскому государству, учитывающему многонациональный, многоконфессиональный, урбанистический характер российского общества, нет. Можно спорить о том какая республика нам нужна - президентская, парламентская, президентско-парламентская, но не о монархии или иной утопии.

В современном мире сильная президентская власть - редкость, и свойственна, скорее, развивающимся странам. США почти единственное исключение на Западе. В этом смысле Россия скорее соответствует латиноамериканским странам - Мексике, Бразилии, Аргентине, Чили, которым примерно равна по уровню экономического развития.

В принципе против сильной президентуры особых возражений нет, учитывая переходный характер нашего общества, отсутствие устоявшихся и общепринятых воззрений на то, чем должна являться Россия. Но, во-первых, как показал Михаил Краснов, у нас гиперпрезидентская республика, наделяющая главу государства совершенно исключительными полномочиями, без системы сдержек и противовесов. Во-вторых, у нас есть то, чего совершенно нет в Латинской Америке, а именно - трусливо-конформистский правящий класс, априори не способный на возражение или отстаивание собственного мнения, в лучшем случае, идущий по пути непубличных консультаций для решения противоречий.

Это замечательно показал корреспондент "Фокуса" Борис Райтшустер, обращаясь к немецким читателям: Райтшустер предлагает немецкому читателю представить себе телевизионный выпуск новостей, который бы звучал примерно так. Федеральный канцлер Германии Герхард Шредер отправился из Берлина на отдых в Нижнюю Саксонию. В Ганновере его радушно встретил премьер-министр Нижней Саксонии. Затем Герхард Шредер провел совещание с представителями местных органов власти и посетил молочную ферму… (Камера показывает, как канцлер гладит корову и, слушая главного зоотехника, задумчиво перебирает комбикорм).

Следующий сюжет. Перед отъездом в отпуск Герхард Шредер принял в своей резиденции в Берлине министра финансов Германии Айхеля. Камера показывает стоящего навытяжку перед канцлером Айхеля. Затем крупным планом Шредер, который говорит: "Я слышал, что у вас проблемы с финансами. Это плохо! Вы должны все сделать для того, чтобы люди вовремя получали зарплаты и пенсии!" Министр финансов в ответ: "Мы немедленно примем все меры!"

Самая ужасная ирония заключается в том, что такое непредставимо не только в Германии, но и в Бразилии или Аргентине. Ни в Мехико, ни в Буэнос-Айресе уходящий президент не знает - кто станет его преемником, и не способен для этого мобилизовывать все чиновничество и бизнес-элиту как в России. В этих странах много независимых центров влияния, ведущих свою игру - оппозиционные партии, крупные капиталисты, профсоюзы, церковь, региональные кланы и т.д. Когда их нет, надо помочь их становлению, создать условия для нормальной конкуренции.

Представляется, что для построения современного государства в России следовало бы предпринять следующие шаги. Во-первых, отменить все законодательные новации нынешней власти, продиктованные ее паранойей и желанием контролировать всех и вся. А именно - вернуть Совету Федерации его более-менее избираемый характер. Отменить формирование Счетной палаты президентом. Отменить назначение губернаторов. Вернуться таким образом к конституции 1993-го года, так сказать, в ее чистом виде.

Во-вторых, заняться конституционным реформированием путем либо внесения поправок, либо принятия новой конституции. Основной упор сделать на создании четкого баланса властей. А именно - придать парламенту большие полномочия (создание следственных комиссий, право на одобрение назначения каждого министра в отдельности, запретить исполнительной власти самостоятельно создавать и ликвидировать министерства и ведомства, а делать это только с согласия парламента, путем соответствующих законов). Сделать Счетную палату либо органом контроля парламента, либо совершенно независимым органом, в любом случае вывести ее из под подчинения президенту.

Либо отменить пост премьер-министра, возложив всю ответственность за правительственную политику на президента, либо формировать правительство по результатам парламентских выборов. Не сохранять нынешнюю межеумочную ситуацию, когда премьер по сути дела второстепенный чиновник при президенте.

Реформировать прокуратуру и правоохранительные органы, путем создания Следственного комитета. Не допускать дублирования следствия как сегодня. Оставить за прокуратурой лишь функцию поддержки обвинения, для чего включить прокуратуру в состав Минюста.

Расширить полномочия региональных властей в области здравоохранения, образования, поддержания общественного порядка. Одновременно ввести полномочия губернаторов в строго очерченные рамки. Сделать часть высших должностей в регионах избираемыми - по примеру США (в любом американском штате избираются не только губернатор и вице-губернатор (последние могут в некоторых штатах выбираться независимо друг от губернатора, так что один является представителем демократов, а другой - республиканцев), но и главный аудитор штата, казначей и прокурор; обычно избираемы руководители образования штата, города, графства; в иных штатах избираются до двадцати высших чиновников. Для России, приученной к самодурству и неразделенности власти, подобный опыт был бы особенно полезен). Обязательно создать реально независимые органы аудита.

Запретить государству (и на федеральном, и на региональном и на муниципальном ровнях) быть учредителем СМИ. Либо создать общественные (парламентские) комитеты по контролю за деятельностью принадлежащих государству ТВ, радио и печатных органов. Передать им подбор и назначение руководящих кадров, контроль за редакционной политикой.

Михаил ЮРЬЕВ (предприниматель-инвестор):

"ЕСТЕСТВЕННЫМ ДЛЯ РУССКИХ ВАРИАНТОМ ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА
ЯВЛЯЕТСЯ СМЕСЬ ИДЕОКРАТИИ И ИМПЕРСКОГО ПАТЕРНАЛИЗМА"

ТРИ МОДЕЛИ ГОСУДАРСТВА
ЛОГИКА И ВЕКТОР САМОПРЕОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
ЗАВЕРШЕНИЕ ПЕРИОДА ГЛОБАЛЬНОГО ПЕРЕМИРИЯ
ЗАДАЧИ ДЛЯ РОССИИ НА ПРЕДСТОЯЩИЙ ПЕРИОД
ИМПЕРИЯ, ЕЕ ПРИРОДА И ЕЕ ЦЕЛИ
ОБ ИСТОКАХ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТРАДИЦИИ
О СМЫСЛАХ И ЦЕЛЯХ В НАШИХ НОВЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
ГЕОПОЛИТИКА ЭПОХИ ГЛОБАЛЬНЫХ ВОЙН
К ВОПРОСУ О СУДЬБЕ МИРОВОГО РЫНКА
О ПРИЧИНАХ И МЕХАНИЗМАХ ПРЕДСТОЯЩЕЙ ТРАНСФОРМАЦИИ МИРОПОРЯДКА
О ПОЛЬЗЕ ПРИОБЩЕНИЯ К ЛИБЕРАЛИЗМУ
РОССИЯ НУЖДАЕТСЯ В НОВОМ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАНИИ

Прежде чем приступить к обсуждению поставленных Михаилом Красновым вопросов относительно эффективности и жизнеспособности сформировавшейся в современной России политической и правовой системы мне хотелось бы сформулировать обсуждаемую проблему несколько шире: в какой мере существующая модель государства решает и вообще в состоянии решать перспективные задачи России? Я хотел бы поговорить о роли государства в России, причем не только того, что сформировалось к сегодняшнему дню, но и традиционных моделей российской государственности, их влиянии на процессы нашего самопреобразования.

Три модели государства

Я исхожу из существования трех основных идеальных ролевых моделей государства, имея в виду государство в узком смысле, прежде всего как государственную власть.

Первая, традиционная модель государства рассматривает его в качестве института, поддерживающего в данном социуме жизненный строй и порядок, угодные Богу или богам и, в свою очередь, опосредующего благорасположение небес к обществу.

В рамках второй модели государство - это главный мотор развития и механизм реализации всех стратегических задач данного народа, данной страны. Государство здесь - основной институт, обеспечивающий и постановку целей общества, и их последующую реализацию, которая может осуществляться либо непосредственно самим государством, либо другими стимулируемыми и поощряемыми им субъектами.

Наконец, третья, либеральная модель государства; в предельном случае - пресловутая модель "ночного сторожа". В данном случае государство выступает в качестве института, который общество "вычленяет" из самого себя как особую политическую надстройку, призванную обеспечивать общественное благополучие и самосохранение и исключительно в этих функциональных границах наделяемую обществом мандатом на осуществление легитимного насилия над собственными членами.

Эта третья модель устами государства говорит обществу: "Вы сами решаете, как вам жить; я лишь наблюдаю за порядком, за исполнением установленных вами правил игры". С позиции второй модели видение государством собственной роли иное: "Я работаю для вашего блага и лучше вас знаю, что вам нужно и как этого следует добиваться". Наконец, в рамках первой модели государству вообще глубоко наплевать на интересы общества; оно судит так: "Я руководствуюсь высшими интересами, а нравится вам или нет и идет ли вам на пользу то, что я делаю, меня не заботит".

Исходя из такой классификации, нынешнее российское государство следует характеризовать как гибрид, сочетающий элементы второй и третьей модели, причем гибрид, на мой взгляд, абсолютно нежизнеспособный. Я не утверждаю, что гибриды всегда нежизнеспособны, но вот этот сформировавшийся в последние годы гибрид совершенно нежизнеспособен.

Поэтому самоизменение сегодняшнего российского государства неизбежно. Поскольку мы уже определили состояние этого государства как состояние неустойчивой гибридности, то, подобно находящемуся в неустойчивом равновесии шарику на вершине параболы, оно непременно самопреобразуется либо в одном, либо в другом направлении. Иными словами, вероятность его самопреобразования - величина, близкая к 100%. Неустойчивое равновесие тем и характеризуется, что даже небольшое давление выводит систему из равновесия. А такого рода небольшое давление есть всегда, причем это могут быть одновременно и процессы внутри самого государства, и давление внешних обстоятельств.

Логика и вектор самопреобразования российского государства

Каким же образом самопреобразование будет происходить?

Во-первых, оно уже происходит. Состояние максимальной неустойчивости постсоветского гибрида либерального и патерналистского типов государственности было достигнуто еще в период позднего Ельцина. Именно с той поры начались и преобразования этого государства. При определенном раскладе они могли бы осуществляться и в направлении либеральной модели. Я отнюдь не отношу себя к числу тех, кто говорит, что такое невозможно в принципе. Но у меня есть сомнения, что это реализуемо в краткосрочной перспективе, что либерализм способен прижиться в России в кратчайшие сроки. Впрочем, это тема отдельного разговора.

Итак, во что же тогда преобразуется российское государство?

Оно преобразуется в направлении идеального типа второй модели, только идеал этот - где-то в самом конце пути, на который указывает нам вектор преобразования, и пока что мы продвинулись не так уж далеко. Потенциал самопреобразования, которым сегодня располагает Россия, формируется как под давлением обстоятельств (и внешних по отношению к стране в целом, и внутренних по отношению к стране, но внешних по отношению к властной структуре), так и в результате процессов, происходящих внутри самой власти. Это только кажется, что сегодня самая большая проблема людей, сидящих во власти, - куда девать бюджетные деньги. Вроде бы смертельно опасных врагов нет, латентная военно-террористическая угроза - этот бич современного мира, вроде ожирения, - висит над нами не больше, чем над другими. В стране все, казалось бы, стабильно. И тем не менее есть нарастающее - даже в недрах самих властных структур России - ощущение того, что созданная конструкция государства никуда не годится и нуждается в срочной трансформации.

Люди, находящиеся у власти, отнюдь не являются идиотами. Они озадачены ровно теми же вопросами, которые беспокоят участников нашей дискуссии. И многие из них ничуть не хуже ориентируются в происходящем и имеют ничуть не меньшую широту видения ситуации, чем мы, обладая к тому же намного большей информацией. Они ясно видят нежизнеспособность сформировавшейся модели государства, точнее, отсутствие в ее основе всякой последовательности и системности. Проще говоря, они видят, что нет никакой особой модели, а есть просто некое межеумочное состояние конфликтного сосуществования элементов двух различных моделей. Эта псевдомодель лишена и идейной, и логической цельности. У каждой из ее составляющих есть свои плюсы и свои минусы. Но то, что мы сегодня имеем, объединяет исключительно минусы и не объединяет ни одного из плюсов. Именно поэтому я и называю ее межеумочной. В отличие от цельной модели, которая одним очень нравится, а другим очень не нравится, наша нынешняя псевдомодель не нравится всем; может быть, не так сильно, но зато всем. Мнения и оценки участников дискуссии - еще одно тому подтверждение.

Правда, в краткосрочной перспективе нет никаких серьезных поводов к озабоченности, что порождает, возможно, у некоторых людей во власти соблазн сказать себе: "Жизнь удалась". Тем более, что в логике модели либеральной демократии горизонт планирования принципиально ограничен восьмью-десятью годами. Кроме того, власть в России сегодня неоднородна, а отсутствие единомыслия - это плюс с точки зрения либеральной модели (с точки зрения второй модели - это минус). И по крайней мере часть экономического крыла власти, состоящая из людей, имеющих достаточно большой вес, поддалась этому соблазну беспроблемности развития, полагая, что в экономике вообще не надо делать ничего, кроме как следить за порядком. Я не говорю, естественно, что они бездельничают. Они работают, но исключительно в реактивном порядке: возникла проблема, они ее решают. Но не планируют даже на три месяца вперед, не то что стратегически. Вся их экономическая и финансовая политика в основном проводится по принципу "от добра добра не ищут". Или по принципу "испортить легко, а улучшится ли, неизвестно". И в подобном подходе, как ни странно, есть свой практический резон.

Возвращаясь же к вопросу о векторе преобразования, можно сказать следующее. Тактически у нас возможно движение и к третьей модели по сценариям тех участников дискуссии, которые ориентированы на либеральную демократию. Однако стратегически возникновение в недрах российской властной структуры ориентации на вторую модель вполне закономерно и обусловлено давлением жестких обстоятельств. Более того, сегодня основной вектор преобразований, в чем у меня нет особых сомнений, сориентирован именно в направлении второй модели с элементами первой, но никак не третьей.

Почему я так считаю? Прежде всего потому, что третья (либеральная) модель вообще имеет очень ограниченную историческую применимость. Она хороша, когда у общества в целом нет серьезных внешних угроз. Она хороша в отсутствие войн или когда войны виртуальны, как у США с Ираком. И даже как у Великобритании с Гитлером, т.е. когда войны "ненастоящие" и не грозят впрямую выживанию нации. Вообще, при всей чудовищности войн ХХ столетия их протяженность в масштабе века невелика. В старину совокупная длительность войн бывала, зачастую, существенно большей. И если под историей понимать не последние сто лет, как многим сейчас свойственно, а всю писаную историю человечества, то при таком историческом сопоставлении масштаб и уровень внешних угроз странам Запада в XX веке следует оценить как относительно небольшой. Особенно это относится к США, с учетом их мощи и географического положения.

Впрочем, у нас сейчас тоже мало внешних угроз. Войн нет и не предвидится. Наши высшие должностные лица говорят абсолютно искренне и абсолютно правильно: мы военную реформу делаем медленно не потому, что у нас денег нет, но потому, что на нас никто нападать не собирается, что истинная правда.

Но так будет не всегда.

Завершение периода глобального перемирия

Сегодняшний относительно мирный период вовсе не означает, что человечество достигло эпохи всеобщего братства и вошло во второй золотой век. Нет, просто сейчас такое время. Подобные периоды в мировой истории бывали и раньше. Но сегодня человечество приближается к временным границам мирного периода. А границы эти являются одновременно пределами применимости третьей (либеральной) модели государства. При выходе за них она становится вообще ни для кого не приемлемой. Я думаю, что XXI век не будет повторением двух предшествующих. С точки зрения угроз миру и глобальной стабильности он будет существенно жестче и XX, и даже XIX веков.

Некая передышка, которую получил весь развитый мир в XIX - XX вв., быстро подходит к концу. Неприменимость же третьей (либеральной) модели за ее пределами связана прежде всего с тем, что либеральное государство принципиально не умеет осуществлять тотальную мобилизацию общества.

Гражданское общество вообще-то может подвергнуть себя мобилизации. Только тогда оно не будет уже гражданским обществом. В какой именно момент этого самоизменения оно перестанет быть тождественным самому себе, - вопрос философский. Но когда весь мир войдет в жесткую эпоху войн и конфликтов, повсеместно начнут формироваться механизмы изменения либеральной сути господствующей сегодня третьей модели. В Америке это можно наблюдать уже сегодня, особенно в ее внешнеполитической риторике. Может быть, в силу того, что американцам как нации свойственна крайняя простота: что у трезвого на уме, то у американцев на языке. Процесс изменений активно пошел у них после 11.09.2001. Жалко, конечно, что три с половиной тысячи человек погибло, но при 300 млн. населения как-то трудно счесть это каким-то особым ударом, особой угрозой, адекватной последовавшим переменам в их государственной политике. Тем не менее, с того момента они действуют строго по вектору грядущих глобальных перемен. Только, на мой взгляд, немного забегают вперед; впрочем, скорее всего потому, что, как обычно, раньше других улавливают веяния времени. Иными словами, американцы сегодня тоже склоняются ко второй модели с элементами первой, с элементами мессианства.

Задачи для России на предстоящий период

Все, что касается пределов применимости либеральной модели государства в XXI веке, относится и к России. Но, кроме этого, в случае России следует учитывать и ряд дополнительных обстоятельств, которые не действуют в случае других стран, в частности, западных. Во-первых, в повестке дня сегодняшней российской политики опять стоит традиционная, увы, задача - догнать и, по возможности, перегнать Запад. По крайней мере, догнать. В результате катаклизмов 90-х годов мы сильно отстали, и теперь нам надо наверстывать упущенное, т.е., выражаясь наукообразно, приводить свое экономическое и технологическое положение в соответствие с геополитическими претензиями. Необходимо восстанавливать нарушенный военно-политический баланс и существовавшее прежде статус-кво, а главное - восстанавливать привычные для нас представления о достойном месте нашей страны в общем миропорядке, отказываться от которых наш народ (не говоря уже о власти) не хочет и к пересмотру которых совершенно не готов.

Наверстывание возникшего отставания само по себе является весьма сложной задачей, которую государство третьего типа не способно быстро выполнять. Это -второе обстоятельство, которое необходимо учитывать в нашем случае. Отсюда не следует, что в либеральных государствах не бывает достаточно длинных затяжных периодов роста, в том числе приводящих к изменению общемирового баланса. К примеру, Америка после обретения независимости была отсталой окраиной, а к 1896 году вышла на первое место в мире, обогнав Германию и Британскую империю по ВВП, причем явно не за счет управляющей роли государства. Его роль в экономике в те времена была ничтожной - годовой федеральный бюджет 1900-х годов составлял лишь несколько миллионов долларов. Доллар тогда был дороже, но все равно сумма очень незначительная. На этот беспрецедентный рывок Америке потребовалось сто лет. Но осуществить подобное за 20 или 30 лет, а тем более за пять, вряд ли реалистично. Та же Япония успешно решала такого рода задачу после Второй мировой войны именно потому, что не обладала еще государством третьего типа.

Есть и еще одно обстоятельство, на мой взгляд, самое важное. В России в массовом сознании устойчиво сохраняется представление о государстве как о своего роде функциональном антиподе пресловутого "ночного сторожа", как о своеобразном сакральном центре в жизни нации. Персонифицирующий государство лидер, независимо от его происхождения, царь ли это, помазанник Божий, или избранный всенародно президент, обретает сакральную харизму, а представление о его особой миссии является частью национальной идеи, существующей без всяких предписаний, подобных указанию президента Ельцина на ее разработку.

Наше тяготение к твердой руке, если использовать традиционную терминологию, обусловлено не столько хаосом в нашей общественной жизни, сколько глубоко укорененной внутренней потребностью русских людей. То, что происходит у нас в течение нескольких последних лет, является довольно редким историческим феноменом, когда сильное и все нарастающее стремление к усилению государства наблюдается на фоне нормализации всех сторон жизни и резкого роста материального благосостояния. Есть один параметр, по которому уровень личного благосостояния определяется максимально достоверно, и его практически невозможно сфальсифицировать. Это - уровень розничного товарооборота, который в России в сопоставимых ценах вырос за пять лет в четыре раза. Комментарии, как говорится, излишни.

Я отнюдь не разделяю мнение об уникальности русского пути и очень не люблю полуюродские заклинания на данную тему. Не думаю, что у нас какой-то особый путь. К примеру, представления о роли государства, на мой взгляд, у нас не очень сильно отличаются от китайских. В их формировании и развитии китайцы прошли довольно большой путь, больший, чем мы. Их представления об идеальном государстве и его устройстве жестко сориентированы на вторую модель, которая в данном случае выступает в своем квинтэссенциальном виде. В отсутствии "отклонений" в сторону первой или третьей модели на всем протяжении их истории и заключается главное отличие китайской государственности от российской.

Империя, ее природа и ее цели

Здесь я бы хотел сделать небольшое отступление и поговорить об имперском типе государственности, поскольку есть основания сопоставить его со второй моделью в рамках предложенной выше классификации.

Слово "империя" в современном политическом языке зачастую вызывает однозначно негативные коннотации. Вместе с тем, стремление дать строгое определение империи сопряжено с серьезными проблемами. Дело в том, что в классической философии (задолго до появления политической науки) империя определена вполне однозначно. Она определена еще в связи с необходимостью коронации Карла Великого, а затем и первых императоров Священной Римской империи. Суть этого определения в том, что есть царства, у которых есть царь (король), а есть включившая их в свой состав империя, у которой есть император, который есть царь царей. При таком подходе все, казалось бы, понятно: империя представляет собой некую составную политическую структуру, возникающую из слияния нескольких царств. Или, по-нынешнему говоря, нескольких наций.

На самом же деле с этим определением не все обстоит благополучно. И его конструктивность, и его приложимость к реальности вызывает сомнения. Есть основания полагать, что империй, соответствующих такому определению, в современном мире практически нет. Например, Китай, считавшийся империей на протяжении всего своего исторического существования, по этому определению империей не является, поскольку в его составе неханьские племена всегда составляли лишь незначительное меньшинство. Или вот Германия времен Гитлера, она жеТретий Рейх (рейх - по-немецки империя). Была ли она империей согласно данному определению? После 1942 года, наверное, была. А в 1939 году?

Каков же здесь выход? У меня есть конкретный ответ. В том определении империи, которое я привел, самое важное - ее составное строение. Но реальный смысл империи, ее отличие от национального государства, если использовать стандартную модернистскую терминологию, совсем в другом. Империя - это такое государство, у которого существуют некие цели, выходящие за пределы элементарного поддержания собственного существования и роста материального благосостояния подданных. Именно наличие таковых целей задает вектор развития, делает его осмысленным. Осмысленное развитие не означает обязательно умное. Задним числом оно может оказаться и глупым. Но оно не является хаотическим, спонтанным движением, в основе его лежат поставленные государством национальные цели и определенные организационные усилия по их реализации. Не берусь судить однозначно, но если таким способом заложен вектор развития, если намечены цели, то в известных пределах такое развитие наверняка будет сопровождаться расширением пространства контроля. В Римской империи это и было целью. Но, к примеру, Третий Рейх вовсе не собирался распространять свои завоевательные планы на Сибирь или Африку. Иными словами, расширение империи может быть самоцелью, а может и не быть - это, скорее, следствие процессов ее развития.

Важно другое. Важно, что именно является в каждом конкретном случае целью такого стремления к расширению жизненного пространства, которое государства, именуемые империями, сами себе полагают. Цель империи - отнюдь не грабеж и не использование ресурсов контролируемых территорий. Это тоже может иметь место, но лишь в качестве вторичных, сопутствующих тенденций. Цель - обустройство присоединенных пространств в соответствии со своими представлении о правильном жизненном устройстве и государственном порядке.

С этой точки зрения многие страны, называвшиеся и считающие себя по сию пору империями, на самом деле таковыми не являлись и не являются. Скажем, Британская империя империей ни в малейшей степени не была, поскольку расширялась исключительно с целью повышения благосостояния метрополии (собственно Англии) и ничего другого. Ни в один из периодов жизни Британской империи не было и намека на сближение, а тем более на смешение понятий "Англия" и "английские владения"; это всегда были четко различаемые сущности. И если где-то в английских владениях цивилизаторская миссия проводилась не за страх, а за совесть, то опять-таки лишь для того, чтобы эти владения лучше исполняли свою роль ресурсной базы (включая и человеческий ресурс) для самой Англии.

И еще один важный момент. Любая империя всегда использует, в большей или меньшей степени, элементы государственности первого типа, т.е. принципы и практики идеократии. В последовательно атеистическом варианте имперской государственности всегда плохо с целями (со средствами гораздо свободнее), и мы, кстати, это хорошо наблюдали в течение недолгого, но бурного периода развития той страны (СССР), в которой родились. Цель, в которой нет потусторонних элементов, быстро теряет свою привлекательность. Побольше награбить - это не цель, способная поддерживать существование империи. Гитлеровскую Германию ждала бы та же судьба, что и СССР, если бы она всерьез, на государственном уровне не занялась возрождением языческих культов, - той же религии, только приспособленной к потребностям существования нацистской империи.

А теперь посмотрим, какое отношение имеет сказанное к России и ее государственности.

Об истоках российской государственной традиции

Россия, начиная со времен Ивана III Великого (а до него понятия России не существовало), определенно является имперской страной и имперской нацией. Я вкладываю в эти термины тот смысл, что русскому народу глубоко свойственно желание общей цели, стремление к осмысленности своего существования в коллективе. У нас, у русских, есть желание как бы растворить (до какой-то степени, разумеется) свою индивидуальную жизнь в общественной. Нами как бы имплицитно предполагается, что жизнь индивидуальная особого смысла не имеет и иметь не может, а общественная может и имеет.

Если эти мои предположения соответствуют действительности, то, значит, естественным для русских является смесь первого и второго вариантов государственного устройства, идеократии и имперского патернализма. Когда Петр I объявил об учреждении империи и короновался императором, то особых причин к тому с точки зрения классического определения империи не было - ну, присоединили Финляндию, сущую малость в сравнении с территорией основной России, населенной этническими русскими (тогда ведь в ее составе не было ни Средней Азии, ни Закавказья). Но это присоединение соответствовало происшедшему при Петре изменению представлений русских о самих себе. С того момента мы обрели новый вектор развития, хотя, замечу, реально этот новый вектор сформировался десятилетиями ранее, в процессе преодоления последствий церковного раскола. И сегодня я отчетливо наблюдаю у всего нашего народа - и у масс, и у истеблишмента - ощущение дефицита смысла и тоску по общим целям. На мой взгляд, это имеет настолько всеобщий, консенсусный характер, что такие цели не могут не появиться.

Должно быть какое-то общее дело. В конце концов, слово "республика" по-латыни означает именно "общее дело". Вот с этим общим делом у нас плохо - строй республиканский, а общего дела нет. Все те процессы, которые последние 10-15 лет происходили в стране, были сопряжены с размыванием нашей традиционной российской идентичности и повлекли за собой вполне определенные последствия.

В ряду таких последствий стоят и это вызывающее негативные эмоции ощущение отсутствия привычных смыслов существования нации, и потребность в появлении общей цели. У каждого человека могут быть свои личные цели, но если общих целей нет, то дело плохо, потому что личные цели обычно весьма приземленные и могут обрести иной, надындивидуальный смысл только тогда, когда они накладываются на общие. А если руководствоваться только лишь приземленным…Ну, заработал несколько миллионов, но возникает вопрос: а зачем? Вечная проблема с личными смыслами - зачем все это? Есть, конечно, путь отшельников, монахов, но в обществе таковые даже в периоды большого религиозного энтузиазма составляют лишь небольшую часть населения, и я говорю сейчас не о них.

Ясно, что либеральная модель никак не может помочь нам в обретении общих целей и надиндивидуальных смыслов существования. Впрочем, поскольку в жизни все диалектично, эксперименты с либеральными идеями не окажутся полностью забытыми, бесполезными для нас. Даже в рамках нашей идеократической традиции произошло известное усвоение либеральных идей на невербальном уровне массового сознания. Люди усвоили, что существует масса вещей, в которые государству лучше не соваться. Не потому, что оно не имеет права, как учит философия либерализма, а потому, что право-то оно, может быть, и имеет, но если не будет лезть, то всем будет лучше, а само оно будет работать эффективнее и с меньшей затратой сил и средств.

В данном отношении опыт 90-х гг. весьма полезен, и в первую очередь тем, что идеи частной собственности и рынка внедрились в умы уже практически необратимо. Можно спорить о том, должны ли быть государственными или могут быть частными большие нефтяные компании, или по силам ли частному капиталу проложить трансполярную магистраль. Но никто, кроме законченных маргиналов, не дискутирует о том, должно ли государство иметь в собственности кондитерские фабрики и разрабатывать и утверждать ассортимент шоколадных конфет. А ведь 20 лет тому назад мысль о том, что это может быть не так, казалась значительно более радикальной, чем, например, мысль о крестовом походе. И когда, скажем, Лужков говорит, что 90-е годы мы просто потеряли, он не совсем прав. Мы приобрели опыт общественной жизни в новых условиях. И не только негативный.

О смыслах и целях в наших новых обстоятельствах

Каковы могут быть новые смыслы и цели - вопрос непростой. Чеканный, отчетливо артикулированный ответ на этот вопрос может быть дан лишь в жанре политической программы и завершаться призывом к политическому действию. Но на деле вопрос этот заключает в себе проблему, не поддающуюся научному и даже псевдонаучному анализу: цели нельзя придумать или вычислить, их можно только выработать, породить, а затем убедить других в их реальности и даже очевидности.

Вот, например, построим коммунизм, всем будет по потребностям, ну и что, просто чтобы лучше жить? Это не катит в качестве реальной общенациональной цели, тем более не катит, когда ты видишь, что совсем недалеко, через океан, материально живут как минимум не хуже тебя, а скорее всего и лучше. Впрочем, если ты живешь даже в десять раз лучше других, это как-то не очень возбуждает. То есть, вообще-то оно бы и неплохо, но класть за такую цель жизнь явно не хочется. Пожертвовать собою, чтобы оставшиеся в живых потребляли на душу населения в десять раз больше колбасы - это как-то не очень...

За всю историю существования человечества образовались всего лишь три базовые группы идей, формирующих надиндивидуальные смыслы: религиозные идеи (братство), социальные идеи (равенство) и либеральные идеи (свобода). Если отбросить последние, то остается либо построение царства Божьего на земле, либо построение этого царства без Бога, - собственно, всего два варианта, и ничего иного. Но в силу той вакцинации, которую у нас провели в 20-е годы, вариант построения царства Божьего на земле без Бога у нас не проходит. Значит, речь может идти о воссоздании в том или ином виде православной империи. Однако что оно будет реально означать и что за ним последует - тут уже гадание на кофейной гуще: то ли стремление водрузить православные кресты над католическими храмами Парижа, то ли только над мечетями Стамбула. Но это из области фантазий.

Кстати, идея пресловутой "либеральной империи" не только абсолютно неконструктивна, но даже и не смешна. Основа либерализма в том, что главная ценность и мерило всего - индивид. В ценностях либерализма, в концепции либерализма, в его мироощущении все общезначимое имеет сугубо подчиненное значение. Тогда как империя, как я уже говорил, - это такая страна, где индивидуальные цели растворены в общих. Либеральная империя - все равно что деревянное железо.

Завершая эту тему, важно проакцентировать следующее. Поворот России к воссозданию империи отнюдь не связан с завершением относительно мирного периода мировой истории. Одно не вытекает из другого, здесь нет причинно-следственной связи. Неприятие русскими третьей модели государственности и выбор второй обусловлены сугубо внутренними причинами. И если я неправ и XXI век будет веком спокойным, то выбор русских будет все равно тем же. Но если я прав, и вскоре мир вступит в период нескончаемых войн, то выбор в пользу империи очень поможет. В мирное время, когда соревнуются экономики, идеократия не дает серьезных преимуществ, она выглядит слабее, хотя я и не считаю, что она существенно слабее: у нее есть и сильные, и слабые стороны. Пока принципы идеократии цементировали японское общество, экономика Японии росла, а когда влияние идеократии уменьшилось, все начало сыпаться. В военное время ситуация меняется принципиально, и если XXI век будет веком войн, то принципы идеократии будут весьма востребованы.

Геополитика эпохи глобальных войн

Каким может стать характер взаимоотношений держав к середине XXI века, если он будет веком войн?

А каким был характер взаимоотношений между Римской империей и Персидской империей? Отвечаю: это были войны, горячие и холодные. Последние можно трактовать и как мирное, хотя и не вполне добрососедское, сосуществование, сопровождающееся редкими пограничными стычками. Обычное сосуществование двух соседних империй. Я уверен в том, что через 50-100 лет политическая карта мира будет выглядеть совершенно иначе, чем сейчас. В ней останется всего-навсего не более пяти государств. И будет абсолютно невозможна ситуация, когда образуется независимое государство Черногория с населением 630 тыс. человек. В Москве даже в советское время, не говоря уже про нынешнее, и район с такой численностью не образовали бы - для района мало.

Такого рода малые страны могут образовываться и существовать только в составе региональных союзов и только в период без войн. И если мы рассмотрим процессы укрупнения и разукрупнения стран, то увидим, что эти процессы регулируются особыми центростремительными и центробежными силами. До недавнего времени в политической науке и политической философии считалось, что едва ли не главным фактором, способствующим увеличению размеров государства, является свобода торговли внутри государства. Но опыт Евросоюза показал, что это вовсе не так, что реальная свобода торговли может быть достигнута и между разными государствами, для чего достаточно заключить всего несколько договоров. Идею полного слияния провалили (в ходе референдумов по Евроконституции), а вот свободная торговля работает, даже злейший враг не сможет утверждать обратное при наличии единой валюты. Теперь становится понятным, что главная центростремительная сила, способствующая укрупнению государств, - это войны. Большому государству во время войны всегда и безоговорочно лучше, чем маленькому.

В периоды же, когда эта главная центростремительная причина по объективным причинам исчезает, начинается стремительная дезинтеграция крупных держав. Так, Советский Союз распался не потому, что чрезмерно обострились национальные противоречия, а потому, что на тот момент не было реальной внешней угрозы. Была бы - потерпели бы, сказали бы сами себе: "Да, плохо, а куда деваться?" А когда одна чаша весов пустая, то достаточно не очень больших гирек на другой, чтобы она быстро подскочила вверх.

Это все к тому, что если верно мое исходное предположение о жестком силовом климате XXI века, то процесс укрупнения и сокращения числа государств на нашей планете практически гарантирован, и можно рассуждать лишь о том, какие именно государства и в каких именно границах будут тогда существовать. Я лично думаю, что будет существовать всего-навсего пять государств.

Во-первых, Американская федерация, в которую будет входить Америка от Баффиновой Земли до мыса Горн. Иными словами, обе Америки - все, что называется Новым Светом в географическом смысле. Южная, Северная, Центральная Америка - это будет одна страна.

Другой страной будет Китай, как бы он ни назывался - "Зоной азиатского благоденствия" или Поднебесной. В него, в моем представлении, будут входить собственно Китай, Япония, Корея, страны Индокитая, Филиппины. И, конечно же, Австралия, о чем всегда забывают, когда говорят, что у Китая есть проблема нехватки территорий, которая, впрочем, тоже надумана. Австралия - страна, практически незаселенная и расположенная неподалеку от Китая. И при возрастании военно-политического конфликтного потенциала в мире она тут же к Китаю и отойдет, поскольку защитить сама себя не в состоянии. А китайцы, кстати, ее обустроят, там вполне приемлемый и понятный для них климат.

Скажу, в связи с этим, несколько слов о популярном в России мифе о китайском нашествии в Сибирь. Это глупость, равной которой нелегко и сыскать. Во-первых, в тех местах, восточнее Иркутска, первые русские (не власть, а отдельные забредавшие туда "землепроходцы") появились только во времена, описанные в романе "Дерсу Узала"; раньше их там не было. А китайцы на той стороны Амура жили уже очень давно, и ничто не мешало им ни физически, ни политически обосноваться в Сибири, потому что это была ничейная земля. Во-вторых, говорить, что китайцы освоили ту, южную сторону Амура - тоже натяжка. Потому что первые города (за исключением тех, что появились в последние годы исключительно для обслуживания контрабанды из России и в Россию, т.е. за исключением поселений контрабандистов) начинают появляться часов через пять езды курьерского поезда от Амура в глубь китайской территории. Первый мало-мальски крупный (по китайским меркам, весьма скромный) город Харбин находится в 800 км от границы. Иными словами, для китайцев даже земли по их сторону Амура - это территория, малопригодная для проживания.

В Китае, повторю, проблем с территорией нет, там плотность населения небольшая, чуть больше, чем у нас, но в общем небольшая. Но в Китае две трети территории вообще практически не заселены, причем не только пустыня Гоби, но и гигантский Синьцзян-Уйгурский автономный округ. По ландшафтам и размеру это почти как Казахстан, никаких естественных географических различий между ними нет. Это не пустыня, а нормальная, по нашим понятиям, земля. Но не пригодная для жизни по их представлениям. Пригодной же им представляется примерно треть территории Китая, что представляет собою прибрежную полосу порядка тысячи километров в глубину. Это по всем параметрам - по продуктивности, климату, красотам, разнообразию - одна из лучших земель на планете, если не лучшая. Но ничего подобного в Сибири нет, даже самой малости.

Китайцы, которые приезжают к нам в Сибирь, - это чаще всего вахтовики, они там не живут и жить не хотят, для них жизнь там - просто ужас. Они едут туда как в стройотряд - заработать и вернуться, наконец-то, в нормальную жизнь. Есть, конечно, и те, кто хочет там селиться, кто женится на наших, заводит хозяйство. Таких тоже довольно много. Я смотрел статистику, из них 72% принимают русские имена и крестятся. И детей называют русскими именами. Это те, кто хочет ассимилироваться. Но они уже не китайцы. Какая вам разница, какой формы у него глаза - он уже не китаец. А вот китайцам, сохраняющим китайскую самоидентификацию, - им наша Сибирь и задаром не нужна.

Третьей мировой державой станет Халифат, объединяющий все исламские страны, включая всю Африку (в том числе и преимущественно христианские страны), всю Азию до Индии, и, наверное, Индонезию, если Китай ее не захватит.
Четвертой державой станет Индия. Я думаю, что Индия выживет, хотя не исключено, что ее завоюют мусульмане, один раз так уже было.

А пятой мировой державой, я надеюсь и уверенно прогнозирую, потому что просто не вижу иной альтернативы, будет Россия, к которой отойдет вся Европа (при этом трудно сказать, к кому отойдет Турция). Не вижу шансов для Европы сохранить свой суверенитет при отсутствии американской помощи. В сегодняшней Европе нет даже воли к сопротивлению. Она неспособна воевать ни с кем, никогда, ни при каких обстоятельствах.

Таким мне видится основной вектор мирового развития. Безусловно, эти пять мировых держав будут во всех смыслах - и в экономическом, и в культурном, и в информационном - значительно более автаркичны, самоустремленны и самодостаточны, чем даже самые большие государства сегодняшнего дня. Но понятно и то, что их автаркия и самодостаточность не будут абсолютными, если только державы не будут находиться в состоянии перманентной горячей войны. Однако подобное состояние сомнительно.

К вопросу о судьбе Мирового рынка

Для меня немаловажен вопрос о том, что произойдет в случае такой глобальной трансформации с таким устойчивым в последние десятилетия образованием, как мировой рынок. Уровень трансграничных потоков, конечно, сильно упадет. И не из-за войн, а просто потому, что сейчас они явно избыточны.

Есть две модели странового развития. Первая, когда одна страна производит что-то одно, а другая страна производит другое. Они обмениваются, поскольку производимое в одной стране нет нужды производить в другой и всегда можно обменять или купить. Вторая модель предусматривает, что каждая страна формирует замкнутую экономику, т.е. по преимуществу производит все самостоятельно. Разве что кроме тех продуктов, которых у нее просто нет. Но из этой ситуации, как показывает опыт, всегда можно найти выход.

Выбор той или иной модели зависит от очень многих факторов. Сказать, какая лучше, довольно сложно. Все, кто утверждает, что замкнутая модель экономики неспособна обеспечить быстрый рост, просто недостаточно продумали свое утверждение. В конце концов, существует один объект, у которого экономика полностью замкнута. Этот объект - земной шар в целом, поскольку с инопланетными цивилизациями мы не контактируем. Хотя мировая экономика полностью замкнута на себя, она быстро растет, и это простое рассуждение доказывает, что замкнутость никак не может являться препятствием для быстрого роста. По крайней мере, она не делает его невозможным. Могут возразить, что в незамкнутой системе рост все же быстрее, но это вопрос особый, связанный с анализом внутренних диспропорций в рамках замкнутой системы.

Есть, однако, фактор, который необходимо принимать во внимание при сопоставлении двух моделей развития. Со времен учения Фридриха Листа, главный труд которого назывался "Автаркия больших пространств", известно, что многое зависит от стандартного размера единичного субъекта. У большой страны (не будем сейчас вдаваться в определение понятия "большой"), в соответствии с учением Листа, появляется определенная внутренняя склонность к автаркии, т.е. к тому, чтобы всегда, когда есть возможность, рассчитывать на свой собственный производственный потенциал. С этой точки зрения очевидно, что чем меньшее число больших стран останется в мире, тем больше будет шансов на реализацию второй модели, тем большая автаркия будет характерна для экономик сохраняющихся мировых держав. Если мы говорим про четыре-пять стран, самая маленькая из которых включает миллиард человек, а самая большая - два миллиарда, то каждая из них способна обеспечить себя всем необходимым, формируя достаточно емкий рынок для полноценного развития.

Отмечу еще один распространенный миф, согласно которому без развитой структуры мирового рынка невозможно якобы обеспечить инновации. После опыта Советского Союза и Третьего Рейха (а это были достаточно замкнутые системы) и с учетом всех их научных успехов нелепость этого мифа очевидна. Эффективность мирового рынка в стимулировании инновационного развития сильно преувеличена. Конечно, если рассматривать очень слабо развитую страну, вступившую в интенсивное взаимодействие с развитой индустриальной державой, то наличие большого экспортно-импортного потока между ними только и может обеспечить слаборазвитой стране необходимые инновации. Но если у вас есть две индустриально развитых страны, то нет даже теоретических доказательств того, что большой объем торговли между ними повысит интенсивность научно-технического прогресса в каждой из них. Я считаю это лишь пропагандистским мифом, решительно ни на чем не основанным.

И еще одна необходимая оговорка. Я делаю прогноз и ничего не говорю о своем отношении к его содержанию. Но, кстати, я не вижу на этом пути глобальной трансформации каких-то особенно больших социальных издержек. Простой пример: желание обыкновенных граждан ездить куда-то на отдых с развлекательными целями. Представим себе, что мы живем в Российском империи, протянувшейся от Лиссабона до Владивостока. Предположим также для простоты, что в те времена за пределы империи ездить будет запрещено. Правда, я не очень понимаю, почему; так никогда не было. Но положим, что будет. Разумеется, в этом есть некоторые неудобства, но ведь в Европу ездить будет можно, она уже внутри. И к морю можно, и в тропики: у ряда европейских стран есть еще заморские владения - маленькие, но вполне достаточные для отдыха. Это означает, что даже такая не очень приятная вещь, как запрет на иностранный туризм, если таковой случится, в столь гигантской стране будет переноситься значительно легче, чем в стране современного размера, даже большой.

Я нарисовал структуру мира, весьма характерную для истории земного шара. Было много периодов, когда он был поделен между немногими большими державами. Но всегда при необходимости можно было сколько угодно путешествовать, чем и занимались купцы, которые шелком торговали, римским железом, информацией обменивались, техническими инновациями.

О причинах и механизмах предстоящей трансформации миропорядка

В чем же причина будущей трансформации миропорядка? В возрастающем дефиците ресурсов? Отнюдь нет.

Во-первых, напомню, что высокая интенсивность военных конфликтов более соответствует естественному состоянию мировой политики, нежели состояние всеобщего мира. Последние два века и особенно последние полстолетия прошли под гегемонией Запада, а Запад, говорю это без всякого осуждения, очень хорошо умеет работать с массовым сознанием, создавать для него мифы и их поддерживать. В частности, был создан миф, что в современном мире войной ничего не решается, тогда как на деле война как раз позволяет решить многие проблемы гораздо проще, чем большинством других способов.

Во-вторых, думаю, начнется предстоящая трансформация вполне прозаично - со всеобъемлющего финансового кризиса в западных странах, который стремительно приближается. Теперь уже счет идет на месяцы или, максимум, на несколько лет. Кризис будет сопровождаться довольно существенным ослаблением Запада, но не радикальным, естественно. Из мировой истории известно, что когда империи - а Америка это типичная империя - начинают ослабевать, то с ними происходит то же, что с амебой, втягивающей в себя псевдоподии: они стягивают к метрополии пространство своего контроля, уходят с дальних периферий, повсеместно сокращают свое присутствие. Так произойдет и с Америкой. Внутри Америки или Евросоюза соответствующее ослабление, может быть, будет почти незаметно невооруженным глазом, а вот где-нибудь в Грузии оно сразу станет очень даже заметно. И как только это начнет происходить, как только российская власть решит, что Америка со стопроцентной вероятностью никаким образом не сможет вступиться за Грузию, война с Грузией мгновенно начнет готовиться. И не только с Грузией. И не будет никаких сомнений, никаких дебатов, поскольку все сдерживается только Америкой и ничем другим.

Предстоящий кризис будет системным, из него несистемными способами выйти невозможно. Оттянуть какое-то время возможно, но я не вижу способов избежать его, и ни один из экономистов, в том числе и западных, не видит их.

Непростой вопрос, сколь радикально этот кризис способен повлиять на нынешний миропорядок? Для Америки есть два принципиально различных варианта выхода из финансового кризиса, и выбор одного из них во многом будет предопределять мировое развитие. Есть дефляционный и есть инфляционный выход. У каждого из них есть свои плюсы и минусы (подробнее об этом можно будет прочитать в моей статье с предварительным названием "Деньги и мировой порядок", которая будет опубликована в сентябре в одной из центральных газет). Но в любом случае единый мировой рынок распадется на ряд региональных рынков, в каждом из которых начнет формироваться собственная финансово-платежная система, при этом межрегиональные товарные потоки станут относительно невелики.

Перспективы для России в обоих случаях угрожающие. Но хорошо уже то, что у высших руководителей нашего государства начало появляться осознание надвигающейся угрозы.

Вместе с тем кризис станет спусковым крючком глубочайших перемен существующего миропорядка, хотя процесс трансформации может занять весьма длительный период. При обоих вариантах присутствие американцев в дальних и малозначимых для них регионах будет свернуто. Уже это одно само по себе вызовет существенные изменения мирового политического порядка, который сейчас в большой степени держится на американском влиянии.

Важно понять, что последующее восстановление мирового рынка и единого мирового порядка на сей раз будет заблокировано объективными обстоятельствами. Иными словами, перехват мирового лидерства, успешно осуществленный при переходе от гегемонии Великобритании к гегемонии США, в нынешней ситуации окажется невозможен. Дело в том, что сегодня нет субъекта, способного на это. Америка - это, выражаясь языком современной молодежи, продвинутая Великобритания. Я даже не говорю об этнической общности, это ведь не просто та же цивилизация, а та же субцивилизация. Только более продвинутая. Великобритания к началу ХХ в. выглядела уже одряхлевшей, скованной массой накопленной за несколько веков социальной шелухи. Так и с Америкой сегодня. И если продолжать аналогию, то, чтобы перехватить лидерство у Америки, должна появиться держава, принадлежащая к тому же цивилизационному типу, но более молодая и витальная. А таковых я просто не вижу.

Ведь речь идет не просто о перехвате лидерства, но лидерства того же типа, основанного на деньгах, на свободе торговли и т.п. Кто сегодня может составить противовес Америке? Россия, Китай, Индия. Вот и все, пожалуй. Но это все страны вполне самодостаточные, не склонные к образованию мировых империй, в том числе торгово-финансовых. Им этого просто не нужно. Для того чтобы что-то перехватывать, надо как минимум хотеть этого. Тот же Китай и та же Индия на протяжении всей своей истории никогда не осуществляли завоевательные походы за пределы собственной ойкумены. И с русскими то же самое. Мы завоевывали лишь свою периферию, не более того.

О пользе приобщения к либерализму

Вместе с тем, не следует забывать, что в последние десятилетия и Китай, и Россия, и исламский мир приобрели опыт приобщения к либеральной экономике, идеологии, цивилизации. И в этом я вижу несомненную пользу. Если воспринимать либеральную модель как законченную, неразборную, цельную, то ее, конечно, никто из упомянутых государств не примет и принять не может, за исключением, возможно, Индии. Но есть смысл позаимствовать некоторые, отдельные, адаптируемые к собственной природе элементы либерализма.

Например, для традиционного имперского государства свойственно относиться к своим подданным как к пушечному мясу. Такова, в конечном счете, обратная сторона коллективистского мировосприятия: раз человек существует не ради себя, а ради вечности, то чего с ним церемониться. Для либерализма, напротив, характерно доведенное, на мой взгляд, до абсурда превознесение индивидуума. Знакомясь с практикой либерализма, любая, даже самая жесткая империя обнаруживает, что в целом ничего опасного для нее нет в том, чтобы считать людей людьми. Человек, конечно, не венец творения, но он человек, и у него есть свои права, которые в известной степени способно обеспечивать и имперское государство. В том числе и некоторые из так называемых "основополагающих прав человека".

Все то, о чем я сейчас говорю, можно проиллюстрировать одним, правда, табуированным примером - примером из недолгой, но весьма интересной внутренней истории Третьего Рейха. Если посмотреть отношение Третьего Рейха как государства к немцам, то оно было весьма трогательным, совершенно не как в СССР к советским людям.

Первую мобилизацию Гитлер провел только в 1942 году, осенью, до этого воевала лишь профессиональная армия, в которую входили контрактники. Или другая история. Во время так называемой битвы за Британию, которая представляла собой всего-навсего воздушные стычки, Гитлеру принесли план существенного увеличения строительства самолетов. Возможности были - на Германию работала вся Европа. Но расчеты Шахта, председателя центрального банка, говорили о том, что в этом случае будет довольно существенная инфляция. Разумеется, не такая, как у нас в 1993 году, а около 50% в год. И Гитлер категорически заявил: "Мы не можем ставить под угрозу жизненный уровень немцев, они нам доверяют". Вот это и есть конвергенция имперского и либерального. И такой подход обладает большой притягательностью для социальных низов. Любой командир знает, что можно управлять голодными и злыми солдатами, но сытыми и довольными проще: меньше необходимо иметь шпионов в их среде, меньше охраны, чтобы караулили от выстрела в спину. Любое государство стремится к тому состоянию, которое упрощает задачу обеспечения своего существования.

К тому же необходимо помнить, что либерализм привносит в жизнь всех империй, даже исламских, элементы рациональной экономики. Рыночная экономика сохранится при любых трансформациях, она продемонстрировала свои огромные возможности, как, впрочем, и пределы своих возможностей. Сейчас всем ясно, в чем она слаба, а в чем сильна, где необходимо вмешательство государства, а где лучше лишь осторожно сдувать с рынка пылинки и не мешать ему работать. Он сам все сделает в наилучшем виде, да еще и казну наполнит, чтобы военный министр мог по танку каждый час покупать. Это уже все видят, это стало понятно. Когда сегодня проводятся опросы, то на вопрос про частную собственность некоторые по-прежнему отвечают, что против, но против рынка нет почти никого. Я думаю, что все уже поняли: рынок - это неплохо, это нормально. Можно потерпеть, что кто-то при этом будет ездить на Мерседесе, пусть ездят, ничего страшного, зато в общем все как-то довольно хорошо устраивается.

Наконец, еще один существенный элемент либерализма - местное самоуправление. В сегодняшней России такого элемента в сущности нет, и задача его создания является важнейшей. Для либерализма это базовый элемент, он из него и возник, но не менее важен он и для имперостроительства. И в Китае, кстати, началось именно с этого. Там демократии на уровне государства нет и поныне, и даже задачи такой на ближайшее время не ставится. А местное самоуправление - конечно, не того уровня, что в Америке, - уже есть. Элементы либерализма на местном уровне, безусловно, также будут востребованы и в других империях. Тем более, что это в высшей степени отвечает человеческой природе и имеет корни в традиции всех народов. Поэтому на этом уровне достижения либерализма будут обязательно распространяться. В том числе и в России.

Потому что, повторяю, существуют вещи, которые свойственны человеческому естеству, к ним есть естественная тяга, не нуждающаяся ни в каких объяснениях. Самоорганизация местного самоуправления, по крайней мере, в сельской местности и маленьких городках - это естественный процесс, и поэтому она будет развиваться даже без посторонней помощи. Это процесс не быстрый, но он будет идти, если власть не будет ему мешать. Правда, пока что губернатор - главный враг местного самоуправления. Сегодня на федеральном уровне есть осознание данной проблемы, но широкого ее обсуждения пока нет. Впрочем, власть не любит губернаторов, а любая власть, которая не любит губернаторов, будет всегда стараться усиливать тех, кто под ними.

Теперь про институты западной демократии. Давайте поймем, что мы их внедрили просто потому, что они западные. Но это не значит, что нас кто-то заставлял. На тот момент заставлять не надо было, обезьянничали сами. Ребенка никто не заставляет два года повторять слова за взрослыми, он сам это делает. Это было такое своеобразное детство нашей политики.

Я хорошо помню, как было написано в проекте конституции (я входил в конституционное совещание), что президент избирается на пять лет, потом зачеркнули и написали - на четыре, потому что так в Америке. Я уверен, что американский посол никакого отношения к этому не имел, это типичное желание быть святее папы римского. И нечего удивляться, что государственное устройство в целом у нас не эффективно.

Причин тому две. Одни институты, перенесенные к нам с Запада, там работают вполне приемлемо, но у нас в силу целого ряда обстоятельств (не буду углубляться в их анализ) работают плохо и еще долгое время будут работать плохо. Интереснее проанализировать другую категорию институтов, которые, являясь традиционной и неотъемлемой чертой западной демократии, работают плохо даже и там, на Западе. Когда они возникали, они были адекватны политической практике, но потом полностью утратили адекватность. Однако чтобы пренебречь традицией и заменить их, отменив то, к чему уже все притерлись и что худо-бедно работает, у западного общества просто не хватает мотивации.

Пример - суд присяжных. Он может быть очень хорош в стране с редконаселенной сельской местностью, где каждый знает, что его детям жить с вашими детьми, где каждый ощущает очень большую ответственность за принимаемое решение. В современном же мире суд присяжных - это посмешище, причем на Западе - в гораздо большей степени, чем у нас в России, где результат отчасти микшируется тем, что присяжные берут взятки, что, как ни странно, смазывает негативный эффект. Тем не менее западные институты этого рода у нас обречены. Они не годятся для любого современного общества, а в России у них нет и их главного преимущества, которым они обладают на Западе, - укорененности в традиции.

Что касается таких институтов, как, например, парламентаризм, то сложно сказать, хорошо ли он работает на Западе в парламентских республиках. Но у нас ситуация другая - у нас президентская республика. Я не очень понимаю, для чего нужен при выборном президенте парламент. Поэтому мне трудно включиться, подобно другим участникам дискуссии, в разговор о том, как должны быть разделены полномочия между этими двумя институтами. В Средние Века парламенты современного типа возникали в качестве второго центра власти, который отличался от первого центра власти принципиально другим способом комплектования (как английский парламент при Иоанне Безземельном). Есть способ комплектования наследственный и, как считалось, освященный Богом. Это не только король, но и то, что в Англии называлось палатой лордов, куда входили просто по праву рождения. А другой центр власти избирали. И смысл разделения властей заключается в их принципиальном различии: одна власть - это власть народа, другая - власть знати, притом никто, даже народ, не ставил под сомнение, что у знати должна быть власть. Считали лишь, что должна быть власть и у народа, потому что это две совершенно разных части общества. Но в современных президентских республиках президент является выборным и парламент является выборным, избирательное право в обоих процессах одно и то же - и пассивное, и активное. Для чего иметь разделенную власть при едином принципе комплектования? Смысл этого от меня полностью ускользает. Это примерно как если бы царь или король назначил две палаты лордов. Причем сказал бы, что они обладают правом вето по отношению друг к другу. Это называется шизофренией, что на латыни означает "раздвоение личности".

Так что я не вижу будущего у парламентаризма в России, если только мы не решим перейти к принципам парламентской республики. Но они нам не годятся по другой причине. Парламентская республика хорошо работает только там, где есть сложившиеся партии и традиции многопартийности как института. У нас таких традиций нет. В то же время политическая партия как институт - это то, что всюду в мире отжило. Потому что с древних времен, еще с оптиматов и популяров Римской республики, партии - это выразители интересов разных сословий, различающихся не по политическим взглядам, а по положению. Это очень важно. Как ни смешно, но такие наши, казалось бы, идиотские образования, как аграрная партия, гораздо ближе к исходному понятию "партия" прежних времен. Те партии создавались не потому, что были выборы по партийным спискам, и не потому, что им деньги на это давали, а в результате естественных процессов в обществе. А сейчас партии - доживающий свой век институт.

Россия нуждается в новом институциональном экспериментировании

Россия не может существовать в институциональном вакууме. А те институты, которые можно позаимствовать у других стран, не очень годятся и поэтому не очень приживаются. Поэтому же не очень актуально и их внедрение. Но какие-то институты должны быть, одним институтом царской власти проблему не решить. Во-первых, у выборного царя не тот уровень сакральности, что у природного. Да и масштабы страны, численность ее населения великовата. Нужно вырабатывать какие-то новые институты, в определенном смысле беспрецедентные.

Могут возразить, что имеющиеся заделы малы, строить на пустом месте без фундамента невозможно. Так ли это - опять же вопрос философский.

Вместе с тем вопросы институционального обустройства России - это вопросы ключевые по своей важности. Я не ксенофоб, но, к сожалению, в сегодняшнем мире нет подходящих нам институтов. Известно, что Римское государство стало великой империей, учась у всех побежденных противников всему, что могло стать ему полезным. Но я не вижу, какие институты нам было бы полезно позаимствовать у других, - ни в исламском мире, ни в Китае, ни на Западе.

Разве что в прошлом. Например, было такое государство Речь Посполитая. С нашей точки зрения оно являлось монархией, но Ватикан называл ее республикой. Там был король, обладавший практически всей полнотой власти, там был сенат, у которого было право вето, но только на жестко ограниченный круг решений. Король избирался до конца жизни, но жил он в те бурные времена, как правило, недолго. Король был выборным, причем на конкурентной основе, из нескольких кандидатов, но пассивным и активным избирательным правом обладало только дворянство. Избранного по результатам подсчета бюллетеней короля помазывали на царство - эдакое нетривиальное сочетание выборности с сакральностью.

Вот практика, элементы которой вполне можно было бы перенять. Вот пример того, что можно было бы позаимствовать из прошлого. Однако всерьез на этот ресурс прошлого рассчитывать нельзя, придется самим заниматься творчеством, т.е. выдумывать то, чего раньше не было.

Но есть повод для оптимизма. Совсем недавно, 80 лет назад, наше государство эту работу уже проделало. И довольно неплохо, потому что в обновленном институциональном каркасе оно простояло несколько десятков лет (при другой ситуации могло бы простоять и все 200) и добилось больших успехов. Впрочем, вечного под луной вообще ничего не бывает. Америка тоже неизвестно сколько еще простоит. И считая, что мировой державой она стала только после Второй мировой войны, реально с 1950 года, я не уверен, что Америка просуществует, подобно Советам, хотя бы те же 73 года в качестве мировой сверхдержавы.

Можно было бы возразить, что российские институциональные эксперименты оказались сопряжены с колоссальными социальным издержками. Но как бизнесмен я хорошо знаю, что задаром никогда нечего не бывает. Я понимаю, что в делах государства главной валютой является кровь, но тут уж ничего не поделаешь. Кроме того, для меня не является предметом дискуссии вопрос о том, кто добился больших исторических успехов - царская Россия или Советский Союз. Ответ на этот вопрос очевиден: Советский Союз. Да, издержки были высоки, но успехи однозначно больше. Конечно, мы заплатили кровью за победу в Великой Отечественной войне, но большие войны иначе не выигрывают. Ничего не бывает задаром. И если американцы стали великой державой, не заплатив соответствующую цену, то, не сомневаюсь, они ее еще заплатят. Просто платеж отсрочен или он будет взят в какой-то иной форме. Бесплатно такие вещи не происходят.

Резюмирую эту часть. Советское государство создало много совершенно новых институтов, которые не имели прецедентов ни в пространстве, ни во времени. Некоторые из них оказались надуманными (например, советы) и не играли роли во властных структурах, другие исполняли важные властные функции, но не выдержали испытания временем. Например, главный институт 30-40 годов - спецслужбы, правящие страной и контролирующие партаппарат. Их опыт нетривиален, но изучать его совершенно не хочется. Тем более не хочется даже пытаться применить его к нашей сегодняшней жизни.

Но вот такой социально-политический институт, как КПСС, оказался достаточно эффективным. Все имеет свои издержки, и данный институт не настолько был эффективен, чтобы его возрождать, хотя, как видим, построение партии "Единая Россия" идет по этому самому простому, с точки зрения интеллектуальных затрат, пути. Недостатки такой институциональной формы известны, но худо-бедно она работает - не хуже, чем наши нынешние губернаторы. Главное здесь другое. Если нация с большим потенциалом целеполагания и с большой мессианской мотивацией сумела в недавнем прошлом выработать с чистого листа ряд совершенно новых институтов, не имевших прецедентов, то есть надежда, что мы сможем сделать это еще раз, выработав новые институты, необходимые нам сегодня. Одним лишь царем мы при этом не обойдемся, царь не может висеть в безвоздушном пространстве - хорошо бы еще иметь и сословия. Но какие? Наследственный принцип уже не пройдет, он глубоко противен современным представлениям, его не возродишь, и слава Богу. Следовательно, надо искать что-то другое.

Если уж мы коснулись темы государственного творчества, скажу так. Все изменится, когда большинство осознает, что наступает период бурных перемен, что надо отбросить ложный стыд и экспериментировать без боязни необычного. Для иллюстрации того, что я имею в виду, приведу один пример того радикального изменения, которое уже вполне назрело. Отправление правосудия сегодня нуждается в качественном изменении, причем беспрецедентном. Нам следует перевести судебную систему на узаконенное использование "наркотиков правды". Вам вкатывают пять кубиков пентотала натрия внутривенно, и вы совершенно искренне говорите все то, о чем вас спрашивают. Выработка процедуры, т.е. как сделать, чтобы вас не спрашивали, где лежат ваши деньги и с кем вы спите, - это задача, которую лучше всех умеют решать либералы. Пусть они и пропишут, что необходимо для соблюдения прав, кто должен присутствовать при дознании и пр. Я еще в бытность свою государственным служащим много разговаривал на эту тему с юристами, в том числе и с правозащитниками - прописать все это вполне возможно. Но очень непривычно для нашего сознания - как же так, вторжение в мозги, причем в прямом смысле слова?

Не желая вдаваться в дискуссию, я привел этот пример лишь для демонстрации требуемой степени инновационности новых социократических решений, которые потребуются, когда придет время реально создавать новое общество.

Алексей МИЛЛЕР (ПРОФЕССОР ВОСТОЧНОЕВРОПЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА):

"ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМА РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
- В СЛАБОЙ СПОСОБНОСТИ РУССКИХ К ОБЩЕСТВЕННОЙ САМООРГАНИЗАЦИИ"

"ТВОРЧЕСКОЕ" НАСИЛИЕ НАД ИСТОРИЕЙ
ЕВРОПА - БУДУЩАЯ КОЛОНИЯ РОССИИ?
ПРАВОСУДИЕ И "ТАБЛЕТКИ ПРАВДЫ"
НАЦИСТСКИЙ ОПЫТ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ
ВСЕСИЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО ПРИ БЕССИЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ?

Вступая в полемику с Михаилом Юрьевым, хотел бы сразу же определить жанр представленного им текста. На мой взгляд, точнее всего было бы назвать это псевдонаучной проповедью.

Автор пытается представить свои рассуждения как научно обоснованные. Однако вместо обоснования мы видим лишь идеологические манипуляции при более чем произвольном обращении с фактами.

"Творческое" насилие над историей

Там, где автор апеллирует к истории и дает ей свои интерпретации, единственная нормальная реакция у профессионального историка - оторопь. Например, Юрьев говорит о том, что польские короли в период, когда они избирались, обладали полнотой власти. Это утверждение является сильным преувеличением: они не могли устанавливать численность собственной армии, не могли вторгаться в отношения между шляхтой и крестьянами, не могли массу всяких других вещей, т.е. ни о какой полноте власти в данном случае не может быть и речи. Но Юрьеву, ищущему в монархической Речи Посполитой государственную модель для современной России, нужно, чтобы польские короли были полновластными.

Другой пример. Со времен Фридриха Листа известно, утверждает автор, что у большой страны естественным образом появляется внутренняя склонность к автаркии. Смешное утверждение! Ведь Лист говорил о временной автаркии как способе для Пруссии преодолеть отставание от лидеров экономического развития, прежде всего от Британии. На счастье Пруссии, эта концепция не была последовательно реализована. Но мы знаем страну, в которой она была реализована достаточно последовательно. Это - СССР. Последствия хорошо известны, но Юрьева они, похоже, ничему не научили. На основе своей довольно странной интерпретации Листа он выдвигает еще более сильное утверждение о том, что если (для Юрьева - "когда") в мире останутся только большие государства, принцип автаркии обнаружит, наконец-то, все свои преимущества.

Понятно, что при таком видении мировых перспектив автор не прочь по- рассуждать и об империях, которым сулит блестящее будущее. Но так как Европе в этом новоимперском будущем самостоятельного места не находится, Юрьев ставит под сомнение и западноевропейскую имперскую традицию в ее классических образцах. В результате же получается, например, что "Британская империя империей ни в малейшей степени не была", поскольку, де, расширялась исключительно с целью повышения благосостояния метрополии и никаких иных целей не преследовала. Можно привести, однако, два совершенно очевидных, лежащих на поверхности, возражения. Во-первых, напомню о пресловутом "бремени белого человека", т.е. о наличии освоенных на уровне обыденного сознания представлений о цивилизаторской миссии. А во-вторых, если мы говорим об Англии как о метрополии, то что тогда Шотландия и Уэльс? Между тем, это части империи, которые были интегрированы, причем вовсе не на принципах примитивной эксплуатации. Если бы Юрьеву пришлось сдавать мне экзамен по курсу сравнительного анализа империй, который я читаю уже в течение пяти или шести лет, я бы ему "удовлетворительно" не поставил.

Подобных примеров "творческого" насилия над историей можно привести немало. И не только над историей. Вот, скажем, Юрьев говорит, что за все время существования человечества образовались всего лишь три базовые группы идей, формирующих надиндивидуальные смыслы: религиозные идеи братства, социальные идеи равенства и либеральные идеи свободы. Бог с ним, пусть будет так. Но из этого, по Юрьеву, следует, что если отбросить последнее, т.е. свободу, то остаются две альтернативы: либо построение царства Божьего на земле, либо построение этого царства без Бога. Всего два варианта, и ничего иного. Однако если вдуматься в авторскую трактовку содержания религиозных идей, а именно, идеи "построения царства Божьего на земле", то остается предположить, что он не только Священного писания, но и Достоевского не читал. Или, что, наверное, хуже, читал, но совершенно ничего не понял. Это к вопросу об интеллектуальном уровне аргументации.

Теперь, когда мы показали, что это псевдонаучная проповедь, важно показать и то, что это проповедь. И тут я подхожу к теме нашей дискуссии, т.е. к теме российской государственности.

Европа - будущая колония России?

Михаил Юрьев определяет нынешнее наше государство как гибридное, застрявшее между вторым (патерналистским) и третьим (либеральным) идеальными типами государственного устройства. Напомню, что, по Юрьеву, второй тип - это когда главным двигателем развития и механизмом реализации всех стратегических задач общества является именно государство. Это - основной институт, обеспечивающий и постановку целей общества, и их последующее жизневоплощение. Такое государство говорит гражданам: я работаю для вашего блага и лучше вас знаю, что вам нужно и как этого следует добиваться. Под третьим же типом Юрьев (разумеется, из соображений удобства для читателей) подразумевает пресловутую модель "ночного сторожа".

Где именно автор нашел в реальной практике современного мира модель государства - "ночного сторожа", он нам не сообщает. Но дело не в этом. Логика и пафос рассуждений Юрьева требуют показать, что наше нынешнее гибридное состояние неустойчиво и что развитие будет естественно вести нас в направлении второго, идеократического, варианта, в сторону патерналистского государства. Слова "логичное", "естественное" ("вытекающее из законов общественного развития") систематически употребляются Юрьевым для обозначения того, что для него является желаемым, т.е. того, что он хочет выдать за логичное и естественное.

Что же получается? Получается, что мы, в соответствии с его хотением, будем жить в мире, в котором смогут выжить только очень крупные государства. По Юрьеву, их останется только пять, и к этому состоянию человечество придет в результате очень масштабных войн. Это такая авторская гипотеза (она же мечта). Но затем Юрьев начинает оперировать с этой гипотезой-мечтой как с доказанным утверждением. Или, говоря иначе, начинает ее проповедовать.

Скажу по этому поводу следующее. Что касается войн, может быть, они и будут. Но все специалисты, пишущие на эту тему, подчеркивают, что эти войны будут становиться все более бесконтактными и все менее ориентированными на традиционную тактику оккупации территории. С голубой мечтой Юрьева эти прогнозы соотносятся плохо: ведь чтобы пять супергосударств поглотили все мелкие и средние, им придется заниматься именно оккупацией. Но его мало интересует то, что говорят военные специалисты. Он знает лишь одно: надо не только готовиться к будущим войнам, но и стремиться к ним, потому что они позволят России восстановить империю и аннексировать Европу. Автор, правда, прямо не говорит, что Европа будет Россией завоевана, но чтобы представить себе возможность мирного, без аннексии, объединения России с Европой при доминировании России у меня не хватает воображения.

Кстати, когда Юрьев говорит о том, что Россия всегда завоевывала лишь собственную периферию, мне непонятно, как быть с СССР, который участвовал в военных конфликтах по всему миру. Наверное, будущей российской сверхдержаве это не рекомендуется. Но на каком основании рекомендуется захватывать Европу? Она что, тоже наша ойкумена? И еще: Европа - наша окраина или мы - окраина Европы?

Если у кого-то сохраняются еще некоторые сомнения относительно предусмотренных автором методов восстановления и расширения империи, то они окончательно развеиваются, когда Юрьев начинает излагать детали. Так, например, он пишет, что "как только российская власть решит, что Америка со стопроцентной вероятностью никоим образом не сможет вступиться за Грузию, то война с Грузией мгновенно начнет готовиться, и не только с Грузией. И не будет никаких сомнений, никаких дебатов, поскольку все сдерживается только Америкой и ничем другим". Иными словами, автор пытается меня убедить, что все мои соотечественники только и ждут, когда можно будет завоевать Грузию и другие окрестные страны. Если же я в этом сомневаюсь, то меня, вероятно, надо записать в отщепенцы.

И, тем не менее, я думаю, что число людей, которые не желают завоевывать Грузию и других российских соседей, все-таки больше, чем тех, кто готов проглотить предлагаемую Юрьевым наживку. И это не просто мнение, это суждение, основанное на социологических опросах. Люди в России даже объединение с Белоруссией воспринимают скептически. Как приоритетную задачу текущей политики не рассматривают они и объединение с Украиной. И уж тем более не хотят решать внешнеполитические проблемы посредством завоеваний. Впрочем, Юрьев может в ответ на это пожать плечами: при чем тут люди? Ведь государство, о котором он мечтает, будет все решать за них, поскольку лучше знает, что им нужно для их же блага.

И от имени этого будущего государства нам заранее объясняют, что, перво-наперво, надо готовиться к войне, что мы должны создать все, что нужно для предстоящей тотальной мобилизации. Нам объясняют также, что индивидуальные цели и ценности должны быть подчинены целям и ценностям общим. Правда, кроме восстановления и расширения (за счет Европы) империи и выживания в джунглях будущей глобальной войны ни о каких иных общих идеях речь не идет. Ничего не говорится и о человеческой цене предлагаемого сценария. Вместо того, чтобы прикинуть, сколько миллионов жизней будет положено на алтарь такой войны и какие риски возникают у России (например, риск оказаться не среди победителей, а среди тех, по кому этот каток пройдется), Юрьев пытается успокоить читателя тем, что ему его сценарий вовсе не кажется очень уж страшным.

В качестве аргумента, который не может вызвать ничего, кроме смеха сквозь слезы, рассказывается о том, что после войны (разумеется, победоносной) будет очень удобно ездить в туристические поездки в Лиссабон, потому что не нужно будет виз. Мне же почему-то кажется, что люди на этой более или менее разрушенной земле, если она вообще сохранится в случае реализации такого сценария, будут озабочены массой совершенно иных вещей. Например, тем, как обеспечить себе пропитание и крышу над головой. Надо совсем уж плохо думать о читателе и его интеллектуальных способностях, чтобы рассчитывать воодушевить его безвизовыми турпоездками после всемирной бойни.

Правосудие и "таблетки правды"

Итак, война. Итак, мобилизация. Итак, коллективные ценности. Эти ценности, по Юрьеву, нам совершенно необходимы уже потому, что они для нас наиболее органичны. И еще потому, что делают естественной для русских государственность, сочетающую имперский патернализм и идеократию. "Нами как бы имплицитно предполагается, что жизнь индивидуальная особого смысла не имеет и иметь не может, а общественная может и имеет". Знакомые мелодии. Но исполнение - фальшивое. В них слышится нечто похожее на рассуждения славянофилов, но в очередной раз возникает оторопь по поводу свободы обращения с первоисточником.

О примате общественного над личным говорил, например, Аксаков. Но это общественное не было для него синонимом государственного. В его проекте локальное сообщество отдает на откуп государству право защищать страну и ее население, вести войны и мобилизовывать для них ресурсы, но не позволяет государству вмешиваться в права и жизнь земли и в этом смысле противостоит ему. Не случайно власть с таким скептицизмом и подозрительностью относилось к славянофильским идеологическим построениям. В интерпретации же Юрьева общество пропадает, остаются только государство и индивид, который должен быть принесен государству в жертву. Автор, правда, не против того, чтобы было еще и местное самоуправление. Но как в такой системе оно может выжить и не превратиться в профанацию, я лично уразуметь не могу.

Это, по мысли Юрьева, должна быть поистине новаторская система. Рассуждения автора о "таблетках правды", с помощью которых предстоит обеспечить торжество права и правосудия, не оставляют на сей счет никаких сомнений. "Вам вкалывают пять кубиков пентатала натрия, и вы совершенно искренне говорите все, о чем вас спрашивают. Выработка процедуры, как это сделать, чтобы вас не спрашивали, где лежат ваши деньги и с кем вы спите, это задача, которую лучше всех умеют решать либералы". Замечательный текст! Замечательный уже тем, что либералы, согласно Юрьеву, должны прописывать, как лучше попирать базовые правовые ценности.

Иными словами, Habeas Corpus нам больше ни к чему - в этой системе, совершенно очевидно, ему нет места. Право не свидетельствовать против себя, которое является ключевым элементом современного либерального уголовного права и судопроизводства и закреплено в действующей Конституции РФ (ч.1 ст.51), тем самым аннулируется. Либералы же, смирившись с поруганием базовых либеральных ценностей, будут следить за тем, чтобы у подследственных не спрашивали, где лежат их деньги. Какой в этом смысл, если огромная масса всякого рода криминальных дел касается именно денег, Юрьеву, возможно, и понятно, а мне - не очень. И с кем вы спите, либералы спрашивать почему-то не позволят, хотя и это до сих пор считалось очень интересной темой для выяснения вопроса о том, кто кого и почему убил - достаточно почитать Агату Кристи. Короче, как только мы начинаем хоть чуточку задумываться о практическом применении этих замечательных идей, так сразу же и понимаем: стоит только сделать первый шаг и переступить через некоторые базовые принципы, и дальше все покатится, не остановить.

Не получилось у Юрьева найти в его системе место либералам. Не знаю, почему, но ему бы этого хотелось. Возможно, потому, что в экономике он, как бизнесмен, либеральные принципы считает полезными. Но либеральное понимание жизни ему чуждо. Поэтому и возникает перед ним неразрешимый вопрос: ну, заработал человек два миллиона долларов, а дальше что? Ведь само по себе это бессмысленно. Поэтому за пределами экономики, по Юрьеву, теряет смысл и либерализм. Выход же он находит лишь в том, чтобы заботу о высших смыслах передать государству, которое и будет определять, в чем твое подлинное благо, твои права и во имя чего ты должен жить. Смысл же самого государства видится в том, чтобы мобилизовывать людей на победоносные войны ради расширения контролируемого пространства. Мобилизовывать с помощью имперской идеи и авторитарно-патерналистского правления. А чтобы это не очень напоминало Советский Союз…

Нацистский опыт человеколюбия

А чтобы это не очень напоминало Советский Союз, автор советует нам поучиться у Гитлера бережней относиться к собственному населению. Это показывает, где ищутся и находятся для России государственные ориентиры. Действительно, Гитлер к немцам относился несколько бережнее, чем Сталин к подданным Советского Союза. Что, однако, вовсе не значит, что немецкие либералы, социалисты и коммунисты, если они не поспешили "исправиться", чувствовали себя в гитлеровской Германии в безопасности. Гитлер очень бережно относился к немцам как к биомассе, он тоже планировал строить автострады через Украину (вместо Лиссабона) для туристических целей. Куда он их привел, этих немцев, хорошо известно. Тем не менее теперь нам предлагается уже не просто восстанавливать империю, т.е. Советский Союз, но и прирастить его, по возможности, Европой, немножко поучившись при этом у нацистов бережному отношению к собственному населению. Понятно, почему о человеческой цене, которую придется заплатить, реализуя его проект, Юрьев умалчивает. Потому что цена будет ужасная, причем как при неудаче, так и при успехе столь амбициозного начинания.

Типичный грех многих русских псевдоинтеллектуалов - попытка поиска очень простых ответов на очень сложные вопросы. Дискутировать с Юрьевым только потому и нужно, что кто-то может всерьез увлечься его проповедью. Ведь главная задача этой проповеди - снять ограничения, которые все-таки еще существуют в нашем сознании. Мы все-таки вынесли что-то из прежнего исторического опыта. Мы понимаем, что в очередной раз воевать для покорения сопредельных стран - это контрпродуктивно, это не сделает счастливее ни нас, ни наших соседей. Мы понимаем и то, что приносить собственные личные интересы в жертву государству - значит вредить не только себе, но, в конечном счете, и самому государству: превращаясь в самоцель и высшую ценность, оно рано или поздно, но неизбежно разваливается.

Нам говорят: иного все равно не дано. Или, что то же самое, пытаются убедить в том, что единственная альтернатива всесилию государства - это заработать два миллиона, сесть на них и плакать об отсутствии смысла жизни. Но, может быть, альтернатива как раз в том, чтобы искать способы гармонизации общественных и личных интересов? Ведь столько проблем в стране, ждущих своего решения! Как защитить личность от государства? Как одновременно создать институциональные, в том числе и идеологические, механизмы, которые понуждали бы личность ограничивать собственные эгоистические интересы в пользу сограждан? Как сделать, чтобы наша нынешняя гибридная государственность, развивалась не в направлении очередного упрощения, не в сторону архаичной модели, ориентированной на войну и "таблетки правды", а в сторону постепенного взращивания институтов нефиктивного самоуправления, разделения властей, верховенства права и массы других довольно сложных вещей, о которых Юрьев нам советует забыть?

Он предлагагает помнить лишь о патерналистско-идеократических и имперских традициях. И при этом даже не задается вопросом о том, что же именно мы могли бы взять от той же имперской традиции - мировой и отечественной. Я вовсе не то хочу сказать, что у империи нечему поучиться. У римской империи можно поучиться, например, римскому праву. Можно поразмышлять и о первоначальном значении слова "империум". Оно обозначало суверенную власть, причем не обязательно сложносоставную, предполагающую покорение окраин. Этим империумом обладал в своем королевстве любой суверенный король. И я понимаю, что русскому сознанию эта идея близка, что оно плохо воспринимает идею России как государства подчиненного, как клиента какого-то другого крупного хозяина. Да, это наша специфика, и ее надо уважать. Но отсюда вовсе не следует, что из мирового имперского наследства нам следует заимствовать идеи территориальной экспансии и предаватся мечтаниям о включении Германии, Франции, Великобритании и всех других больших и малых европейских стран в состав России.

Можно не без пользы поразмышлять и о возможных заимствованиях из наследия империи Российской. Она обладала способностью воспринимать и абсорбировать инокультурные элементы, будь то в виде собственно культурных заимствований или в виде абсорбции разных этно-конфессиональных групп. У нее кое-что в этом смысле довольно хорошо получалось. Но современной России не помешал бы и трезвый взгляд на то, какие у нашей империи были провалы. Полезным может быть и более глубокое, чем сейчас, изучение русской мысли, в том числе националистической, которая пыталась эти провалы анализировать и искать решения сложных проблем российской государственности. Очень советовал бы почитать под этим углом зрения труды Каткова 1860-х годов - у него есть много интересного и о том, какой должна быть русская нация, и о представительстве нации (вместо поклонения монаршей власти), и о том, почему неверно считать, что православный и русский - это одно и то же, и о многих других актуальных сегодня вещах. Советую познакомиться с этими трудами и Михаилу Юрьеву, хотя и не очень рассчитываю, что они ему помогут. Ему ведь и так все заведомо ясно на полстолетия вперед.

Если тот дискурс, который он предлагает, станет не просто экзотическим высказыванием на одной из многих интернет-страниц, а приобретет какую-то общественную легитимность, то это повлечет за собой весьма печальные последствия. О внутриполитических я уже сказал. Что касается внешней политики, то возможную реакцию наших соседей на подобные тексты предсказать нетрудно. Они будут вынуждены либо уповать на то, что в России достаточно смышленых людей, чтобы не позволить такому дискурсу возобладать в обществе, либо признать, что Россия - это главный источник угроз и, соответственно, главный враг, единственный шанс спастись от которого - быстро вступить в НАТО и отплыть от него как можно дальше. На какой внешнеполитический эффект рассчитывает автор и думает ли он о нем вообще, может сказать лишь он сам.

Единственный способ чтения таких текстов, который можно порекомендовать, - продумывание последствий авторских рассуждений на один шаг дальше, чем хочет от тебя автор. Вместо того, чтобы воодушевляться легкостью поездок на европейские курорты после победы в мировой войне, подумать о том, как ты будешь искать хлеб на развалинах русских городов после очередной, дай Бог, не атомной, бомбардировки. Вспомнить о том, как забота Гитлера о немцах привела к уничтожению Дрездена в 1945 году и к их изгнанию из стран Центральной и Восточной Европы, где прежде они худо-бедно жили веками. Есть 25 млн. русских, разбросанных вне России. Может быть, поинтересуемся у них, хотят ли они повторить судьбу фольксдойчей в 45-м году?

Надо учиться не верить простым ответам. Не верить тому, что Юрьев говорит про империю, русский народ, либерализм и все что угодно. Обратите, кстати, внимание, что он прекрасно обходится без слова "демократия". Он не знает, зачем нужен России парламент и не считает нужным это утаивать. Не знает, и ладно. Скажу лишь, что вовсе не обязательно быть завзятым либералом, чтобы защищать Habeas Corpus, отстаивать принцип разделения властей и понимать, что провозглашение неизбежности войны может сработать как самореализующееся пророчество. Для этого достаточно здравого смысла и недоверия к простым ответам и псевдонаучным проповедям. Вера в них опасна, и текст Юрьева - повод об этой опасности еще раз напомнить. Оснований же для серьезной дискуссии с автором о серьезных вопросах я не вижу.

Всесильное государство при бессильном обществе?

Российская государственность находится в гибридном состоянии? Принимаю, это замечательная исходная точка для содержательного разговора о том, в чем конкретно эта гибридность заключается и куда от нее желательно двигаться. Но от такого разговора автор уклоняется. Нам сразу объясняют, что из трех возможных вариантов предстоит выбрать один и что "объективная" логика мировых процессов однозначно диктует, какой именно. И нам остается лишь поверить в спасительность патерналистско-идеократической модели государства - при том, что автор и сам не ведает, какой именно она должна быть и призывает нас к совместному с ним поиску ее "новаторской" формы. Выходит, что никаких решений нам не предлагается вообще. И это - неизбежный результат ухода от реальных проблем и их подмены квазинаучными спекуляциями.

О тех же войнах, их особенностях и возможной роли в ХХ1 веке существует масса интересных текстов. Но Юрьеву они не интересны, он о них скорее всего ничего и не слышал. Ему важно лишь то, что будут войны, в которых большие государства выживают лучше, чем маленькие, а поэтому останется лишь пять больших государств. Это именно проповедь поверх всяких проблем, не оставляющая читателю возможности поразмыслить, сопоставить альтернативные точки зрения. Вместо этого предлагается готовый ответ, который, как выясняется в конечном счете, вовсе и не ответ, а призыв искать его в намеченном автором "единственно правильном" направлении поиска. И так во всем.

Вместо того, чтобы помочь читателю разглядеть безумие самой идеи "таблеток правды" как нормы правового судопроизводства, ему предлагается думать о том, как не позволить следователю спрашивать про то, кто с кем спит. Реальная проблема снимается, а внимание переключается на какие-то нелепые частности. Мы как бы уже решили, что "таблетки правды" нужны, и остается лишь обсудить, как мы будем их применять. Мы как бы уже решили, что война будет, но бояться ее не надо, потому что после нее вы сможете поехать туристом в Лиссабон.

Тем самым все проблемы снимаются: ведь если принять на веру то, что говорит Юрьев, дальше спорить уже не о чем. Все предопределено, и от тебя требуется лишь готовность к тому, что государство в России может быть только имперским и патерналистски-идеократическим. И тебе уже не надо думать о том, что государство должно способствовать развитию потенциала индивидуума, заботиться об экологии, медицине, о благосостоянии людей. Но спросите их, живущих в разных точках России: что их по-настоящему волнует? Волнует ли их то, что человек, искупавшись в Амуре, отправляется на больничную койку? Что ты не можешь есть без ущерба для здоровья продукты, выращенные на своем огороде? Что живешь в безысходной нищете? Что тебе не на что выучить детей? Что тебя перестали лечить и даже диагностировать твои заболевания? Я думаю, что их это все волнует. Юрьева - нет. Об этих естественных обязанностях государства, о том, что оно должно выполнять свои базовые функции, у него нет ни слова. Как и о том, каким оно должно быть, чтобы с этими функциями успешно справляться. Государство, по Юрьеву, призвано заботиться лишь о том, как выиграть предстоящую большую войну и аннексировать окрестные территории. Реальные проблемы людей, реальные цели человеческого существования, реальные сложности общественной жизни замещаются абсолютно умозрительными конструкциями. Это мы уже проходили, это все уже неоднократно с нами проделывалось. Автор предлагает попробовать еще раз.

Юрьев - человек очень хитрый. Вся та логическая непоследовательность, которую легко выявить в его тексте, не оттого, что он что-то недодумал. Полагаю, что он совершенно сознательно использует такую псевдологику, надеясь, что именно она способна привести читателя к принятию нужных автору идей и установок. Изначально эти идеи и установки высказываются им весьма осторожно, якобы в виде предположения. Но в дальнейшем они используются уже как догматы, как непреложная данность. Это именно индоктринация и проповедничество. Когда он говорит: "Я точно знаю, что будет пять больших государств", как это понимать? Как "символ веры"? А как понимать то, что "русскому народу глубоко свойственно желание общей цели, стремление как бы растворить свою индивидуальность в коллективе", что для него "жизнь индивидуальная особого смысла иметь не может"? В том-то все и дело, что понимать не предлагается. Предлагается принять на веру, как очевидные факты.

В результате же нам навязывается не только сомнительная картина будущего. В результате и картина нашего прошлого, подстраиваемая под это будущее, лишается какой-либо поучительности в осознании и решении современных проблем.

Между тем нам, размышляя об отечественной государственности, полезно было бы, повторяю, внимательнее присмотреться к опыту Российской империи. И речь идет не столько об образцах для подражания, сколько об уроках. В частности, стоит присмотреться к тому, как российское общество реагировало в прошлом на смягчение политического режима. Например, после 1905 года. Потихонечку началась организация различных политических партий, обществ, клубов - не обязательно политических, но также культурных и прочих. В Риге, например, где жили немецкая, латышская и русская общины, мощные организации быстро возникли у немцев и латышей. Организации же, которые возникали среди русского населения, были слабыми и немногочисленными. Но если так, то, может быть, пресловутый примат коллективности и общественных ценностей у русских - это всего лишь миф? Может быть, надо говорить не о каком-то мифическом примате общественного, а как раз о слабой способности русских к общественной самоорганизации?

Это - огромная проблема, имеющая прямое отношение к теме государства и государственности. Очевидно, что советская власть никоим образом не увеличила способности своих подданных к общественной самоорганизации. И если мы посмотрим на сегодняшнюю жизнь России, то увидим, что эта способность к самоорганизации, к ответственному политическому (или хотя бы общественному) действию у нас неразвита. А увидев, поймем, что многие наши проблемы - именно от этого. Между тем Михаил Юрьев предлагает нашу слабость считать силой и продолжать двигаться по наезженной колее строительства государства без участия общества. Но шансов на успех такого предприятия в ХХI веке еще меньше, чем было раньше.

Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ (литератор):

"Если государство не справляется со своими функциями, то оно будет отвергнуто и на его месте возникнет другое…"

НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ
ШАНС РАННЕГО ПУТИНА
СТАВКА НА "ВЕРТИКАЛЬ ВЛАСТИ"
ПРЕДЧУВСТВИЕ ГРЯДУЩЕГО КРИЗИСА
ДИЛЕММЫ ПУТИНА
О РОКОВЫХ МОМЕНТАХ ИСТОРИИ И СВОБОДЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЫБОРА
ПОПЫТКА ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ
О ШАНСАХ РОССИИ НА БУДУЩЕЕ

Немного предыстории

Начну с того, что современное российское государство, каким мы его знаем, отнюдь не случайно сформировалось как государство, сосредоточенное - в вертикальном измерении - на одной фигуре, на главном лице. Обсуждая вопрос о перспективах его трансформации, который оказался в центре дискуссии, надо помнить о том, что его возникновение было, на мой взгляд, исторически вполне закономерным. Постсоветский режим не был привнесен в Россию извне. Этот режим возникал на обломках прежнего в тот момент, когда ни общество, ни элиты не были готовы к новой исторической эпохе. Поэтому задача состояла в том, чтобы появилась некая политическая фигура, которая могла бы обеспечивать равновесие между накопившимися в обществе взаимоисключающими интересами различных (зачастую полярных) экономических, культурных, ментальных социальных страт. Такой фигурой стал Борис Николаевич Ельцин. К нему могли относиться как угодно, но минимально приемлемой и признаваемой в этом качестве компромиссной политической фигурой он был для всех. Он был условно своим и для демократов, и для партократов. Да, для последних он мог быть и врагом, но "своим" врагом - удобным и понятным.

А затем наступил неизбежный постреволюционный синдром, когда нужно было вытягивать страну и элиту из того тупика, в который они зашли после 1993 года. Несомненно, что никакого варианта парламентской республики в тот момент не было. Во-первых, не сложилась еще эффективная многопартийная система, которая могла бы стать основой политического представительства различных социальных групп. Во-вторых, не было и самих этих структурированных групповых интересов, равно как и отчетливо выраженного общественного самосознания. При всем том, что 90-е годы справедливо характеризуются обостренной политической рефлексией, глубокого осознания социальной реальности, масштабов происходящих перемен и места различных групп в динамичной структуре общественных отношений, т.е. общественного самосознания, необходимого для перехода к демократическим формам парламентской республики, не было почти ни у кого.

В результате мы получили то, что должны были получить, а вместе с тем и проистекающие из этого последствия. Так, Борису Николаевичу Ельцину хватило мужества сокрушить две основы прежнего режима: компартию и советы (замечу, кстати, что Верховный Совет был отнюдь не парламентом, а специфическим - в рамках советской системы - инструментом проведения политики компартии в жизнь). Но, сокрушив эти основы политически, он вынужден был строить новое государство, опираясь на то, что осталось от старого. Он предпочел опереться на спецслужбы. Все разговоры о том, что выходцы из спецслужб хлынули во власть широким потоком лишь при Путине, - неправда. Эти кадры стали возгоняться в верхние слои политической атмосферы в середине 90-х, и это было связано не только с тем, что Ельцин опасался спецслужб, но и с тем, что ему нужно было опираться на какую-то реальную и надежную силу, которая его не сдаст. И когда речь зашла о преемнике, возможности выбора оказались предельно узкими, все преемники были из спецслужб: Е.Примаков - генерал-лейтенант, С.Степашин - бывший глава ФСБ, В.Путин - тоже понятно, а на раннем этапе в этом списке фигурировал еще и Н. Бордюжа. Все разговоры о том, что приемником мог стать Н.Аксененко или кто-то иной, - это были пустые разговоры. Круг претендентов жестко и однозначно очерчивался выходцами из силовых структур. И именно персонализация власти определяла спецслужбы как ту единственную силу, на которую эта власть могла опереться в переходный исторический период.

Что же касается самого факта такой персонализации и предпосылок, создаваемых для нее конституцией 1993 года, то, повторяю, все это не случайно. Люди, которые писали конституцию, решали поставленную Ельциным задачу и конструировали политическую систему под персону "заказчика", но, скорее всего, не предполагали, что создают институциональные условия, облегчающие вхождение представителей спецслужб в высшее политическое руководство страны. Догадывался ли об этом Ельцин? Думаю, что догадывался. Вряд ли он мог все просчитать, но он обладал гениальной интуицией и, кроме того, точечным видением ключевого звена стоящей перед ним политической проблемы - как орел, который летит и видит только те точки на огромном пространстве, которые ему нужны. Ельцин, по-видимому, представлял себе возможные последствия принимаемых решений, но, как большой политик, действовал в тех рамках, которые определила ему история.

В итоге на рубеже 1990-х - 2000-х гг. страна столкнулась с проблемой, которую можно было бы обозначить так: могла ли политическая элита, обновленная Ельциным перед его уходом, преобразовать созданную им политическую систему и вывести нас из 90-х годов с наименьшими потерями?

Шанс раннего Путина

Путин реально пришел к власти 16 августа 1999 года, когда его утвердила Дума, и в тот же день объявили, что он будет баллотироваться на предстоящих президентских выборах. Иными словами, он пришел к власти, когда решение о преемнике было, фактически, объявлено уже официально. Так вот, в 1999 году, с моей точки зрения, у нации в лице ее политической элиты был колоссальный шанс избрать для страны новый путь. Шанс этот был вполне реальным, потому что Ельцин освободил своего преемника от каких бы то ни было обязательств перед олигархической машиной (сам он после выборов 1996 года был повязан по рукам и ногам).

Более того, с его уходом новая элита освобождалась и от неразрешимых экономических проблем, потому что самый страшный поворот, ведущий в тупик необратимого распада экономики, в августе-сентябре 1998 года удалось миновать; страшный удар, который нанес по России капитализм "эпохи первоначального накопления", страна выдержала. Было ясно, что 17-летний период понижательной тенденции цен на нефть вот-вот закончится, и впереди, по крайней мере на несколько лет, страну и ее экономику ожидает рост цен на энергоносители. Было ясно также, что реформы заработали, а неприятные издержки первоначального периода приняли на свой счет ельцинские элиты. Иными словами, у новых элит руки, в известном смысле, были развязаны.

К тому же и в обществе к тому моменту сформировался запрос на новую политику и новое политическое лидерство. Суть его, с моей точки зрения, аккумулировал Никита Михалков (человек, очень точно чувствующий конъюнктуру) в фильме "Сибирский цирюльник" - слабом профессионально, но чутком к духу общественных перемен: "Он русский, и это многое объясняет"! А я бы добавил: он свободный русский, и это многое объясняет. В обществе вызрел запрос на свободного и патриотичного лидера, и Путин, не произнося ни слова и не формулируя собственную политическую программу, тем не менее, идеально встроился в востребованный образ. На почве приятия этой новой идеологемы, заявленной в фильме (премьера которого прошла во Дворце Съездов, фактически - в Кремле) сошлись все: и элита, и народ. И в этом был определенный шанс на общенациональное согласие.

Путин не был либералом, но у него появилась возможность, примиряя собою нацию, постепенно менять структуру управления и модернизировать страну в соответствии с теми задачами, которые ей предстоит решать в XXI веке. Единственное чего Ельцин ему не дал и не мог дать, это свободу от той среды, которая Путина взрастила, - я имею в виду среду чекистскую. Но это уже вопрос политического масштаба личности: хватило бы Путину решимости последовать примеру Ельцина, разорвавшего в свое время отношения с взрастившей его компартией? Это - вопрос политической воли, и насколько я могу судить на основании имеющихся в моем распоряжении фактов, такая воля в должной мере проявлена не была.

Ставка на "вертикаль власти"

Впрочем, быть может, это был осознанный выбор. Быть может, Путин просто подсчитал последствия и понял, что не может себе позволить разрывать отношения с доставшейся ему политической системой. При этом он оставил в руководстве экономической политикой исключительно либералов. Однако в дальнейшем, чем либеральнее была экономическая политика, тем жестче и охранительнее становилась политическая среда, обеспечивающая либеральные реформы. Но когда вы делаете такой выбор, т.е. ставите на равные позиции взаимоисключающие политические силы, вы оказываетесь обречены сохранять вертикаль власти. Увязка появления термина "вертикаль власти" с Бесланом - случайность, недоразумение. Просто наступил срок завершения продолжительной подготовительной работы, а удачный ли то был момент для объявления о новом политическом повороте - вопрос особый: с этической точки зрения, может быть, и неудачный, но политически абсолютно точный и закономерный. И в этот момент модель политической системы, которую Ельцин создавал как вынужденную и переходную, закрепляется необратимо и окончательно. Изнутри системы поменять ее становится уже невозможно: когда приоритетной задачей провозглашается построение "вертикали власти", система для перемен закрывается. Этот момент маркирован двумя знаковыми событиями: во-первых, заявлением о том, что мы отныне строим вертикально ориентированную государственность, а во-вторых - арестом М. Ходорковского.

Здесь вряд ли уместно обсуждать, хорош Ходорковский или плох. Более того, у меня нет полной уверенности в том, что победа Ходорковского была бы лучшим вариантом в сравнении с тем, что произошло. Но случилось то, что случилось. И случившееся, с моей точки зрения, - это не просто преступление. Это - хуже, чем преступление, это - ошибка. В тот день и час, когда было принято решение об аресте Ходорковского, пришел в действие маховик, который остановить уже нет никакой возможности. Этот маховик выносит наверх силовиков и спускает вниз либералов, нарушая пропорции внутри правящего слоя и побуждая оба слоя элиты закрываться: решение о "вертикали власти" перекрывает каналы вертикальной мобильности, решение по Ходорковскому - нарушает транспарентность системы "по горизонтали", разрушает ее связь с обществом. До перехода к открытому выстраиванию Путиным "вертикали власти" еще можно было смикшировать, повернуть, остановить соответствующие процессы. Но как только этот принцип был сформулирован в качестве политической задачи, властная бюрократия обрела организующее начало и стала выстраиваться в упорядоченную, закрытую и устойчивую к внешнему дестабилизирующему воздействию систему.

При этом, во-первых, потребовалось наложить узду на общественное мнение, поскольку люди, которые фокусируют общественное мнение, хотя и являются меньшинством, но очень активным меньшинством, и их активность представляет серьезную угрозу для бюрократии. Во-вторых, пришлось прервать процесс реформирования судебной системы, причем на стадии, близкой к завершению. Реализация плана Д.Козака приостанавливается. А сам Козак, который, с моей точки зрения, мог бы стать в момент окончания первого президентского срока оптимальным преемником для Путина (как, с одной стороны, человек системы, но, с другой стороны, более открытый политик), исчезает с главной политической арены страны, уходит в политическое небытие. Вслед за этим запускаются процессы отъема собственности, и в них вовлекаются на равных как либералы, так и силовики (потому что либо ты лоялен, либо - уходишь). И когда умный и энергичный экономический политик Игорь Шувалов открыто сетует, адресуясь западным политологам, что силовики побеждают, что Роснефть уводят из государственной системы, я его не понимаю. Когда он, в составе общей команды, принимал участие в отъеме Юганскнефтегаза, он не понимал, чем это кончится? Он не понимал, что на то они и силовики, чтобы быть сильнее и не останавливаться на достигнутом?

Это, безусловно, довольно поверхностный анализ, всего лишь мои наблюдения, но я формулирую итог: все, крышка захлопнулась, ловушка закрыта, из мышеловки выхода нет. Пока в мышеловке есть сыр, ситуация почти нормальная, внутренние напряжения и конфликты почти незаметны. Но если и как только сыр закончится, мы все столкнемся с очень большими проблемами: мышки в мышеловке захотят выйти из нее, а выхода нет. И хотя в истории возможно всякое, я смотрю пессимистически на ближайшее будущее нашего государства в его нынешнем виде. Государства, которое не отождествляю с судьбой страны.

Если цены на нефть в течение хотя бы ближайших десяти лет продержатся в районе 60 долларов за баррель (не очень превышая этот порог, но и существенно не снижаясь), если цены на газ будут вести себя так же, тогда все мои опасения беспочвенны. Мне не нравится, как выстроилась система, но я готов буду признать, что ее создатели угадали экономический тренд и под этот тренд построили вполне жизнеспособную систему. Саудовская Аравия, например, вполне жизнеспособная страна, а у нас в России есть преимущества, которых нет у Саудовской Аравии: это просторы, это интеграция в западную экономику и др. Однако в то, что еще лет десять продержится нынешний ценовой уровень на энергоносители, я не верю. Цены могут либо зашкалить, и тогда мы вместе со всем миром просто не выдержим таких затрат на энергию, либо упадут, и тогда мы полетим вверх тормашками, потому что уже привыкли жить в условиях высочайшей доходности экспорта. А созданная система не сможет перенастроиться.

Предчувствие грядущего кризиса

Значит, будет кризис. В какой форме он будет протекать? Я не верю в реальность сценария оранжевой революции в России. Этого не будет, причем по нескольким причинам.

Во-первых, оранжевая революция в России уже была в августе 1991 года. Оранжевая революция - это схема, при которой страна уходит от прежнего контролера с помощью другого, нового контролера. В том 1991 году мы с помощью Америки уходили от Советского Союза. Грузия с помощью Америки уходит от России, Украина уходит от России через Евросоюз. От кого, через кого и куда будет уходить Россия, мне совершенно непонятно. Политических сил, которые способны выполнить эту функцию, я тоже не вижу.

Во-вторых, есть проблемы и с точки зрения, так сказать, внутренних факторов. Деградация либерального политического крыла сегодня такая, что в сравнении с ней состояние силового политического блока покажется просто идеальным. Во всяком случае, Игорь Иванович Сечин как политик-бюрократ даст сто очков вперед любому демократическому политику. Он свои функции знает куда лучше, а свои цели отслеживает куда внимательнее, чем те - свои.

Безусловно, вплоть до ареста Ходорковского существовала и иная альтернатива развития политического процесса. Была практически идеальная модель, при которой власть сама выращивала номенклатурную оппозицию во главе с М.Касьяновым, которая при помощи той же власти критиковала и постепенно трансформировала (но не ломала) существующую систему. Можно предположить, что таким путем страна в течение двух президентских сроков могла выйти к каким-то иным политическим горизонтам, вплоть до подготовки почвы для перехода к парламентской республике. Но сегодня я уже не вижу никаких шансов для движения в этом направлении.

Каковы же альтернативы сценарию оранжевой революции в ситуации кризиса? Прежде, чем ответить на этот вопрос, скажу о некоторых симптомах его приближения. Определенные экономические проблемы у нас уже начались. Прежде всего, связаны они с весьма существенным понижением мировых цен на энергоносители в конце лета и начале осени - примерно на 18% за три недели, при неясных перспективах на будущее. Между прочим, с лета резко снизилась и капитализация Газпрома. Очевидны и непосредственно политические риски, связанные со вступлением страны в очередной электоральный цикл. Как следует реагировать на эти риски и вызовы?

Есть "стратегия Кутузова": ничего не делать и позволить истории течь самой по себе - тогда, возможно, все придет туда, куда нужно. И есть "стратегия воли", когда политический фактор ломает естественный ход истории и пытается развернуть ее в нужном направлении. Если бы после Ельцина был избран первый вариант - ничего не делать (как, например, поступал Примаков, когда был премьером), то, может быть, мы смогли бы 2008 год проскочить. Но власть пошла иным путем. И сегодня в Кремле пугают друг друга оранжевой революцией, страшилками про то, что Америка готова поглотить Россию, что завтра будет война и т.п. В закрытом клубе под называнием ЗАО "Кремль", судя по косвенным данным, уже началась внутренняя паника, раздрай там хуже, чем в оппозиции, и друг друга члены этого клуба ненавидят больше, чем оппозиция ненавидит их совокупно.

Более того, там уже явным образом сформировались две группировки, которые можно обозначить (памятуя о выборах 2007-2008 гг.) как "выборная" и "антивыборная". Первая настаивает на проведении выборов путем продвижения кандидатуры "преемника". Вторая - не хочет отпускать Путина с президентского поста ни при каких обстоятельствах. Путин - человек очень умный, он прекрасно понимает, что ему в любом случае в 2008 г. необходимо уходить, что только при таком условии он получает надежную, международную гарантию безопасности. Известна красивая историческая параллель, которая, конечно, условна как все исторические параллели. Суть ее такова: с разрывом ровно в 200 лет основные этапы Великой французской революции и новейшей российской истории обнаруживают поразительное сходство. 1789 год - созываются Генеральные штаты, 1989 - XIX партконференция. В том и другом случае открывается клапан кадрового обновления власти, появляются новые люди, действия которые тотчас входят в противоречие с интересами старых кланов; в обществе начинаются разброд и шатания. 1791 год - неудачное бегство короля, 1991 год - Фарос. 1793 год - казнь Марии-Антуанетты и Людовика, 1993 - попытка переворота и обстрел парламента (настаиваю, обстрел, а не расстрел, расстрела как такового не было). Пропускаем несколько этапов… 1799 год - фактический приход Наполеона к власти, 1999 - фактический приход Путина к власти. 1804 год - пожизненное консульство, 2004 - второй срок с перспективой пожизненного консульства. 1808 год - Тильзит, вершина побед, а дальше 1812 год и за ним 1814 и 1815 гг. Итог - остров Св. Елены. Чтобы прервать аналогичный ход событий - надо вовремя уходить.

Дилеммы Путина

Парадокс состоит в том, что на сегодняшний день в своем противостоянии "антивыборной" группировке Путин может апеллировать только к той силе, которую сам же затоптал, т.е. к медиа-ресурсам. Напомню, что на всем протяжении своего правления Ельцин никогда медиа не трогал, потому что прекрасно понимал, что свободные медиа защищают эффективнее, чем подконтрольные. Сегодня Путин объективно нуждается в свободных СМИ, через них он без конца транслирует свои обещания уйти после второго срока, понимая, что только свободная информация может защитить его от принуждения остаться. Но ресурс медиа работает плохо, потому что разрушена связь между ними и обществом. А в этой ситуации лидер остается один на один со своими "друзьями" в кавычках, которые не могут допустить его ухода.

Возможные сценарии, которые они могут попытаться организовать, - это внутренние беспорядки с последующим введением чрезвычайного положения или внешняя война. Сейчас идут своего рода военные учения (я имею в виду Кондопогу и то, что происходит вокруг Грузии), опробоваются разные варианты, какой сработает. Несомненно, вы не можете точно спланировать поведение господина Саакашвили, вы не можете спланировать раздражение отморозков в Кондопоге, но вы можете эти точки напряжения использовать, чтобы посмотреть, как развивается ситуация, каким образом можно ее локализовать или, напротив, дать ей развитие. В Кондопоге - классический случай, ситуации дали взорваться, до определенного момента не мешали, а потом резко одернули. Это похоже на армейские учения. И с Грузией, полагаю, тоже отрабатывается некий вариант использования "внешнего" фактора. Иначе невозможно объяснить, почему такое внимание уделяется столь политически ничтожным державам, как Молдавия и Грузия. Я ничего плохого о грузинах и молдаванах сказать не хочу, но в политическом отношении эти державы Россию вообще не должны волновать. Договариваться, чтобы интересы абхазцев и осетин как граждан России (но не Абхазии и не Осетии) защищались, - необходимо. Но отстаивать интересы территорий - это как-то это странно, с моей точки зрения.

Итак, на сегодняшний день силовая ("антивыборная") группировка во власти побеждает. Она пока еще не победила окончательно. Более того, Путин уже дал этой группировке первый бой, когда аккуратно убрал Устинова с поста генпрокурора. Война во власти, с моей точки зрения, уже идет по полной программе. Тот факт, что Газпром был вынужден купить Сибнефть по завышенным ценам, прямо указывает на это. Прежде расчет был на инкорпорирование Роснефти в структуру Газпрома и использование дивидендов в ходе предвыборной кампании. Силовики этот ресурс отобрали, и Газпром вынужден был покупать Сибнефть по ценам выше рыночных, покупать у ее реальных владельцев. С этого момента ситуация уже вышла из равновесия, и дальше процесс пойдет по нарастающей.

Силовики неизбежно захотят приватизировать Роснефть до окончания предвыборного цикла, т.е. до 2007 года; либералы вынуждены, обречены будут дать им бой, и в этом бою полетят головы. Путин пытается микшировать ситуацию: то, что он снял с поста Устинова, не убирая его из политической системы, показывает, что он пока предпочитает демонстрировать обеим сторонам, кто в доме хозяин. Одним он показывает, что если они намерены спустить с цепи бульдога, то он в состоянии посадить бульдога снова на цепь; другим - что если они надеются с его помощью навсегда избавиться от этого бульдога, то ошибаются, бульдог будет сидеть на цепи там, где ему сказано. Есть и другой сигнал от Путина - 17 отставок в высшем эшелоне власти с конца лета. Среди них - две в руководстве ФБС и еще две - в администрации Президента. Иными словами, борьба уже идет не на жизнь, а на смерть. И пока победителем в этой борьбе остается сам Путин. Он демонстрирует всем, что главный вопрос пока еще окончательно не решен.

Тем не менее, я наблюдаю симптомы нарастающего кризиса, выходом из которого будет не "управляемая революция", а что-то совсем иное. Я не пророк, но это будет не просто политический кризис в его привычных для нас проявлениях. Это будет кризис, развивающийся по схеме недавних событий в Будапеште или тех, что назревают в Варшаве, - неуправляемый порыв стихийного недовольства людей, но в гораздо более жестких формах.

Другой возможный сценарий кризиса - это экономический обвал по внутренним причинам. В таком случае деньги стремительно побегут из России.

В связи с этим хочу затронуть один важный сюжет. У меня есть свои симпатии и антипатии. Я, например, предпочитаю либеральную модель государства, но понимаю, что можно жить и при антилиберальной. Человеческая жизнь, в конце концов, протяженнее любого отдельно взятого исторического периода. Но у антилиберальной (номенклатурно-бюрократической) модели, как и у либеральной, есть свои законы. Эти законы просты: своих не сдают, из системы не выбрасывают, если ты систему не предал. Но сегодня этот принцип нарушается точно так же, как нарушается принцип свободных выборов.

Поговорите с людьми из номенклатуры: они за свою шкуру, за свое положение дрожат так, как никогда ни один советский чиновник не дрожал. Советский партократ дрожал, потому что все время должен был думать: понизят - не понизят, какой номер пайка будет - по первому разряду или по второму, переведут ли в какой-нибудь город, где нет ресурсов, а есть только сельское хозяйство, или не переведут, хороший обком дадут или так себе. Но что его вышвырнут из системы в поле голого и как врага, он не мог такого предположить. Такое было только в среднесталинский период. Даже послевоенный Сталин уже не мог позволить себе подобного. Более того, даже во время большого сталинского террора у номенклатуры был шанс вернуться в ту же самую элиту: номенклатура знала, что существует нижняя граница падения. А где сегодня проходит эта нижняя граница, номенклатура не знает. Нарушены все базовые принципы ее формирования - и демократические, и недемократические. Сегодня невозможно нормально жить и тем, кто хочет жить при демократии, и тем, кто хочет жить при номенклатурных порядках. Иными словами, система перестала быть самонастраиваемой, она управляема изнутри лишь до тех пор, пока Путин держит рычаги управления в своих руках. Но самоизмениться она не может.

О роковых моментах истории и свободе политического выбора

Читатель может заметить, что в районе 1999 года оптика авторского анализа ситуации меняется. До 1999 года я смотрю на процесс одними глазами, после - другими. Причина тому следующая. С позиции политического актора, с одной стороны, всегда есть некий набор исторических обстоятельств, которые вы не можете обойти, некая историческая закономерность, но, с другой стороны, есть и определенная свобода исторического решения. Однако соотношение этих факторов бывает различным и меняется в зависимости от принятых ранее решений и изменчивых обстоятельств. К примеру, у Ельцина наибольшая свобода была в 1991 году, она сохранялась и в 1993 году, но чем дальше, тем в большей степени все определяла своего рода железная необходимость. С моей точки зрения, в 1991 году Ельцин сделал правильный выбор. И в 1993 году - тоже правильный. Это позволило сохранить страну, пускай ценой потрясений, за которые мы до сих пор расплачиваемся. Но в 1999 году должен был быть заново сделан еще один свободный выбор, т.е. выбор в пользу развития, преобразования, а не консервации системы.

Этого сделано не было. Напротив, в итоге некоторых внутренних колебаний 1999-2000 годов был сделан своего рода отрицательный выбор в пользу самосохранения системы. При этом страна проходит две точки невозврата: арест Ходорковского и Беслан. Дальше - снова действует логика железной необходимости, но если тогда, в 1991 и 1993 годах, мы, принимая очень тяжелые решения, выходили из тупика, то теперь мы целенаправленно движемся по горизонтали из тупика в тупик.

Тем не менее и сегодня сохраняется известная свобода политического выбора. Например, возможен царский путь, когда Путин, оказываясь в патовой ситуации и поняв, что загнан в тупик, идет ва-банк и сам ломает свою собственную политику, демонтирует им самим выстроенную политическую систему. Я почти не верю в этот вариант, но в истории такое случалось. Это должен быть шаг великого политического деятеля, который ставит на кон весь свой политический капитал, понимая, что вероятность проигрыша очень велика. В 1999 году для такого шага были очень благоприятные обстоятельства, сейчас шансы на успех гораздо меньше.

Альтернативой же этому может быть лишь глубокий системный кризис, который приведет нас к новой развилке с возможностью сделать новый свободный выбор, правда, при наличии гораздо худших стартовых условий, чем в 1999-2000 годах. Определенные симптомы формирования запроса на новое решение и новую парадигму политического лидерства ( такого же, как путинское, но более крутого) уже наблюдаются. Сказываются постоянные разговоры о противостоянии миру, о нарастании внутренней напряженности. Люди начинают ощущать растущую угрозу, но не понимают, от кого она исходит, в чем ее причина. Более того, у них начинает двоиться сознание, потому что они искренне любят Путина, самого популярного политика по данным массовых опросов. Экономика вроде бы налаживается, но жизнь по-прежнему плохая, жить в стране неуютно. Вроде бы при Путине такого быть не должно, но это есть. Как удержать систему, если такие настроения получат развитие, непонятно. Я, по крайней мере, этого не знаю. Если бы знал, сам бы стал политиком.

Попытка политического консультирования

Что в этой ситуации можно посоветовать российскому лидеру? Я бы ему посоветовал, пока не поздно, создавать номенклатурную оппозицию. По своей природе она может быть неотличима от нынешней элиты, как от ее силовой, так и от либеральной страты. Она будет такой же меркантильной, но при этом - несколько более гибкой и не столь связанной различными обязательствами ни по отношению к силовикам, ни по отношению к либералам. И, главное, она будет способна дать необходимые гарантии сохранения контроля лидеров нынешнего режима за значительной частью ресурсов, имеющихся на сегодняшний день в их распоряжении. Сменяя нынешнюю элиту во власти, она должна быть ориентирована на решение своей главной исторической задачи - обеспечить постепенную адаптацию общественного устройства к неизбежным переменам.

Сейчас формирование такого рода номенклатурной оппозиции по существу блокируется. Система следит за всем, что может представлять угрозу ее стабильности, уничтожает и вытаптывает все подозрительные ростки. Но кадровый ресурс для такой оппозиции имеется. В первую очередь это люди, прошедшие через административные структуры сегодняшнего режима, находящиеся на его обочине, имеющие опыт работы в среднем и крупном бизнесе, достаточно лояльные, чтобы гарантировать безопасность представителям существующего режима и достаточно обиженные, чтобы его менять. Это те, кому сегодня 45-55 лет. Это средний и мелкий бизнес, те, кому обещали все, но не дали ничего. Отчасти это националистическая и даже, я бы сказал, национал-демократическая (не надо этого бояться) оппозиция. Во главе такой оппозиции должны быть прежде всего русские люди, и это понятно. На ее знамени должно быть написано: "Родина, сила, солидарность". Но цели такого движения должны быть со временем несколько скорректированы, примерно так: свобода, вера, солидарность.

Солидарность здесь, как можно видеть, пункт особый. Дело в том, что все разговоры о российском коллективизме - полная ерунда. Россия - страна не коллективистская, а солидаристская. В нужный момент составляющие ее индивидуумы способны объединиться ради какого-то дела. Но жить в коллективе они не способны и никогда не смогут. В России ни одно коллективное начинание не приводит к успеху, она в этом смысле больше похожа на Америку, чем на Европу. Это, повторюсь, солидаристская страна.

В каких политических формах могут реализоваться описываемые преобразования? Думаю, начинать в любом случае придется в рамках существующей модели, характеризуемой как персонифицированная власть с очень сильным бюрократическим ресурсом. Необходимо переориентироваться на новую среду для формирования политического заказа, на неудовлетворенных людей среди молодежи, среднего и мелкого бизнеса. Нужно создавать новые партии. А для того, чтобы партии появились, нужна общенациональная дискуссия. Для этого, в свою очередь, нужно освобождать медиа и т.д.

Есть и еще одна альтернатива: новая элита могла бы пойти не политическим, а гуманитарным путем. Существует огромное количество гуманитарных проектов, которые могут объединить нацию, но беда в том, что до настоящего времени они реализуются исключительно бюрократическими методами. Вот, например, Путин попытался в последнем послании Федеральному собранию подойти к решению демографической проблемы. Но у него целеполагание, как у бюрократа: главное - средства и кто их будет осваивать. А подойти следует иначе, акцентируя гуманитарные аспекты проблемы: ведь это позор страны, когда 600 тысяч детей воспитываются в детских домах. Необходим проект усыновления основной массы воспитанников российских детских домов в течение ближайших десяти лет. Причем, поскольку наша страна патерналистская, лидер должен подать ей пример, чтобы усыновление вошло в моду. Есть и другие такого рода проекты, ориентированные на малый и средний бизнес, активизирующие его конкурентный потенциал и личностные амбиции его представителей. Если власти удастся вернуть доверие этой важной социальной группы, это будет серьезным шагом в нужном направлении.

Но у проблемы грядущей трансформации есть и другая сторона, связанная с возможностями общественной альтернативы проектам, выдвигаемым властью. Мы, видимо, не смогли вовремя зафиксировать тот момент, когда в России идея собственности завладела умами. Идея собственности, так проклинаемая массами, на самом деле, как только дело доходит до реальных проблем, в момент овладевает умами конкретных представителей этих масс. Тому пример - ситуация, с которой столкнулось московское правительство в Южном Бутово. Юрия Михайловича Лужкова вообще следует назвать родоначальником гражданского общества в России: уничтожая Москву, он заставляет людей, интересы которых затрагиваются действиями власти, объединяться, формируя реальную силу гражданского противостояния. Мы, зачастую, просто не замечаем, как на наших глазах меняются фундаментальные основы общественной жизни. Между тем это обновление почти очевидно, вопрос лишь в том, будет ли у этих гражданских инициатив, формируемых на основе идеи собственности, исторический шанс дозреть и сформировать полноценное гражданское общество, или власть предпочтет затоптать его ростки.

Если оценивать предварительные итоги двух президентских сроков Путина, то этот период характеризуется протеканием двух противоположно направленных процессов: идет быстрая деградация политической системы и медленное вызревание гражданского общества. Причем в последнем власть сознательно искореняет ее политизированную компоненту, опасаясь возможности воспроизведения в России сценария "цветной революции", по примеру, скажем, Грузии. В Грузии действительно общественные организации были напрямую наняты для производства государственного переворота. Но это было возможно потому, что в стране была колоссальная безработица, делать людям было нечего, а в общественных организациях они могли получить средства к существованию. В России все иначе: активные люди вкалывают по 12 часов в сутки и их трудно вовлечь в политические акции. Но неполитизированные общественные организации, объединяющие людей по конкретным поводам защиты их конкретных интересов, формируются в России независимо от власти и активно развиваются. Основой их объединяющего потенциала выступает собственность граждан, являющаяся гарантом их независимости и от государства, и от бизнеса. Это и есть базовая идея гражданского общества.

О шансах России на будущее

Однако шансов на то, что нашу государственную систему удастся модернизировать силами общества, на мой взгляд, нет никаких. Ни путем оранжевой революции, которой, конечно, не будет, ни каким-либо иным. Шансы модернизировать систему изнутри - еще меньшие. Наиболее вероятно то, что система развалится сама, просто проявит свою нежизнеспособность, и ее крах спровоцирует глубокий социальный кризис, преодолевая который мы придем к необходимости воссоздать государство заново. При этом очевидны высокие риски соответствующего переходного периода, когда к власти может прийти такая популистская сила, по сравнению с которой нынешняя власть покажется чуть ли не идеальной. Но в истории всегда так: либо все меняется медленно, либо - очень быстро, а, как известно, быстрые роды могут привести к смещению шейных позвонков. И тем не менее выбор, стоящий перед нами, таков: рождаться или не рождаться.

Примем во внимание и то экономическое давление, которое будет испытывать Россия со стороны глобальных процессов, в которые она включена еще очень слабо. Обратите внимание на то, как нынешняя элита описывает свои взаимоотношения с миром. Это, с одной стороны, отношения осажденной крепости с осаждающей ее ордой, но, с другой стороны, как говорит В.Сурков, это отношения с нашими конкурентами на политическом рынке, на рынке, где конкурируют государства. Тут очевидна логическая несообразность: глобальная экономика не предполагает конкуренции между державами, она предполагает конкуренцию лишь между производителями; идея державы в глобализирующемся мире вообще утрачивает какую-либо определенность. Нельзя быть конкурентом на мировом политическом рынке, если вы участник глобализации.

Даже метафора державы как единой мегакорпорации в данном случае не срабатывает: метафора эта заимствована из индустриальной эпохи и не применима к глобализованному постиндустриальному обществу. Даже Газпром - единственная российская корпорация, имеющая транснациональное распространение и стремящаяся позиционировать себя в качестве транснациональной, таковой не является. Это - национальная корпорация, действующая в транснациональных масштабах. Это корпорация, еще не вошедшая в глобализацию. Возможно, что этим разрывом между желаемым и действительным и определяются многие удивительные особенности мировоззрения российской элиты. В России все перепутано, и ее элиты не понимают, что значит быть полноценным участником глобализации, более того, не знают, что необходимо делать, чтобы изменить ситуацию.

Впрочем, Америка еще хуже представляет, что ей делать с Россией, чем Россия представляет, что ей делать с самой собой. В этом смысле в советские времена была больше определенности. Например, ядерные боеголовки, направленные СССР и США друг на друга, были нужны для взаимного сдерживания. А зачем они нужны сегодня? Политики Запада не могут понять, что для них предпочтительней: инкорпорировать Россию в западное сообщество или изолировать ее. И, на всякий случай, не делают ничего. Забавно, что Путин говорит сегодня об отношениях России с Европой, слово в слово повторяя то, что говорил Ходорковский в 2002 году. Но, как и у Ходорковского в те годы попытки выйти на глобальные рынки через Америку закончились ничем, так и у Путина из этого ничего не выйдет. Как в политике, так и в экономике России пока можно наблюдать лишь имитацию современных форм.

К чему медленным путем пришла политическая система России? К тому, что оптимально иметь двух крупных игроков на политическом рынке, что система стабильна, когда сближаются позиции правых и левых. Хорошо, назначили: ты будешь правым, ты будешь левым. Ну и толку что? Ведь теперь нас ожидает то, с чем мы столкнулись в поздние советские годы, - кадровый кризис.

Конечно, с жизненной органикой у нас все в порядке, сомнений нет, жизнь идет своим путем. Главная наша проблема, связанная с властью, - помешает она нашей жизни или нет. То, что власть давно потеряла связь с жизнью, - это медицинский факт. Она замкнулась сама в себе, она парит, словно шаровая молния над поляной. Вопрос в том, взорвется она или не взорвется, долбанет или не долбанет. Если ее унесет куда-нибудь - так в добрый путь, забирайте ее и летите отсюда.

История - субстанция экономная, она отвергает все лишнее. Если государство не справляется со своими функциями, такое государство будет отвергнуто, на его месте возникнет другое. Точка. Я, как и всякий нормальный человек, не хочу платить своей судьбой и судьбой своих детей по счетам такого государства. Я не хочу судить, хорошее оно или плохое, нравится оно мне или не нравится, - все это не более, чем факт моей биографии. Даже если это государство мне персонально не нравится, я готов бы был с ним сотрудничать, если бы его существование шло на пользу жизни, прорастающей снизу. Но я знаю, что за кризис выстроенной системы я заплачу частью жизни своих детей. А я не хочу за это платить, поэтому я не хочу, чтобы кризис, в который власти затаскивают страну, был серьезным, по настоящему тяжелым.

Помните, Солженицын писал: "Пробили часы на башне коммунизма, и обвал неизбежен, главное, чтобы нас не погребло под этим обломками". Сегодня масштаб кризиса конечно иной. И все-таки... Когда башня коммунизма рухнула, плиты образовались крупные. А сейчас крупные остатки тех плит, среди которых мы живем все эти годы, в свою очередь начнут разрушаться, и новые обломки будут совсем мелкие. Погибнуть под такими обломками нельзя, но вполне можно задохнуться в пыли. Вот этого я и хочу избежать.

Жизнь на этом пространстве при любом исходе событий все равно будет продолжаться. Из истории мировой цивилизации Россию ничто и никто не вычеркнет, она в любом случае будет участвовать в строительстве глобального будущего. Вопрос в том, какова будет цена нашего участия в этом строительстве, и как надолго мы задержимся, пытаясь преодолеть собственную неготовность и те неустройства, в которые ввергнет нас очередной кризис.